854 

1905 

НИВА 

стивъ въ миску разливательную ложку, перекрестилась. 

- Что такое?-испуганно спросила Лита. 

Нервы ея были натянуты до-нельзя. Она предчувствовала, что услышитъ что-то страшное, но только что? 

Раиса Павловна посмотрѣла на нее и удивилась испугу въ ея глазахъ. 

Чего вы испугались?-медленно выговорила она.Ничего не случилось... 

Она потрясла головой и спокойно стала снова разливать супъ. 

Дѣвочка тутъ одна умерла,-черезъ нѣкоторое время добавила она, садясь на свое мѣсто. Она съѣла нѣсколько ложекъ супа.-Анютка... Вы ее, кажется, знали, видѣли у насъ... 

Глаза Литы на мигъ раскрылись еще больше. Въ сердцѣ своемъ она почувствовала странную, тупую боль. 

- Анютка?... Когда же?..-прошептала она, и все лицо ея: брови, щеки, губы, дрогнули, какъ отъ физическаго страданія. 

Когда? спокойнымъ, ровнымъ тономъ, вопросительно обратилась Гогольцева къ Пелагеѣ, и добавила въ сторону Литы, между ложками супа:-сейчасъ прислали сказать изъ больницы. 

Въ 4 часа,-повторила таинственнымъ шопотомъ Пелагея, украдкой взглядывая на молодую женщину и тотчасъ переводя глаза на свою барыню. 

- Въ 4 часа!-повторила машинально Лита. 

«А мы этого тутъ ничего не знали...-думала она.Мы сидѣли, говорили, спорили, «Россію спасали» разговорами, Раиса Павловна ѣздила сама за устрицами къ Романову, а эта несчастная дѣвочка мучилась, умирала!.. Одна!.. Одна!..» 

- А развѣ она была въ больницѣ?-громко выговорила она. 

- Н-да, давно!-махнула рукой Раиса Павловна. Развѣ вы не знали? Ее туда изъ пріюта отдали. Вѣдь она уже давно была въ пріютѣ... 

-- Ахъ, я этого ничего не знала!..-сказала Лита и, прислушиваясь къ укорамъ своей совѣсти, потупилась. 

Гогольцева, съѣвъ супъ, стала тихо отдавать торопливыя приказанія Пелагеѣ. 

- Ну, скажи, чтобы подождали... Не могу-жъ я сейчасъ!.. Послѣ обѣда выйду... 

Слушаюсь, слушаюсь, не извольте безпокоиться, кивая въ тактъ головой, говорила изрѣдка успокоительно Пелагея.-Слушаюсь! 

Кто это умеръ?-перегибаясь вновь черезъ столъ въ Литѣ, спросила Жюли. 

- Дѣвочка одна,- отвѣчала Лита.- Помните, она одно время у Раисы Павловны жила?... «Аня»... 

За столомъ, разслышавъ слово «умерла», притихли. Мам! Кто померъ?-обратился одинъ изъ сыновей Гогольцевой къ матери.-Какая такая Аня? 

Въ глухомъ, странномъ баритонѣ его ничего не слышалось, кромѣ равнодушнаго любопытства. 

- Да «Анютка»!...-отвѣчала съ удареніемъ, хмуря лобъ, Раиса Павловна. 

- Померла?-удивился сынъ. 

Раиса Павловна хотѣла подтвердить извѣстіе, но Пелагея, раньше, чѣмъ она успѣла выговорить слово, прошептала: «да-съ, померла-съ», но не столько по ея шопоту, сколько по движенію и наклону ея головы, почему-то въ лицѣ, въ глазахъ и во всей фигурѣ весь столъ почувствовалъ, что это такъ, и страннымъ молчаніемъ почтилъ на мигъ первый актъ въ жизни бывшей нищенки, который не вызывалъ глумленія, насмѣшки и равнодушія. 

Царство ей небесное!..- вымолвилъ, наконецъ, больной сынъ Раисы Павловны. 

Еще нѣсколько секундъ длилось настроеніе необычное, тяжелое для большинства присутствующихъ, на

1905 

No 41. 

строеніе, заставляющее ихъ чувствовать себя не по себѣ, и вдругъ Иванъ Михайловичъ «геркулесовскимъ» усиліемъ простоты вернулъ жизнь въ ея обыкновенное русло. 

- Сорная трава изъ поля вонъ!..- сказалъ онъ громко, и лицо его почему-то покраснѣло. 

