No 31.
1905
НИВА
Петя хотѣлъ что-то сказать, но не сказалъ, только какъ бы весь дернулся.
- Ты не сердись, что я такъ про Андрона говорю. Я вѣдь тебя люблю. Я тебя полюбилъ съ тѣхъ поръ, какъ тогда писали съ тебя Крестителя. Ты такъ былъ тогда жалокъ для меня; у тебя въ глазахъ грусть была и презрѣніе. Я съ тебя непремѣнно портретъ напишу, когда пить кончу, и хорошо напишу. Такъ твой отецъ не напишетъ.
Къ нимъ подошли, оставивъ свои занятія, еще три академиста.
- А скоро карьеру сей вьюноша сдѣлалъ,-продолжалъ Фулыгинъ. Я, ей-Богу, радъ, что всѣ деньги Андрона тебѣ достанутся. Протри имъ глаза. Меня возьми въ помощники. Я мертвую запью. Они тоже будутъ пить...
Онъ махнулъ головой на товарищей.
Они еще первый годъ здѣсь, такъ не вошли во вкусъ. А вотъ какъ начнетъ тятенька твой давить педаль, они Кузькину тетеньку и узнаютъ.
- Это что за педаль?-спросилъ Петя.
А это сердце человѣческое. Когда на сердце наступятъ, такъ больно дѣлается. Особенно, если грязнымъ сапогомъ. А у отца твоего сапоги грязные. Ты знаешь, много онъ народа загубилъ на своемъ вѣку. Цѣлые батальоны. Когда онъ помретъ, и на судъ будетъ призванъ,-кисло ему будетъ. За всѣхъ отвѣтитъ. Будетъ у святыхъ отцовъ просить защиты: «я, молъ, писалъ васъ всю жизнь,-защитите». А они скажутъ: «нѣшто это ты насъ писалъ,-ты писалъ какихъ-то расчесанныхъ и подвитыхъ дантистовъ, и выдавалъ это за образа»;-и отвернутся отъ него, и будетъ онъ вверженъ въ геену огненную, гдѣ будетъ плачъ и скрежетъ зубовъ.
- Чѣмъ же отецъ погубилъ столькихъ?-хмурясь, спросилъ Петя.
- А тѣмъ, что онъ путляетъ человѣка. Накидываетъ на него арканъ и давитъ, все тѣснѣе, тѣснѣе, пока тотъ совсѣмъ издыхать не начинаетъ. Вотъ тогда онъ петлю немного распуститъ и говоритъ: «Хочешь жить? Коли хочешь, иди ко мнѣ въ негры на мою плантацію, будешь писать съ утра до ночи святыхъ, а я тебя за это буду тухлой корюшкой кормить и промозглыми огурцами А если не хочешь, я тебя совсѣмъ придушу: такъ, и нѣтъ души человѣчьей».
Воцарилась тишина, слышно было только, какъ трещатъ дрова въ печкѣ, которую растапливалъ чумазый мальчишка.
Вамъ денегъ надо, всѣмъ вамъ? вдругъ спросилъ Петя.
Молодчина!-крикнулъ Фулыгинъ.-Ты попадаешь въ самый центръ. Это и есть наша болячка. Мы доходимъ до того, что у пятерыхъ оказываются одни панталоны, такъ что на улицу приходится выходить по очереди. Все продано татарскимъ князьямъ, потому что надо чѣмъ-нибудь питаться. Твой отецъ самъ держитъ повара, а насъ считаетъ за свиней. Мы нищи, какъ Іовъ. Всякій извозчикъ, городовой Крезъ сравнительно съ нами. У насъ все заложено...
Вамъ сто рублей довольно?-спросилъ Петя.
- Что ты сказалъ?.. Какую цифру...
- Сто рублей. Я вамъ достану.
- Украдешь?
- Зачѣмъ красть... Напрасно вы такъ говорите.
Ну, извини. Видишь ли,-доброму вору все впору. Если ты достанешь три рубля-мы возьмемъ и будемъ тебѣ благодарны. Если ты достанешь сто,-мы будемъ тебя считать божествомъ, Меркуріемъ, чѣмъ хочешь.
- Я вамъ достану,-пообѣщалъ онъ.
