546 

1905 

НИВА 

курнулъ въ уголъ и слышалъ, какъ безостановочно звенятъ бубенцы, и какъ неподвижно смотритъ на него фосфорическій глазъ какой-то звѣзды. Потомъ глаза его стали слипаться. Недавній ужинъ и тепло шубы убаюкали его, и онъ тихо заснулъ. 

Онъ проснулся отъ того, что бубенцы замолкли. Лошади стояли посреди дороги, и ямщикъ поправлялъ у коренной оголовокъ. На синемъ небѣ ясно рисовались огромныя башни, ворота и кресты. Въ окнахъ, несмотря на полночь, свѣтились огни. Два монаха стояли у воротъ и расплачивались съ извозчикомъ, и извозчикъ говорилъ: 

Батюшка, ваше благословеніе, для праздничка-то прибавьте. Зазнобился весь, дожидаючись у вокзала. 

«А я не зазнобился, мнѣ тепло!»-радостно подумалъ Петя, закрылъ глаза и почувствовалъ, что возокъ снова тронулся въ путь. 

Его разбудилъ Гиббсъ. 

- Проснись, мы пріѣхали! 

Петя мигомъ очнулся, но увидѣлъ, что они еще ѣдутъ. Справа тянулась огромная снѣжная пустыня, а слѣва шли холмы, покрытые снѣгомъ съ рядами ютившихся поверхъ ихъ домиковъ. Лошади, свернули съ дороги и стали тихо подниматься въ гору. Онѣ въѣхали въ сонную темную улицу съ крестьянскими избами, и остановились у старой, какъ-то осѣвшей назадъ, избенки. Гиббсъ вылѣзъ и постучалъ въ окно. За окномъ сейчасъ же вспыхнулъ свѣтъ. Потомъ на крытомъ крылечкѣ показался фонарь. Темная фигура прошла по расчищенной дорожкѣ до калитки, щелкнула засовомъ и подошла къ повозкѣ. При колыхающемся свѣтѣ огарка въ немъ можно было признать Епифанова. 

- Какъ дѣла?-спросилъ, вылѣзая, Гиббсъ. 

- Дѣла ничего,-отвѣтилъ Епифановъ. 

- Ѣдемъ на разсвѣтѣ? Все готово? 



Готово. 

Путники вошли черезъ темныя сѣни въ просторную комнату, оклеенную грошовыми обоями. По стѣнамъ стояли двѣ кровати, на которыхъ вмѣсто матрасовъ положены были мѣшки съ сѣномъ, на столѣ стояла такая же бензиновая кухня, какая была у Гиббса въ Петербургѣ, а рядомъ-дорогая рабочая лампа, которую Епифановъ тотчасъ принялся зажигать. 

- А не померзнемъ на заливѣ?-спросилъ мистеръ, снимая валенки. 

Ничего,-успокоилъ старикъ.- Печку возьмемъ, затопимъ. 

- Лошади готовы? 

- Овесъ ѣдятъ. 

- Ну, ужъ нажарилъ ты здѣсь! 

- Ничего. Теплѣе. Я ждалъ васъ къ утру. 

Гиббсъ увидѣлъ, что Петя таращитъ глаза, а самъ спитъ стоя. 

- Ложись,-сказалъ ему мистеръ:-только не раздѣвайся, на разсвѣтѣ поѣдемъ. 

Молодой, крѣпкій сонъ снова охватилъ мальчика. Онъ смутно слышалъ, какъ Гиббсъ закуривалъ сигару, и какъ Епифановъ разсказывалъ, что восемь прорубей было, и что если даже ихъ затянуло морозомъ, то ледъ хрупкій, проткнуть легко. 

- Хрупкій ледъ.-повторялъ онъ:-проткнуть легко. 

Во снѣ онъ опять услышалъ бубенцы, увидѣлъ леди, разсказывающую про апостола, про освѣщенную ночью церковь, и не могъ сообразить: во снѣ онъ видѣлъ, или нѣтъ, освѣщенныя монастырскія окна, и черныхъ монаховъ у высокихъ круглыхъ воротъ. 

Слегка свѣтало, когда разбудили опять его. Ему дали горячую кружку молока и кусокъ холоднаго пирога. 

- Ѣшь,-посовѣтовалъ Гиббсъ:-а то съ голода подохнешь. 

Самъ Гиббсъ оканчивалъ уже третій стаканъ пунша, и былъ такъ же спокойно бодръ, какъ всегда. Они заку

1905 

No 28. 

