ОСВОБОЖДЕНІЕ
Издается подъ редакціей Петра Струве.
№ 55.Штутгартъ, 2-го сентября (15-го сентября) 1904 г.Годъ третій.
КЪ ЧИТАТЕЛЯМЪ!
Съ 1-го октября изданіе „Освобожденія“ переносится въ ПАРИЖЪ
Адресъ конторы изданія:
Paris, Société nouvelle de librairie et d’édition, Rue Cujas 17.
Милости младенца Алексѣя.
Наконецъ, онъ родился. Въ тотъ день, когда стальной портъ-артурскій Цесаревичъ, умирая, спасался въ нейтральную гавань, Россію осчастливилъ своимъ появленіемъ другой цесаревичъ, маленькій ребенокъ, котораго — точно въ насмѣшку надъ потрясающимъ трагизмомъ того, что на самомъ дѣлѣ происходитъ на войнѣ, — сразу сдѣлали шефомъ разныхъ войскъ и полковъ. Императорскій младенецъ, однако, объявился на исторической сценѣ не только военнаго званія лицомъ — онъ излилъ на страну реформы и милости, которыхъ Россія тщетно ожидала до него и безъ него.
Не нужно быть ни революціонеромъ, ни республиканцемъ для того, чтобы видѣть, въ какой мѣрѣ подобное законодательство по семейнымъ случаямъ не соотвѣтствуетъ ни идеѣ государства, ни достоинству народа. Въ благоустроенной монархіи долженъ быть наслѣдникъ престола, а въ какомъ отношеніи этотъ наслѣдникъ стоитъ къ царствующему императору — это дѣло не государственное, а фамильное, всецѣло зависящее отъ случая. До рожденія Алексѣя былъ наслѣдникъ Михаилъ. То, что въ императорской семьѣ родился младенецъ Алексѣй, можетъ быть очень пріятно царю и его супругѣ, но превращать это пріятное семейное происшествіе въ государственное событіе и въ поводъ для реформъ — значитъ смѣшивать государство съ вотчиной и государственное служеніе съ фамильными дѣлами.
Гвоздемъ манифеста является отмѣна тѣлеснаго наказанія. „Милость народу“ — говорятъ привыкшіе къ холопству газеты. Но если тѣлесное наказаніе — какъ признаетъ даже „Новое Время“ — было „оскверненіемъ личности“ русскаго крестьянина, то развѣ отмѣна этого оскверненія не была обязанностью государственной власти? Развѣ не есть полное извращеніе и личной, и государственной нравственности, что „оскверненіе“ народа кончилось, лишь благодаря счастливому семейному событію? Простое соображеніе, что, если бы императрица Александра Ѳеодоровна опять разрѣшилась отъ бремени дочерью, то русскій народъ продолжали бы „осквернять“ розгой, должно бить по всякому здоровому моральному сознанію, какъ нестерпимо оскорбительная насмѣшка надъ правдой въ людскихъ отношеніяхъ, надъ уваженіемъ къ человѣческой личности, къ государству и праву. Развѣ самая возможность такъ законодательствовать не есть проявленіе государственнаго крѣпостного права, тяготѣющаго надъ Россіей?
Отмѣна тѣлеснаго наказанія имѣетъ несомнѣнно крупное политическое значеніе. Прежде всего эта мѣра по существу есть побѣда общественнаго мнѣнія надъ правительствомъ. Какъ бы ни хотѣли прислужники самодержавія приписать эту реформу сердцу цареву, — имъ не вычеркнуть изъ новѣйшей русской исторіи той борьбы общественнаго мнѣнія противъ тѣлесныхъ наказаній, которая предшествовала милости цесаревича Алексѣя. Общественная агитація противъ тѣлеснаго наказанія имѣетъ длинную ис
торію. Еще въ 1895 г. раздалось слово великаго моралиста „Стыдно“. Левъ Толстой бросилъ въ лицо обществу суровый вопросъ: „развѣ можно объ этомъ просить? Развѣ можетъ быть объ этомъ вопросъ?... Про такія дѣла нельзя „почтительнѣйше просить“ и „повергать къ стопамъ“ и т. п., такія дѣла можно и должно только обличать“. Но безъ малаго десять лѣтъ послѣ „Стыдно“ Льва Толстого русское общество ходатайствами и просьбами „чинило докуку великую“ самодержавной бюрократіи объ отмѣнѣ тѣлеснаго наказанія, пока, наконецъ, цесаревичъ Алексѣй не „принесъ“, какъ съ неподозрѣваемой горькой насмѣшкой надъ Россіей и новорожденнымъ младенцемъ выражается „Новое Время“, русскому народу ту милость, которую Левъ Толстой назвалъ „освобожденіемъ отъ развращающаго вліянія узаконеннаго преступленія“. Какъ въ этомъ законодательствѣ примѣнительно къ фамильнымъ случаямъ сказалось современное самодержавіе во всемъ его нравственномъ и политическомъ вырожденіи, некрасиво сплетающее государственное дѣло съ мелкими династическими разсчетами! И не благодарить самодержавную власть за эту „милость“ должно русское общество, а воспользоваться ею для дальнѣйшей борьбы съ самодержавіемъ.
