522 

1905 

НИВА 

Чистота была, въ самомъ дѣлѣ, какъ на образцовой яхтѣ въ каютѣ. Да, должно-быть, хозяинъ и былъ морякъ, потому что у него висѣло нѣсколько морскихъ картъ и даже чертежъ большой лодки. У стола были какіе-то инструменты, линейки и треугольники. Все это блестѣло и сверкало политурой и мѣдью. На рабочемъ столѣ у окна, на доскѣ былъ наклеенъ огромный листъ бумаги, весь разграфленый на клѣтки, и въ каждой клѣткѣ была написана цифра. На окнѣ стояли банки съ какими-то бѣлыми порошками, стеклянныя трубки и пузатыя склянки съ длинными носами. 

- Что онъ, торгуетъ чѣмъ?-спросилъ мальчикъ. Дворничиха скосила одинъ глазъ. 

Кто его знаетъ! Пріѣзжій. Третью зиму существуетъ у насъ. И все безъ прислуги. Только вотъ въ первый разъ, что такого, какъ ты, завелъ. 



Богатый? 

- А кто его знаетъ! Должно, богатый. Тутъ какъ-то пріѣзжалъ такой за нимъ лакей, шляпа треугольная и перья, перья. Сказывалъ мужу, что отъ посланника, и звалъ его, нашего-то, чтобъ онъ безпремѣнно пожаловалъ безъ промедленія минуты. Три дня онъ тогда пропадалъ, а потомъ пріѣхавъ, заперся, и недѣлю къ себѣ никого не впускалъ. Такъ-то и не ходитъ къ нему никто. Одна ходитъ рыжая такая, выдристая, зоветъ онъ ее Ледя, да вотъ старикъ, съ которымъ ты вчера пришелъ. Да ящиками вино возятъ. Онъ на вино лютъ: уже каждый день двѣ-три пустыхъ бутылки изъ-подъ стола выношу. Въ зиму одного стекольнаго хлама рублей на пятнадцать продаемъ мальчишкамъ, что кричатъ костей-тряпокъ. А что насчетъ пьянаго вида, никогда этого не было даже въ замѣчаніи. Ходитъ, какъ стеклышко, только изъ-подъ стола ромомъ пахнетъ. 

Онъ показалъ ей двугривенный. 

- Харчевой паекъ,-засмѣялся онъ. 

У нея глазъ завертѣлся. 

- Ты, малецъ,-сказала она:-чѣмъ въ закусочной тухлые разносолы ѣсть, лучше ко мнѣ въ дворницкую ходи. Я-тѣ такихъ щей дамъ, что на вершокъ жиръ будетъ плавать. У насъ капуста такая, что, когда варево идетъ, духъ до улицы доходитъ, и прохожіе только слюнки глотаютъ. Я тебя за двугривенный весь день кормить буду. У насъ домохозяинъ стараго обряда изъ купечества,-ѣздитъ съ своимъ коврикомъ на Волково кладбище молиться. Строгъ и даже на кулаки очень неостороженъ, но насчетъ ѣды,-тащи съ хозяйской кухни, что хочешь. До того доходитъ, что по праздникамъ съ сомовьимъ плесомъ и кашей пироги молодцамъ пекутъ! Родную дочь проклялъ за то, что безъ его благословенія за вольноопредѣляющаго благороднаго вышла,-такой изъ моряковъ ходилъ, ленточки сзади и на лбу написано: «Ослаби». Сына старшаго собственноручно по субботамъ при расчетѣ за волосы поволакиваетъ. Боятся его такъ, что когда онъ въ домѣ, ровно покойникъ или родильница: всѣ на цыпочкахъ ходятъ. А насчетъ дровъ и ѣды,-это ужъ точно. Живемъ, какъ въ банѣ, жремъ, какъ прорвы. Умирать не надо. 

Петръ, оставшись одинъ, подошелъ къ окну и сталъ смотрѣть на покрытый снѣгомъ дворъ. У будки жрала цѣпная собака, до того разъѣвшаяся, что не могла шевелиться. По двору бѣгалъ лопоухій щенокъ и визжалъ, подбрасывая кверху щепку. На заборѣ сидѣло два кота, свѣсивъ хвосты, и, щурясь, посматривали на воробьевъ. За заборомъ виднѣлись березы сада и скворечникъ, придѣланный къ одному изъ стволовъ. Черезъ открытую форточку онъ слышалъ, какъ гдѣ-то рубили что-то, и стукъ ножа о дерево мелкой дробью стоялъ въ тихомъ морозномъ воздухѣ. Только-что разсвѣло, и мутный зимній денёкъ тихо сыпалъ сверху пушистыми мягкими снѣжинками. 