- Ну, Иванъ, ты всегда такъ!-съ укоризной въ голосѣ отвѣчала Раиса Павловна, по лицо ея выразило пе строгость и неудовольствіе, а расплылось въ улыбку. 

Она шопотомъ стала быстро отдавать какія-то приказанія Пелагеѣ, очевидно, чтобы отправить ее скорѣе вонъ изъ комнаты, и, отправивъ ее, снова взглянула на переговаривавшихся съ Иваномъ Михайловичемъ сыновей. 

Всѣ они, сконфуженно улыбались. Иванъ Михайловичъ видимо шопотомъ смѣшилъ ихъ. 

- Жена говоритъ,-вдругъ громко повторилъ онъ то, что шепталъ, чувствуя, что отъ него ждутъ, чего-то.Жена говоритъ: Аня!.. я думаю: кто такой?.. И вдругъ... Анютка! (Онъ скосилъ глаза). 

- Это Анютка-то «сопьявая» Аней стала!.. 

Онъ поднялъ плечи и, откинувъ нижнюю челюсть, пошевелилъ ео слѣва направо и опять слѣва направо. 

Обыкновенный результатъ всякаго остроумія въ домѣ Гогольцевыхъ и особенно его не заставилъ себя ждать. Столовая наполнилась здоровымъ громкимъ хохотомъ сытыхъ, упитанныхъ людей. 

Лита поблѣднѣла и опустила въ тарелку глаза. 

Ее особенно ярко поражалъ сегодня мужъ. Она отвыкла отъ него за полгода, проведенныхъ у сестры въ имѣніи, и все не нравилось ей въ Иванѣ Михайловичѣ: и лицо, которое ей всегда представлялось въ мысляхъ лучне, чѣмъ оно было въ дѣйствительности, и особенно фигура, и голосъ, и разговоръ Ивана Михайловича. 

- Да, какъ могла я выйти за него замужъ?-спрашивала она себя и со щемящей болью въ сердцѣ чувствовала, что знай она всю семью мужа такъ, какъ она знала ее теперь, видь она даже ихъ всѣхъ вмѣстѣ такъ, какъ она видитъ ихъ теперь, она никогда не согласилась бы стать женой Ивана Михайловича, никогда! 

«Да я, я-то что?-мелькнуло у нея вдругъ.-Замужъ выходила, мечтала по-книжному заняться Анюткой, благотворно вліять на добрую, но неразвитую семью Раисы Павловны, на нее самоё, а что вышло?..» 

И при воспоминаніи о томъ, что всѣ эти года она и не подумала справиться, гдѣ Анютка, жива ли она. При воспоминаніи о томъ, что жизнь сразу сдула, содрала съ нея всѣ «книжныя», т. е. попросту идеальныя стремленія, какъ сдуваетъ, сдираетъ грубая человѣческая рука своимъ прикосновеніемъ радужную пыль, наложенную самой природой на крылья бабочки, при мысляхъ о тѣхъ компромиссахъ съ совѣстью, съ умомъ, съ привычками, на которые она шла всѣ эти года; при воспоминаніи о страстномъ желаніи передѣлать себя подъ общій шаблонъ, по которому такъ завидно-легко жилось имъ всѣмъ.- Литѣ стало чего-то, прежняго, милаго, молодого, отнятого у нея Иваномъ Михайловичемъ или жизнью (она не знала, но онъ говорилъ, что это была жизнь), безгранично жаль. 

«Да, они мытари, а я... фарисей, и фарисеямъ, должнобыть, трудно жить!» почему-то теперь подумала она, вздыхая, то, что думала уже несчетное количество разъ по выходѣ замужъ и прислушалась къ разговору, хохоту и остротамъ въ столовой. 

Кто-то, совершенно забывъ объ Анюткѣ и ея смерти, бойко разсказывалъ о послѣднемъ выигрышѣ кого-то на тотализаторѣ, описывалъ чью-то радость, фигуру, позу, сколько пришлось барыша на каждый билетъ. Другіе говорили о полковыхъ лошадяхъ, названныхъ «Сочельникомъ», «Панихидой», и о приказѣ: впредь такъ не «крестить» лошадей (такъ выражался говорившій). 

«Вотъ,-подумала Лита:-вотъ это вѣра!.. И вотъ это здоровые люди. Услышали и тотчасъ забыли, а я, я теперь днями и ночами буду чувствовать, что вотъ была