Мы сказали, что отмѣна тѣлеснаго наказанія имѣетъ крупное политическое значеніе. Это значеніе заключается и въ томъ общемъ моральномъ дѣйствіи, которое долженъ оказать на душу народа торжественный и безповоротный отказъ власти отъ сѣченія, и въ спеціальныхъ политическихъ слѣдствіяхъ этого отказа. Разъ нельзя сѣчь по приговорамъ суда, административная порка, порка безъ суда, окончательно становится беззаконіемъ. Это вѣрно и въ морально-общественномъ, и въ строго юридическомъ смыслѣ. Какъ извѣстно, административная порка опиралась не на настоящій законъ, а на не оглашенное никогда въ установленномъ порядкѣ положеніе комитета министровъ 1885 г. Но послѣ отмѣны тѣлеснаго наказанія по приговорамъ суда безусловно падаетъ всякая правовая опора для административнаго сѣченія. Это неоспоримый юридическій выводъ изъ „Положенія Комитета Министровъ, Высочайше утвержденнаго 20 февраля 1885 г. “ Этимъ „положеніемъ“ было „предоставлено министру внутреннихъ дѣлъ сдѣлать установленнымъ порядкомъ распоряженіе къ преподанію въ руководство губернаторамъ, что, согласно точному смыслу п. 2 ст. 340 улож. о нак. угол. и исправ., примѣненіе тѣлеснаго наказанія къ лицамъ, по закону отъ онаго не изъятымъ, не изъемлется изъ числа тѣхъ чрезвычайныхъ мѣръ, кои на основаніи ст. 542 т. II ч. I св. зак. изд. 1876 г. губернаторы вправѣ примѣнять, въ исключительныхъ случаяхъ, не терпящихъ отлагательства и клонящихся къ явному нарушенію государственнаго порядка и общественной безопасности, съ соблюденіемъ при томъ условій, въ п. 2 ст. 340 улож. о нак. указанныхъ (мѣры для привилегированныхъ)“ 1 Изъ текста „Положенія“ 1885 г. явствуетъ, что
1 Историческій обзоръ дѣятельности Комитета Министровъ, т. ІV, стр. 123—124.
Издается подъ редакціей Петра Струве.
№ 55.Штутгартъ, 2-го сентября (15-го сентября) 1904 г.Годъ третій.
КЪ ЧИТАТЕЛЯМЪ!
Съ 1-го октября изданіе „Освобожденія“ переносится въ ПАРИЖЪ
Адресъ конторы изданія:
Paris, Société nouvelle de librairie et d’édition, Rue Cujas 17.
Милости младенца Алексѣя.
Наконецъ, онъ родился. Въ тотъ день, когда стальной портъ-артурскій Цесаревичъ, умирая, спасался въ нейтральную гавань, Россію осчастливилъ своимъ появленіемъ другой цесаревичъ, маленькій ребенокъ, котораго — точно въ насмѣшку надъ потрясающимъ трагизмомъ того, что на самомъ дѣлѣ происходитъ на войнѣ, — сразу сдѣлали шефомъ разныхъ войскъ и полковъ. Императорскій младенецъ, однако, объявился на исторической сценѣ не только военнаго званія лицомъ — онъ излилъ на страну реформы и милости, которыхъ Россія тщетно ожидала до него и безъ него.
Не нужно быть ни революціонеромъ, ни республиканцемъ для того, чтобы видѣть, въ какой мѣрѣ подобное законодательство по семейнымъ случаямъ не соотвѣтствуетъ ни идеѣ государства, ни достоинству народа. Въ благоустроенной монархіи долженъ быть наслѣдникъ престола, а въ какомъ отношеніи этотъ наслѣдникъ стоитъ къ царствующему императору — это дѣло не государственное, а фамильное, всецѣло зависящее отъ случая. До рожденія Алексѣя былъ наслѣдникъ Михаилъ. То, что въ императорской семьѣ родился младенецъ Алексѣй, можетъ быть очень пріятно царю и его супругѣ, но превращать это пріятное семейное происшествіе въ государственное событіе и въ поводъ для реформъ — значитъ смѣшивать государство съ вотчиной и государственное служеніе съ фамильными дѣлами.