тались; Гиббсъ надѣлъ простой мужицкій полушубокъ, голову повязалъ башлыкомъ, надѣлъ башлыкъ на Петю, и сказалъ: 





Трогаемся. 

- Я впередъ поѣду,-сказалъ Епифановъ. 

Поѣзжай,-сказалъ Гиббсъ. 

Переднія санки представляли изъ себя чухонскія розвальни. Подъ рогожей лежалъ какой-то круглый предметъ, потомъ что-то длинное,—и все это было прикрыто старымь, толстымъ рыбачьимъ парусомъ. Вторыя санки были поудобнѣе; но и въ нихъ лежали какія-то сѣти и шесты. Сюда сѣлъ Гиббсъ съ мальчикомъ, взялся за вожжи и началъ осторокно спускать съ горы лошадь, оставивъ старика проѣхать саженъ сто впередъ. 

Въ полутьмѣ зарождающагося дня, теперь проступала передъ ними снѣжная равнина моря. Дорога привела къ пологому берегу; потомъ лошади спустились на ледъ и побѣжали рысцой по намѣченной елками дорогѣ. Море въ этотъ годъ застыло ровнымъ слоемъ, безъ горбинъ и ухабовъ, какъ это иногда бываетъ, когда наноситъ съ востока невскій ледъ. Несмотря на морозъ, крутился рѣдкiй снѣжокъ, и сѣрое небо висѣло низко надъ самыми толовами. Вокругъ никого не было видно на нѣсколько верстъ. 

- Ну, если снѣгъ разойдется, плохо дѣло!-точно про себя пробормоталъ Гиббсъ. 

- А что, рыба плохо клюетъ?-спросилъ Петя. 

- Да... плохо клюетъ,-отвѣтилъ мистеръ. 

Но снѣгъ скоро прошелъ. На юго-востокѣ заиграли желтые отблески зари, и навстрѣчу ей отозвались золотистыми блестками крупинки снѣга. 

- Говорятъ, на Рождество солнце играетъ, когда встаетъ,-сказалъ Петя. 



А вотъ посмотри,-предложилъ Гиббсъ. 

Они проѣхали еще версты двѣ, и Епифановъ остановился. 

- Здѣсь,-сказалъ онъ. 

Вокругъ попрежнему никого не было. Съ запада поднялся рѣзкій острый вѣтерокъ,-предвѣстникъ восхода. Старикъ ловко раскинулъ маленькую самоѣдскую юрту и втащилъ туда круглую чугунную печку. 

- Сейчасъ керосину нальемъ,-говорилъ онъ:-и будетъ у насъ тепло, какъ въ банѣ. 

Онъ налилъ керосинъ, зажегъ печку, связалъ лошадей морда къ мордѣ и сталъ вытаскивать рыболовныя принадлежности. Сутъ были сѣтки, шесты, какія-то цѣпи. Потомъ явился дубовый треножникъ, а на него навинтился мѣдный кругъ съ какими-то трубками. И со всѣмъ этимъ Епифановъ обращался увѣренно и ловко. 

- Тутъ, идѣ палки торчатъ, самое мелкое мѣсто,сказалъ онъ, показывая къ сѣверу.-Я въ десяти мѣстахъ проруби рубилъ. Совсѣмъ мелко. Сами помѣрьте. 

Гиббсъ въ полыньѣ, что была вырублена, какъ разъ возлѣ разбитой юрты, мѣрилъ какимъ-то инструментомъ глубину. Результатъ его, повидимому, удивилъ, но онъ записалъ ето въ книгу тщательно. 

А тамъ еще мельче,-сказалъ, смѣясь, Епифановъ:тамъ совсѣмъ мелко; ни одинъ парахотъ не пройдетъ, на мель сядетъ. 

Гиббсъ посмотрѣлъ въ трубку и опять записалъ что-то въ книжку. 

- Туда пятьдесятъ саженъ?-спросилъ онъ. 

-- Да, я шагами мѣрилъ. Пятьдесятъ. 

- Знаю я твои шаги. Значитъ, шестьдесятъ... 

Онъ велѣлъ Петѣ тащить цѣпь. Онъ потащилъ. За нимъ по пятамъ шелъ Гиббсъ, и все записывалъ. У вѣхи прорубь затянуло тонкимъ слоемъ льда. Мистеръ вынулъ изъ-за пояса топоръ и ловко прорубилъ треугольникъ. 

- Ну-ка, давай сюда... 

И онъ пропустилъ въ треугольникъ ядро лота. 

Солнце стало всходить. Но оно не играло, а ровнымъ багровымъ шаромъ поднималось изъ-за далекихъ зубча