За обѣдомъ отецъ былъ сосредоточенъ и внимательно поглядывалъ на сына. Петя замѣтилъ его меланхолическое состояніе и внезапно сказалъ:
1905
- Не буду. - Дай мнѣ сто рублей. - Ты знаешь, что такое сто рублей? - Знаю. Это много денегъ. - Я тебѣ дамъ, если ты скажешь, зачѣмъ они.
603
- Ты говорилъ, отецъ, что не будешь жалѣть для меня денегъ?
- Я хочу отдать ихъ.
- Кому?
- Бѣднымъ людямъ. Ты ихъ знаешь.
- Назови ихъ.
- Не хочешь, какъ хочешь.
Андрей Ивановичъ пошелъ въ кабинетъ и принесъ оттуда сторублевую бумажку.
- Я тебѣ вѣрю,-сказалъ онъ.
Петя молча спряталъ ассигнацію въ карманъ.
- А мнѣ съ тобой надо говорить, Петя,-прибавилъ отецъ.-Послѣ обѣда мы пойдемъ ко мнѣ въ мастерскую. Тамъ я тебѣ долженъ кое-что показать. Сегодняшній вечеръ для меня имѣетъ большое значеніе, да и для тебя тоже. Онъ долженъ положить конецъ всѣмъ нашимъ недоразумѣніямъ.
Послѣ обѣда Петя спросилъ:
- Сейчасъ идти къ тебѣ? Я черезъ полчаса буду свободенъ.
- Хорошо, черезъ полчаса,-отвѣчалъ отецъ.
XLIV.
Петя поднялся наверхъ. Тамъ была тишина, всѣ молча работали, только слышно было изрѣдка мурлыканье Фулыгина.
Петя подошелъ къ нему и протянулъ деньги. - Вотъ, Фулыгинъ,-сказалъ онъ.
Тотъ сперва онѣмѣлъ, потомъ взялъ бумажку, повернулъ ее и крикнулъ.
- Великая императрица! Ура!
- Ура!-подхватила мастерская.
- Петю качать!-предложилъ Фулыгинъ.
И Петя разъ десять подлетѣлъ подъ потолокъ.
Онъ спустился внизъ, съ бьющимся отъ этого подкидыванья сердцемъ, и, проходя по залѣ, остановился передъ зеркаломъ. Онъ не узнавалъ самъ себя. Онъ щупалъ свое лицо, руки, грудь. Онъ ли это?
Прежде онъ рѣдко смотрѣлся въ зеркало. Но все же онъ зналъ свой обликъ. Теперь передъ нимъ стоялъ стройный молодой человѣкъ, съ блѣднымъ худымъ лицомъ и черными большими глазами. Коротко остриженные волосы дѣлали его голову совсѣмъ круглой. Руки были бѣлы, ногти правильно, коротко острижены. Синяя курточка съ стоячимъ воротникомъ и такіе же панталоны были совсѣмъ какъ у барина. И сапоги были вычищены хорошо, и блестѣли, отражая свѣтъ лампъ.
Но главное, чему онъ не могъ повѣрить, было то, что онъ своей властью, могъ кому-то отдать сто рублей. Онъ взять и отдалъ, и это его деньги, потому что отецъ говорилъ, что у нихъ все общее.
«Не сонъ ли это? И хорошій ли это сонъ, или дурной? Не лучше ли проснуться тамъ, на маленькомъ дворикѣ съ маленькимъ палисадникомъ, гдѣ горѣла за окнами блестящая елка, и гдѣ Ѳома Ивановичъ ходилъ босикомъ по снѣгу?»
Онъ отогналъ неотвязныя мысли и прошелъ въ мастерскую отца. Войдя, онъ вздрогнулъ и замеръ на мѣстѣ.
Посрединѣ комнаты, ярко освѣщенные, стояли на мольбертахъ три портрета. Это были его портреты: тѣ же глаза, то же блѣдное продолговатое лицо и бѣлыя руки, что онъ сейчасъ видѣлъ въ зеркалѣ. Но это была женщина,—прекрасная, похожая на ангела. На одной картинѣ она стояла въ бѣломъ длинномъ одѣяніи, съ вѣткой въ рукѣ, поднявъ глаза къ небу и другую руку молитвенно положа на грудь. На другомъ портретѣ, рядомъ, она была въ великолѣпномъ платьѣ съ мѣхомъ на шеѣ. Она смотрѣла весело и празднично, положивъ на ко