826 

1905 

НИВА 

такъ какъ она, полу-смѣясь, полу-серьезно, объявила, что плохо спала ночь, все бредила о какой-то свѣтлой тѣни или темномъ свѣтѣ, о «свѣто-тѣни», какъ она говорила, и о здоровомъ мѣстѣ на ея ногѣ, и о больномъ, т. е. гдѣ была рана, и о границѣ, гдѣ сливалось здоровое тѣло съ больнымъ. 

И знаете...- говорила учительница, волнуясь и вмѣстѣ посмѣиваясь.-Знаете, я во снѣ просто съ ума сходила: боль и не боль; безболѣзненное тѣло и больная рана. Ихъ граница: безболѣзненная рана и больное тѣло. Больная плоть... святая плоть... здоровая болѣзнь,-больное здоровье. Болѣть или не болѣть все одно, потому что все сливается. Все-жизнь и смерть. Имѣть здоровыя ноги, ходить или сидѣть, оттого, что на колѣнѣ рана, все одно... Но знаете, я во снѣ думаю: да, это такъ... а всѣмъ существомъ чувствую: вздоръ, вздоръ. Совсѣмъ не такъ. Не хочу болѣть. Не хочу умирать, не хочу сидѣть безъ ногъ. 

Она говорила лихорадочно, возбужденно и взволнованно. Щеки ея покрылъ красивый румянецъ. Глаза блестѣли. 

Зачѣмъ вы читаете такія книги! сказалъ укоризненно докторъ и, тихо взявъ отъ нея книгу, велѣлъ сестрѣ дать ей успокоительныхъ капель. 

Анютка все слышала и ничего не понимала; какъ здоровая рана? Но она видѣла, что докторъ поднялъ къ своимъ молодымъ, но близорукимъ глазамъ толстую книгу большого формата, въ песочной истрепанной обложкѣ и сталъ перелистывать ее, и всѣ мысли дѣвочки сосредоточились на этой книгѣ, на странномъ бѣломъ пятнѣ-рисункѣ посрединѣ, и мысли ея перепутывались съ разными воспоминаніями изъ ея личной жизни. 

Она видѣла пріютскій дортуаръ ночью и наступающую въ немъ тьму, по мѣрѣ отдаленія отъ стѣнной лампы съ рефлекторомъ (на который глазамъ было больно смотрѣть), видѣла раны на ногахъ и фигурку молившейся Шаровой въ короткой, открытой на шеѣ и рукахъ рубашкѣ, и слышала слова Шаровой: 

«Данилова, а вѣдь ты помрешь...» 

Вечеромъ, когда снова пришелъ докторъ къ больной учительницѣ, Анютка опять невольно стала прислушиваться къ ихъ разговору. 

Лежала она какъ разъ противъ дамы, такъ что все слышала, но разговоръ былъ еще мудренѣе, чѣмъ утромъ. 

- Ни одинъ семитъ,-говорилъ докторъ (Анютка думала, что за семитъ? Семитка,-это деньги, 2 коп., а то еще хлѣбъ такой бываетъ «семикъ», а то еще трешницы или десятки. Деньги тоже. Но что за семитъ? И мысли ея уходили куда-то). Ни одинъ семитъ,- говорилъ докторъ:-не отречется отъ своего Бога, отъ того Духа Творца, всякой видимой и невидимой красоты, которую дано человѣку понимать, чувствовать, угадывать... Есть, были и будутъ евреи-атеисты, но ни одинъ еврей не будетъ теперь язычникомъ, поклонникомъ вотъ того, чему поклоняется авторъ этой книги и, можетъ-быть, многіе не-семиты... 

Вотъ результаты этого поклоненія...-понижая голосъ, добавилъ докторъ, указывая глазами на Зину Ловкевичъ, любовавшуюся собой въ зеркало, и потомъ переводя взглядъ на Анютку:- и за поклоненіе этому богу отцомъ или дѣдомъ, а можетъ-быть, за одно прикосновеніе губами къ невымытому стакану такого поклонника,-вотъ отвѣтчики и отвѣтчицы... 

- Господи, такъ вѣдь не всѣ-жъ такія!- тоже невольно поглядѣвъ на больныхъ дѣвочекъ, выговорила учительница. 

- Не всѣ, но множество,- перебилъ ее докторъ.Читали вы отчеты комиссіи, посланной обревизовать голодныя губерніи. Нѣтъ? Прочтите. Оказывается, болѣе 50 процентовъ русскаго населенія заражены вотъ этимъ... а отчего? Оттого, что семитскую добродѣтель, которая ненавидитъ обоготвореніе скотскихъ страстей, эту семитскую религіозную добродѣтель намъ хотѣли привить 

1905 

No 42. 

