466 

1905 

НИВА 

Едва замолкъ ея голосъ, онъ надѣлъ пальто и шляпу, взялъ чемоданъ въ руку, въ послѣдній разъ окинулъ глазами свою студію, и вышелъ на улицу. 

Тамъ не было ни души. Онъ дошелъ до перекрестка, сѣлъ въ экипажъ и велѣлъ себя везти на вокзалъ. 

Онъ не зналъ, куда онъ ѣдетъ, и это обстоятельство его пріятно возбуждало. Инессы нигдѣ не было. Сновала голпа пассажировъ-оживленная, шумная, пестрая. Онъ смотрѣлъ, какъ бѣгали «факино», согнувшись подъ тяжестью сундуковъ, какъ какой-то англичанинъ съ многочисленнымъ семействомъ настаивалъ, чтобъ ему прицѣпили отдѣльный вагонъ, говоря, что онъ заплатитъ все, что угодно; онъ видѣлъ нищихъ и тутъ протягивавшихъ всѣмъ руку, разносчиковъ съ апельсинами, но его спутницы нигдѣ не было. 

«Что же, возвращаться домой?» подумалъ онъ, когда до отхода поѣзда осталась одна минута. 

И онъ уже поднялъ свой сакъ съ пола, но какъ разъ въ это время быстро подошла къ нему, задыхаясь, Инесса. 



Ѣдемъ,-могла она только проговорить. 

Они вскочили въ первое попавшееся купэ, дверца захлопнулась и поѣздъ почти тотчасъ тронулся. Съ ними сидѣлъ какой-то ксёнзъ и строго смотрѣлъ въ книгу съ золотымъ обрѣзомъ. Онъ, видимо, былъ недоволенъ сосѣдствомъ, хотя на дѣвушку посматривалъ благосклонно. 

А куда же мы ѣдемъ?-шопотомъ спросилъ Андрей Ивановичъ. 

- Я не знаю,-шепнула она въ отвѣтъ. 

Поѣздъ ускорялъ ходъ, мимо бѣжали дома, развалины, церкви. Вѣчный городъ тонулъ въ пыли, поднимавшейся отъ вагоновъ. Она смотрѣла въ окно и тотъ же недобрый огонь горѣлъ въ ея глазахъ. 

- Если-бъ я могла никогда не увидѣть его!-сквозь зубы проговорила она. 

XXIII. 

Дальнѣйшія впечатлѣнія путешествія Андрея Ивановича рѣзко раздѣляются на двѣ части. Первая-какой-то золотой сонъ, единственная полоса въ его жизни, когда онъ чувствовалъ себя свѣтлымъ, чистымъ и добрымъ. И затѣмъ, этотъ сонъ сразу смѣняется безобразнымъ бредомъ, кошмаромъ, за которымъ послѣдовало пробужденіе. 

Они очутились въ Неаполѣ и поселились въ маленькомъ невѣдомомъ отелѣ, высоко на горѣ. Весь заливъ съ крыльями розовыхъ парусовъ, съ голубой вершиной Везувія, съ бѣло-желтымъ, затопленнымъ въ садахъ, городомъ, разстилался подъ ними. Пальмы и кактусы росли у окна. Вдали серебрились скалы Сорренто, а правѣе, какъ призраки моря, проступали воздушныя очертанія Капри. 

Они мало выходили изъ гостиницы. Наступилъ тотъ угаръ любви, который охватываетъ женщину и мужчину, когда они свободны и перенесены изъ обычной обстановки въ новую. Для Инессы были новы и ея свобода, и присутствіе возлѣ нея мужчины, повидимому, любящаго ее, но уже пожилого, вдвое старше ея. Его, напротивъ того, возбуждало чувство, что возлѣ него молоденькая, свѣжая дѣвушка, чуждой ему національности, которая, очертя голову, отдалась ему и порвала все съ своимъ прошлымъ. Какой-то порывъ свѣжаго вѣтра почудился ему: ему казалось, что его освѣжила эта струя ото всей его академичности, ото всей лжи и неправды жизни. 

У него въ представленіяхъ сливались представленія лика рафаэлевской картины, который онъ только-что писалъ, съ лицомъ этой красавицы дѣвушки-генуэзки. И все это было озарено, какъ и Везувій, и Сорренто, и Капри яркимъ солнцемъ,-могучимъ, золотистымъ, всеоживляющимъ. 

Андрей Ивановичъ не былъ философомъ. Но иногда са

1905 

No 24. 

