No 44. 

1905 

НИВА 

эта несчастная Анютка, и что нѣтъ ее теперь, и во всемъ, во всемъ будетъ она примѣшиваться у меня, и жалость, и грусть будутъ давить мое сердце. А что изъ этого? Что толку, что хорошаго?.. 

Лита мысленно пожала плечами, и вдругъ неожиданно ее озарила новая мысль: 

«Да полно, мытари ли они?.. Въ евангельскомъ смыслѣ?... Не новая ли это порода мытарей,-мытарей, сознающихъ свои недостатки, но не желающихъ повторными усиліями воли отъ нихъ исправиться? Мытари, съ которыхъ довольно воспѣвать свое безсиліе, довольно словеснаго самобичеванія, такъ какъ они въ душѣ возлюбили себя въ своихъ недостаткахъ и порокахъ, прощаютъ себѣ все: и блудъ, и пьянство, и обжорство, и равнодушіе животнаго къ ближнему, т. е. главное, къ душѣ ближняго, прощаютъ себѣ все, благодаря мытарскому ярлыку смиренія, фарисейски навѣшанному ими самими на себя... И, неожиданно, гдѣ-то прочитанныя слова бельгійскаго поэта вспомнились ей: «Когда Христосъ читалъ низкія мысли фарисеевъ, увѣрены ли вы, что Онъ тѣмъ же взглядомъ судилъ ихъ душу, что Онъ осуждалъ и ее, и не провидѣлъ за ихъ мыслями свѣтъ, быть-можетъ, неугасимый?» 

И истинно показалось въ эту минуту Литѣ, что нынѣшніе фарисеи, съ сокрушеніемъ и болью чувствующіе, что не войти имъ изъ-за ихъ гордости и сознанія своего превосходства въ царствіе небесное, болѣе мытари, чѣмъ тѣ, съ ярлыками... 

- О чемъ это вы? Кто вамъ это сказалъ?..-услышала вдругъ молодая женщина и, поднявъ глаза, увидѣла на себѣ взгляды и соопекуна, и усмѣхавшейся Жюли, и одного изъ сыновей Раисы Павловны, и мужа. Иванъ Михайловичъ складывалъ даже губы, какъ дѣлывалъ женихомъ и не шепталъ, но, вѣрнѣе, однимъ движеніемъ губъ говорилъ: «моя прелесть!..» 

Лита хотѣла отвѣтить «правду» и не смогла. Густой румянецъ залилъ ея обыкновенно матово-блѣдныя щеки. Губы задрожали, въ глазахъ блеснули слезы. 

Я всегда говорю, что не слѣдуетъ брать чужихъ дѣтей къ себѣ, въ особенности простыхъ, а ужъ нищен-ку!..-протянула Жюли, догадавшись, о чемъ думала Лита, и покачала головой. 

«Нѣтъ, надо брать, напротивъ, но тогда надо иначе заботиться... Я знаю людей, которые брали и душу свою отдавали, и результаты были прекрасные»,-хотѣла сказать Лита, но промолчала, боясь расплакаться. 

Въ душѣ она знала, чувствовала, что Иванъ Михайловичъ, когда они вернутся домой, будетъ представляться безгранично любящимъ, будетъ говорить, что она была похожа на святую, когда о чемъ-то думала за обѣдомъ, что онъ молился глядя на нее, и будетъ добиваться отъ нее одного... совсѣмъ не святого... 

И Лита чувствовала тоже, что онъ добьется, и презирала себя, свою негодную ветошку, тѣло, свою духовную разслабленность. 

- Боже мой, Боже мой!..- взывала она и ей хотѣлось уйти, убѣжать отъ всѣхъ этихъ людей. 

XIV. 

«Не опоздать бы!»- думала Пелагея, суетливо торопясь и собираясь въ своей комнатѣ, послѣ ранняго кофейка, къ отпѣванію Анютки. 

Дѣвочку хоронили на одномъ изъ городскихъ кладбищъ, гдѣ у пріюта имѣлись мѣста. 

«Не опоздать бы!» 

Кухарка Катерина тоже торопилась. Она еще утромъ, раннимъ-рано, сбѣгала въ мясную и курятную, вернулась съ румянымъ деревенскимъ малчишкой-приказчикомъ, несшимъ тяжелую корзинку на головѣ, поставила супъ и дала всякія указанія судомойкѣ, какъ готовить завтракъ. 