Гвоздемъ манифеста является отмѣна тѣлеснаго наказанія. „Милость народу“ — говорятъ привыкшіе къ холопству газеты. Но если тѣлесное наказаніе — какъ признаетъ даже „Новое Время“ — было „оскверненіемъ личности“ русскаго крестьянина, то развѣ отмѣна этого оскверненія не была обязанностью государственной власти? Развѣ не есть полное извращеніе и личной, и государственной нравственности, что „оскверненіе“ народа кончилось, лишь благодаря счастливому семейному событію? Простое соображеніе, что, если бы императрица Александра Ѳеодоровна опять разрѣшилась отъ бремени дочерью, то русскій народъ продолжали бы „осквернять“ розгой, должно бить по всякому здоровому моральному сознанію, какъ нестерпимо оскорбительная насмѣшка надъ правдой въ людскихъ отношеніяхъ, надъ уваженіемъ къ человѣческой личности, къ государству и праву. Развѣ самая возможность такъ законодательствовать не есть проявленіе государственнаго крѣпостного права, тяготѣющаго надъ Россіей?
Отмѣна тѣлеснаго наказанія имѣетъ несомнѣнно крупное политическое значеніе. Прежде всего эта мѣра по существу есть побѣда общественнаго мнѣнія надъ правительствомъ. Какъ бы ни хотѣли прислужники самодержавія приписать эту реформу сердцу цареву, — имъ не вычеркнуть изъ новѣйшей русской исторіи той борьбы общественнаго мнѣнія противъ тѣлесныхъ наказаній, которая предшествовала милости цесаревича Алексѣя. Общественная агитація противъ тѣлеснаго наказанія имѣетъ длинную ис
торію. Еще въ 1895 г. раздалось слово великаго моралиста „Стыдно“. Левъ Толстой бросилъ въ лицо обществу суровый вопросъ: „развѣ можно объ этомъ просить? Развѣ можетъ быть объ этомъ вопросъ?... Про такія дѣла нельзя „почтительнѣйше просить“ и „повергать къ стопамъ“ и т. п., такія дѣла можно и должно только обличать“. Но безъ малаго десять лѣтъ послѣ „Стыдно“ Льва Толстого русское общество ходатайствами и просьбами „чинило докуку великую“ самодержавной бюрократіи объ отмѣнѣ тѣлеснаго наказанія, пока, наконецъ, цесаревичъ Алексѣй не „принесъ“, какъ съ неподозрѣваемой горькой насмѣшкой надъ Россіей и новорожденнымъ младенцемъ выражается „Новое Время“, русскому народу ту милость, которую Левъ Толстой назвалъ „освобожденіемъ отъ развращающаго вліянія узаконеннаго преступленія“. Какъ въ этомъ законодательствѣ примѣнительно къ фамильнымъ случаямъ сказалось современное самодержавіе во всемъ его нравственномъ и политическомъ вырожденіи, некрасиво сплетающее государственное дѣло съ мелкими династическими разсчетами! И не благодарить самодержавную власть за эту „милость“ должно русское общество, а воспользоваться ею для дальнѣйшей борьбы съ самодержавіемъ.
Мы сказали, что отмѣна тѣлеснаго наказанія имѣетъ крупное политическое значеніе. Это значеніе заключается и въ томъ общемъ моральномъ дѣйствіи, которое долженъ оказать на душу народа торжественный и безповоротный отказъ власти отъ сѣченія, и въ спеціальныхъ политическихъ слѣдствіяхъ этого отказа. Разъ нельзя сѣчь по приговорамъ суда, административная порка, порка безъ суда, окончательно становится беззаконіемъ. Это вѣрно и въ морально-общественномъ, и въ строго юридическомъ смыслѣ. Какъ извѣстно, административная порка опиралась не на настоящій законъ, а на не оглашенное никогда въ установленномъ порядкѣ положеніе комитета министровъ 1885 г. Но послѣ отмѣны тѣлеснаго наказанія по приговорамъ суда безусловно падаетъ всякая правовая опора для административнаго сѣченія. Это неоспоримый юридическій выводъ изъ „Положенія Комитета Министровъ, Высочайше утвержденнаго 20 февраля 1885 г. “ Этимъ „положеніемъ“ было „предоставлено министру внутреннихъ дѣлъ сдѣлать установленнымъ порядкомъ распоряженіе къ преподанію въ руководство губернаторамъ, что, согласно точному смыслу п. 2 ст. 340 улож. о нак. угол. и исправ., примѣненіе тѣлеснаго наказанія къ лицамъ, по закону отъ онаго не изъятымъ, не изъемлется изъ числа тѣхъ чрезвычайныхъ мѣръ, кои на основаніи ст. 542 т. II ч. I св. зак. изд. 1876 г. губернаторы вправѣ примѣнять, въ исключительныхъ случаяхъ, не терпящихъ отлагательства и клонящихся къ явному нарушенію государственнаго порядка и общественной безопасности, съ соблюденіемъ при томъ условій, въ п. 2 ст. 340 улож. о нак. указанныхъ (мѣры для привилегированныхъ)“ 1 Изъ текста „Положенія“ 1885 г. явствуетъ, что
1 Историческій обзоръ дѣятельности Комитета Министровъ, т. ІV, стр. 123—124.