наши лучшіе люди и умы, и не смогли. Да мы все же: «дикая маслина, привитая только къ доброй». 

Учительница испытующе-внимательно смотрѣла на его покраснѣвшее лицо, на его опущенные подъ очками глаза. 

И вдругъ онъ снова заговорилъ: 



Этотъ вашъ авторъ... 

- Отчего это мой авторъ?-взмолилась учительница.Отчего вы все говорите: вашъ, вашъ? Развѣ я его послѣдовательница?... Ужъ если что, такъ я скорѣе буддистка... Христіанская буддистка... Потому что христіанство такъ схоже съ буддизмомъ... 

Докторъ засмѣялся. 

- Вотъ то-то и дѣло,-помолчавъ, сказалъ онъ.-И в--засыхающая вѣточка. Вы не можете спокойно прочесть или услышать какую-нибудь теорію, чтобы не пытаться, не стараться покинуть пріютившій васъ корень и привиться къ другому. Какая сила была бы у рѣки, если бы она, отъ самаго истока, раздѣлилась на множество ручьевъ, рѣчекъ, водопадиковъ, текущихъ и бѣгущихъ, хотя и по одному наклону, но въ разныхъ направленіяхъ... Ну, скажите, ну что общаго въ жизни воинсто, разбивавшаго и побѣждавшаго сосѣднія племена юноши, наслаждавшагося и побѣдами, и властью земной, и многими женщинами,—и жизнью пріемнаго Сына назаретскаго бѣднаго плотника, съ 12 лѣтъ учившаго въ синагогѣ, Которому негдѣ было голову приклонить?.. Ну, подумайте? А между тѣмъ, вы ищете этого смысла, этого «сродства». Вы радуетесь, напримѣръ, что есть легенда о матери Будды и чудесномъ зачатіи ея сына, что зовутъ эту мать «Деваки», отъ одного корня съ дѣва. - Да! Это замѣчательно!-вставила учительница. 

Докторъ всплеснулъ руками. 

- Замѣчательно!.. А развѣ не видна въ этой легендѣ, соблюдаи звонкій, красивый стиль и фразеологію вашего автора (больная улыбнулась), развѣ не видна въ этой легендѣ о Деваки вѣчная, «премирная», прекрасная и тоже недодуманная дума человѣческая объ иномъ рожденіи человѣка, не о томъ дѣйствительномъ, плотскомъ, которое, скажу, хоть я и докторъ, поражаетъ ужасомъ, стыдомъ, омерзѣніемъ и отчаяніемъ всякое чистое человѣческое существо, узнающее о немъ впервые, которое, если мы любимъ и уважаемъ нашихъ родителей, заставляетъ насъ въ дѣтствѣ или юности переживать цѣлую духовную муку, борьбу, трагедію, цѣлый кризисъ сердечный и умственный... 

Снова докторъ замолчалъ отъ избытка волненія. Свѣча горѣла на столикѣ больной. Сестра Львова въ своемъ передникѣ и апостольникѣ безшумно ходила по палатѣ, подходя то къ той, то къ другой занятой кровати. 

Газовый рожокъ, спускавшійся съ потолка и ненакрытый колпакомъ, горѣлъ, шевелясь и двигаясь, широкимъ, лимонно-желтымъ съ темнымъ основаніемъ языкомъ, похожимъ на лепестокъ тюльпана... 

Анютка лежала, почти не двигаясь; иногда впадала въ забытье, снова просыпалась; иногда все слышала, все видѣла и ничего не понимала, развѣ только то, что докторъ бранитъ учительницу «засохшей вѣткой», а она лежитъ, тлядитъ на него и совсѣмъ не похожа на засохлую черную вѣтку или прутъ, а такая хорошенькаяхорошенькая... 

И вдругъ они снова заговорили. 

- Есть вѣчныя истины,- началъ докторъ.- Новорожденнаго младенца не надо учить ѣсть. Это знаніе, это искусство, какъ и искусство глотанія, дано ему самой природой. То же съ богопочитаніемъ. Человѣкъ, живущій съ природой, и въ природѣ,-также при рожденiи получаетъ даръ вѣрить, вѣровать,-даръ, необходимый ему для его духовной жизни и роста, какъ ѣда для физической. Философы, ученые, деисты, атеисты и пр. могутъ питать свой духъ искусственно, черезъ разумъ, не черезъ чувство, но это будетъ только искусственнымъ питаніемъ, и будетъ только поддерживать