Наканунѣ, обѣ женщины, также суетясь, бѣгали въ больничную часовню, гдѣ лежала Анютка съ чернѣвшимъ ртомъ, охали, что она лежитъ въ одной рубашкѣ, «худая

1905 

855 

худая», прибѣжали домой, получили пять рублей отъ Раисы Павловны и съ какой-то радостной, неподходящей къ случаю возбужденностью, ѣздили въ «Апраксинъ» или «Маріинскій», гдѣ и купили все необходимое, чтобы прилично обрядить тѣло «упокойницы»: саванъ и «босовики», сдѣланные изъ атласа, кружевъ и бархатныхъ лентъ, похожіе скорѣй на театральные или костюмные башмаки, чѣмъ на обувь для бренныхъ останковъ земного человѣка. 

Къ выносу изъ часовни обѣ женщины рѣшили не ѣхать, но онѣ торопились на кладбище. 

- Извѣстно, какъ тамъ заупокойную обѣдню для такихъ служатъ, да еще какой извозчикъ попадется!— говорили онѣ, только-что выйдя на кухню. 

Когда онѣ одѣлись и вышли на черную, пахнувшую грязью, помоями, нашатыремъ и кошками лѣстницу, по которой, сгорбивъ спину и поднявъ руки съ бечевой надъ однимъ плечомъ, дворники носили дрова, и спустились во дворъ, гдѣ бѣгали, обнюхивали углы, дрова, стѣны и останавливались, выпущенныя изъ разныхъ квартиръ собаки,—ярко сіявшее солнце пріятно поразило ихъ. 

- Ишь, день-то какой!-втягивая воздухъ вздохомъ, замѣтила Пелагея, покачала головой, и въ тонѣ ея послышался точно какой-то двойной смыслъ. 

- Да-а!- согласилась Катерина.- Къ десяти таять начнетъ!.. 

Въ воздухѣ дѣйствительно чувствовалось невидимое приближеніе весны: пахло чѣмъ-то свѣже-душистымъ, чѣмъ пахнетъ иногда даже въ городѣ, раннимъ утромъ, пока лавки еще не отперты: точно легкимъ ароматомъ гіацинтовъ, смѣшаннымъ съ запахомъ, съ вечера выпавшаго, чистаго, не начавшаго еще таять снѣга. 

- Придется до извозчика дойтить,- черезъ минуту сказала Пелагея, выйдя изъ-подъ воротъ на улицу, оглядѣвшись и увидѣвъ, что поблизости улица пуста. 

- На «прошпектѣ» найдемъ,-отозвалась Катерина, и обѣ женщины, сѣменя ногами, быстро направились къ «прошпекту». 

Съ одной стороны онъ былъ ярко залитъ солнцемъ, съ другой-въ тѣни. Дворники въ мѣховыхъ шапкахъ, щегольскихъ фуфайкахъ, валенкахъ и бѣлыхъ передникахъ, переговариваясь, перебраниваясь и смѣясь, бодровесело ходили по панелямъ, приготавливаясь кирками и лопаточками счищать снѣгъ. 

Пелагея, взявъ большую муфту подъ мышку, на ходу натягивала перчатки. 

Пелагея Яковлевна, дайте, я понесу,-предложила Катерина, трогая муфту. 

Она не любила старую горничную, всегда критиковала ее, но теперь самый фактъ, что онѣ идутъ вмѣстѣ, а сейчасъ поѣдутъ вмѣстѣ на кладбище,- льстилъ ея самолюбію. Вдобавокъ Пелагея выглядѣла совсѣмъ барыней, въ длинномъ «пальтѣ», перешитомъ изъ салопа покойной матери Раисы Павловны и съ дорогой муфтой, тоже принадлежавшей «упокойницѣ-барынѣ». 

Пелагея дала муфту. 

На солнечной сторонѣ проспекта показались похороны. Гробъ былъ черный съ серебромъ, какъ и дроги. 

- Должно, нѣмцы,- равнодушно замѣтила Нелагея, поглядѣвъ на процессію и на сопровождавшихъ покойника родственниковъ и знакомыхъ. 

Да, жена, вѣрно, впереди-то.-отвѣчала Катерина.И сынъ гимназистъ. 

Обѣ женщины еще поглядѣли, подошли къ крестящемуся извозчику, снявшему шапку, сторговались съ нимъ, сѣли и поѣхали,—приказывая ему отнюдь не пересѣкать дорогу похоронамъ.—чего почему-то извозчику хотѣлось. 

Солнде ярко свѣтило на голубомъ, точно молодомъ небѣ, только изрѣдка на мгновеніе закрываемое бѣлымъ волнистымъ дымомъ, поднимавшимся изъ трубъ и бросавшимъ тогда тѣнь на улицу. Свѣтъ ровный, золотой, веселый и веселящій лился на землю, и казалось, всѣ: