762 

1905 

Н И В А 

сколько минутъ, оставленная одна съ дѣвочкой, шопотомъ допытывалась бывшая крѣпостная у ребенка.-Нешто можно сонную бить? Вѣдь у нея, мнѣ ваша начальница сказала, падучая вѣдь у ней теперь... Какъ же ты такъ, а? 

Но Анютка слушала Пелагею съ тупо-равнодушнымъ видомъ и молчала. 

Всѣ упреки, все происшедшее не вызывало въ ней никакого раскаянія. 

Пелагея уѣхала, поглядѣвъ на раны дѣвочки; Данилову примѣрно наказали, оставивъ нѣсколько дней на хлѣбѣ и водѣ, такъ какъ сѣчь, въ виду сыпи и ранъ, положительно не было возможности, и пріютская жизнь вошла въ свою колею. Анюткина жертва отошла и вернулась въ классъ, а Данилова продолжала спать со всѣми и продолжала страдать безсонницей, т. е. просыпаться среди ночи и мучиться зудомъ; классныя дамы попрежнему продолжали жить и служить, и бѣлевая, умная и образованная, бывшая «шестидесятница», т. е. женщина 60-хъ годовъ, попавшая въ кастелянши путемъ униженныхъ просьбъ, продолжала ненавидѣть и свое дѣло, и попечителя, давшаго ей мѣсто, и помѣщеніе, и дѣвочекъ. Дѣвочки же попрежнему продолжали надувать начальство, нехотя учились, шили, и на шитьѣ, строчкѣ и вышиваньѣ теряли зрѣніе. 

Однажды, проснувшись не поздно ночью, Данилова 2-я увидѣла худую, маленькую фигурку 15-тилѣтней слабогрудой Шаровой, стоявшей босикомъ, въ открытой рубашкѣ и истово крестившейся. 

Чего ты не спишь?-съ досадой окликнула ее Анютка.-Спать другимъ только мѣшаешь! Меня разбудила!.. 

Шарова затрепетала, какъ пойманная на мѣстѣ преступленія, испуганно перекрестилась мелкимъ крестомъ, потомъ быстро юркнула подъ одѣяло и затихла. 

Проснувшись на слѣдующую ночь, Анютка не замѣтила Шаровой, также и на вторую, и на третью ночь, но на четвертую, еще не садясь на постели, Данилова увидѣла дѣвочку. Шарова, попрежнему, въ одной рубашкѣ, стояла босая у изголовья своей кровати. Ея худая, узкая, сѣрая шея, съ выпиравшими ключицами, ясно отдѣлялась отъ полотна бѣлья, и она то опускалась на колѣни и надолго припадала лицомъ къ полу, то поднималась и съ молитвеннымъ выраженіемъ, крестясь, поднимала глаза къ крошечному образку, висѣвшему на кровати. 

- Шарова, ты чего? Опять молишься?- спросила Анютка.-А-а, Шарова? 

Стоя на колѣняхъ, Шарова прислушивалась: голосъ Даниловой не былъ насмѣшливый, а измученный, больной. Она встала и, осторожно ступая на пальцы, подошла къ кровати Анютки. 

Ты что-жъ это, опять проснулась?-выговорила она. 

Маленькіе, добрые глаза ея блестѣли. 

- Проснулась,-отвѣчала Анютка. 

- Болитъ? 



Чешется, страсть!.. 

Гдѣ? 

А вездѣ!.. 

- Ишь, бѣдная!-сказала Шарова.-Дай я тебѣ поглажу. Ты не дери такъ. Хуже, коли дерешь. 

Не дери!..-злобно и обиженно повторила Анютка. 

Ты вотъ попробуй,-тогда и говори!.. А то не дери!.. 

Анютка оттолкнула-было Шарову, но та присѣла къ ней на кровать и стала гладить ей спину. 

А вѣдь у тебя меньше сыпи на тѣлѣ-то,-сказала она, помолчавъ. 

Меньше, а зудитъ все такъ же,-отвѣчала Анютка.А ты что-жъ, всегда такъ молишься?- добавила она и въ полъоборота поглядѣла на собесѣдницу. 



Молюсь,-уклончиво и неохотно выговорила Шарова. 

Кажную ночь?.. 

Ну, не кажную, а почти-что...-прошептала Шарова. 

А зачѣмъ? 

1905 

- Худыя мы,-сказала дѣвочка. 