мыя обстоятельства подсказывали ему извѣстный складъ мыслей. Иногда онъ задумывался о томъ, почему и зачѣмъ онъ живетъ, и нужна ли кому его жизнь? Въ Петербургѣ сознаніе необходимости и важности всего, что онъ дѣлаетъ, были несомнѣнны. Когда онъ приходилъ въ конференцію академіи и садился въ залѣ, гдѣ висѣли портреты разныхъ почетныхъ членовъ, и что-то говорилъ, и ему что-то говорили, и конференцъ-секретарь старался прикончить всѣ споры миролюбивымъ исходомъ, тамъ онъ чувствовалъ себя большою персоной, чѣмъ-то дѣйствительно важнымъ. Но здѣсь, вдали отъ Невы, на берегу неаполитанскаго лиловаго залива, среди грязи города, запаха протухлой рыбы, среди неумолкающихъ ночью звуковъ мандолинъ, онъ вдругъ почувствовалъ раздвоенность. Его мундиръ съ шитымъ воротникомъ, здѣсь, на неаполитанскомъ побережьѣ, могъ показаться смѣшнымъ и глупымъ. Вся его дѣятельность, какія-то никому ненужныя картины, были тоже чѣмъ-то свалившимся съ другой планеты и не отвѣчающимъ строгимъ запросамъ бытія. И онъ самъ показался себѣ мелокъ. Ему казался недорогъ его чинъ статскаго совѣтника, и его акаделическое званіе, и его репутація въ совѣтѣ академіи. Проѣзжая вечеромъ въ предмѣстьи Неаполя, онъ видѣлъ, какъ въ грязныхъ лавчонкахъ какой-то грязный малый въ коричневой шляпѣ, съ трубкой въ зубахъ, стоялъ прислонившись къ дверной притолкѣ, и веселая, молодая женщина, сидя передъ нимъ, что-то говорила и звонко хохотала. И онъ завидовалъ этому малому; рядомъ съ нимъ въ экипажѣ сидѣла красавица, но она не смѣялась, она была холодна, и смотрѣла на все равнодушными глазами. 

- Ты была здѣсь когда-нибудь раньше?-спрашивалъ онъ ее. 

- Нѣтъ,-отвѣчала она. 

- Тебѣ не нравится этотъ заливъ, эти силуэты горъ, эти улицы, народъ, Везувій, паруса? 

- Что-жъ, ничего!-спокойно говорила она. 

- Хочешь, поѣдемъ въ Помпею? Ты слышала о Помпеѣ? 

- Да. Пожалуй, поѣдемъ. 

- Только «пожалуй»? 

- А развѣ, милый, мы умремъ, если не будемъ тамъ? Зачѣмъ намъ Помпея? Ну, жили люди, какъ ты говоришь, двѣ тысячи лѣтъ назадъ. Что же изъ этого? Какое намъ дѣло? Они умерли, дѣла ихъ умерли, почему же мы должны входить въ ихъ гробницы и шевелить прошлое? 

- Тебѣ все равно, какова была та жизнь? 

- Все равно, милый. 

Они бродили по лавкамъ. Онъ накупилъ ей платьевъ, шляпокъ, зонтиковъ. Въ одномъ магазинѣ, гдѣ на выставкѣ были кинжалы, она выбрала хорошій клинокъ. 

- Я всегда его буду носить съ собою,-сказала она.И когда ты измѣнишь мнѣ, я убью имъ тебя! 

- Я никогда не измѣню тебѣ,-отвѣтилъ онъ. 

- Тѣмъ будетъ лучше для тебя,-возразила она. 

Когда въ воскресенье всѣ неаполитанскіе колокола посылали веселый звонъ къ синему утреннему небу, Инесса раньше обыкновеннаго вскакивала съ постели и спѣшила въ церковь. Оттуда она возвращалась грустная, уклонявшаяся отъ ласкъ. 

- Какъ хорошо было въ храмѣ!- говорила она.Какое полное общеніе съ Богомъ подъ эти чудные звуки органа! 

Ножъ лежалъ на ночномъ столикѣ возлѣ ея постели. Иногда она вынимала его изъ ноженъ и смотрѣла на его сверкающее лезвее. 

- Въ кого же я должна его впустить?-наивно спрашивала она. 

- Въ меня,-подтверждалъ Андрей Ивановичъ. 

Солнце поднималось, всходило, пекло въ полдень, спускалось къ западу. Они спали, вставали, завтракали, катались, смотрѣли на море, и только не были еще въ одномъ мѣстѣ: въ національномъ музеѣ.