Петръ прошелъ черезъ кухню на заднее крылечко. Открылась дверь. Лѣстница спускалась во дворъ; рядомъ 

1905 

No 27. 

съ ней была калитка въ крохотный палисадникъ, съ обсаженными вдоль рѣшетки кустами. Вокругъ шла протоптанная въ снѣгу тропинка: видно, что кто-то ходилъ здѣсь постоянно. Онъ посмотрѣлъ на воробьевъ, и пошелъ обратно. И въ комнатахъ было хорошо. Печи горѣли ярко, изрѣдка потрескивая. Въ воздухѣ пахло табачнымъ дымомъ. 

«Какъ онъ меня одного оставилъ,-думалъ Петръ.Воть у него ничего не заперто. Ложки серебряныя лежатъ. Вотъ я возьму ихъ и убѣгу, и продамъ. А онъ и паспорта моего не знаетъ. Какъ же онъ такъ,-отчего такое довѣріе? Вонъ у Жозефины все было на замкѣ, она говорила,-чтобъ соблазна не было. А тутъ вдругъ такъ очень просто. 

Печи истопились, онъ ихъ закрылъ. Дворничиха сказала, что они обѣдаютъ въ часъ. До обѣда еще времени было много, и онъ рѣшилъ вымыть съ мыломъ кухонныя двери, которыя ему показались грязными. Онъ и воду уже согрѣлъ для этого, но на переднемъ ходѣ щелкнулъ замокъ, и Гиббсъ внезапно появился на порогѣ. - Ты что?-спросилъ онъ. 

Петръ объяснилъ свои намѣренія. 

-- Завтра, завтра. Поди въ уголъ, достань валенки. Онъ досталъ. 

- Снимай съ меня сапоги. 

- А пальто не снимете развѣ?-поинтересовался Петька. 

Гибосъ положилъ его на полъ, завернувши ему руки за спину и три раза стукнувъ его лбомъ объ полъ. 

- Не разсуждай, не разсуждай, не разсуждай!-поучительно сказалъ онъ и поставилъ его передъ собой. 

Тотъ мигомъ стащилъ сапоги. Но Гиббсъ не удовольствовался этимъ, а снялъ и носки. Оставшись босикомъ, онъ поднялъ до половины икръ панталоны, прихватилъ ихъ подвязками и пошелъ къ кухнѣ, крикнувъ: 



Валенки нести за мной! 

Петръ хотѣлъ удивиться, но раздумалъ. Гибосъ открылъ дверь во дворъ, сошелъ съ крыльца, вошелъ въ палисадникъ и размѣреннымъ шагомъ сталъ кружить до намѣченной дорожки. 

- Ты чего, оселъ, за мной идешь?-спросилъ онъ вдругъ. 

- А я почемъ знаю?-обиженно отозвался Петръ. 

- Стоять у калитки и ждать. Считай, сколько круговъ я сдѣлаю. Считай громко. 

Его длинныя бѣлыя ступни рыхло входили въ мягкій снѣгъ, онъ шелъ, съ удовольствіемъ подставляя ноги щекочущему, нѣжному холоду молодого снѣга. Когда онъ проходилъ мимо Петра, тотъ громко говорилъ номеръ круга. При цифрѣ сорокъ пять, Гиббсъ крикнулъ: - Валенки! 

Онъ быстро всунулъ туда ноги, взбѣжалъ на крыльцо и сталъ ходить по кабинету кругомъ письменнаго стола, стоявшаго посрединѣ комнаты. 

- Считать?-спросилъ Петръ. 

- Нѣтъ, а вскипятить на бензинкѣ 

- Я съ этой машиной не умѣю. 

- Смотри, несчастный. 

мнѣ воду. 

Черезъ пять минутъ онъ уже умѣлъ. Мистеръ все ходилъ кругомъ, изрѣдка посматривая, идетъ ли изъ машинки паръ. Потомъ онъ взглянулъ на часы и крикнулъ: - Валенки долой! 

Валенки мигомъ были сняты. Мистеръ обулся, подошелъ къ шкапу, досталъ бутылку съ бѣлымъ ромомъ и влилъ въ кипѣвшую воды стаканъ этого снадобья. Потомъ отрѣзалъ кусокъ лимона и бросилъ нѣсколько кусковъ сакару. Вода перестала кипѣть. Онъ прикрылъ крышку и сказалъ. 

- Пусть попрѣетъ. 

Но прѣло все это недолго. Онъ налилъ жидкости въ стаканъ, залпомъ отпилъ половину и долилъ. Петръ слѣдилъ за нимъ съ любопытствомъ. Мистеръ плеснулъ въ рюмку нѣсколько глотковъ.