- Кто?-удивилась Анютка. 

- Всѣ!..-отвѣтила Шарова.-Всѣ люди худые. 

No 39. 

- Н-ну!-мотнула по привычкѣ вверхъ головой Данилова.-И ты? 

- И я!..-вздохнула Шарова. 

- Н-ну-у!..- съ сомнѣніемъ, протяжно повторила Анютка. 

Шарову, прозванную начальницей «муравьемъ», всегда всѣмъ ставили въ примѣръ. Она всегда была чѣмънибудь занята, всегда носила голубую и красную кокарды за прилежаніе и поведеніе; никто лучше ея не дѣлалъ сквозной строчки, всевозможныхъ замысловатыхъ складочекъ на бѣльѣ, никто не вышивалъ такъ, какъ она, гладью, съ большей охотой не гнулъ спины и не портилъ глазъ за всевозможными работами-фокусами, которыми щеголяло начальство пріюта на ежегодныхъ выставкахъ. 

Наступило вдумчивое молчаніе. 

- Ахъ, Боже мой, какъ чешется!-простонала Анютка минутки черезъ двѣ.- Нѣтъ, нога! нога!- прокричала она, почти со слезами, растерявшейся Шаровой, гладившей ей спину и плечи. 

- Дай, я ее потру,- сказала дѣвочка и, пересѣвъ подальше на кровати, стала гладить Анюткину ногу, сверхъ бинта. 

Опять наступило молчаніе. Данилова сидѣла, закусивъ нижнюю губу отъ зуда и вперивъ страдальчески глаза въ лампу, горѣвшую высоко, на одной изъ стѣнъ, передъ изогнутымъ жестянымъ рефлекторомъ, въ каждой грани котораго красиво и ярко, до боли глазъ, отражалось пламя, освѣщавшее дортуаръ. 

- Анюта, вотъ что я думаю,-начала вдругъ Шарова, не переставая гладить ногу товарки.- Знаешь, ты, должно, скоро помрешь. 

- Чего?!-не испугалась, а скорѣе удивилась Анютка. - Право слово,- съ невмѣняемой и несознаваемой жестокостью простолюдина, сказала Шарова и поглядѣла на Анютку.-У насъ такъ вотъ Петрова умерла... Когда тебя еще здѣсь не было. 

Данилова, скося маленькіе глаза, посмотрѣла на опять уже опущенную къ ея ногамъ, черную аккуратную, атласистую, какъ у ласточки, головку говорившей. 

- Да, у Петровой точь-въ-точь было какъ у тебя,продолжала между тѣмъ Шарова:- сначала все чесалось... А потомъ нарывы пошли... ну, и умерла... Вотъ! А ты все шалишь,-докончила она.-Смотри, какъ бы въ адъ не пойти... Горѣ-ѣть будешь! 

- Ну!..-сказала опять Анютка и тряхнула головой, но она была поражена и долго потомъ, когда Шарова уже ушла и молилась у своей кровати, дѣвочка, не сводя глазъ, смотрѣла на нее и о чемъ-то думала. 

Черезъ двѣ недѣли докторъ, осматривая Данилову 2-ю, у которой сыпь совершенно пропала, и оставались только раны на ногахъ, вдругъ обратился къ лазаретной дамѣ: - Н-н!.. Александра Петровна!.. Посмотрите-ка!..-и онъ тронулъ пальцемъ по спинѣ Анютку, чуть ниже лѣваго плеча. 

Лазаретная дама пригнулась и тоже потрогала указанное мѣсто. 

- Да ужъ я давно замѣчала.-выговорила она.-Да вотъ и тутъ, кажется, смотрите!-она тронула бедряную кость дѣвочки. 

- Поднимите-ка руку,-приказалъ докторъ Даниловой.-Больно? Нѣтъ. А вотъ тутъ? Тоже нѣтъ. Ну, хорошо, одѣвайтесь,-сказалъ докторъ и, отойдя и понизивъ голосъ, сталъ что-то озабоченно говорить Александрѣ Петровнѣ. 

- Покажите-ка еще ноги,- возвращаясь уже послѣ обхода всѣхъ остальныхъ больныхъ къ Даниловой, приказалъ онъ и, подождавъ, пока дѣвочка разувалась, и взявъ сначала одну ея ногу, потомъ другую за ступню, сталъ долго и пристально разглядывать раны, поворачивая ноги то въ ту, то въ другую сторону.