къ Устругову, послѣдній всѣми силами препятствовалъ защитѣ еврейскаго населенія. Обстоятельства этого иска рисуютъ Устругова въ такомъ свѣтѣ, что не было бы ничего удивительнаго, еслибы онъ принялъ физическое участіе въ погромѣ.
Дѣло заключается въ слѣдующемъ. Вскорѣ послѣ погрома о. Іоаннъ Сергіевъ и житомірскій епископъ Антоній посвятили ему проповѣдь. Раздѣляя ихъ основныя мысли и убѣдившись въ громадномъ спросѣ на нихъ среди читающаго населенія южной Россіи, сильно взволнованнаго недавнимъ погромомъ, г. Британъ, профессіонально занимающійся издательскою дѣятельностью, вошелъ въ одесскій цензурный комитетъ съ ходатайствомъ о разрѣшеніи напечатать обѣ проповѣди въ количествѣ 15 тысячъ экземпляровъ для выпуска ихъ по 5 коп. за каждый. Разрѣшеніе было получено, и тотчасъ же было изготовлено 4 тысячи экземпляровъ брошюры, содержавшей текстъ проповѣдей. 22 мая, одновременно съ полученіемъ разрѣшенія кишиневскаго полиціймейстера на расклейку объявленій, брошюра была сдана въ книжные магазины, а объявленія расклеены на городскихъ кіоскахъ. 23 мая, по распоряженію исполнявшаго въ то время обязанности бессарабскаго губернатора Устругова, чины мѣстной полиціи конфисковали брошюру во всѣхъ книжныхъ магазинахъ, въ типографіи, гдѣ она печаталась и въ квартирѣ издателя; наборъ текста брошюры, заготовленный для печатанія дальнѣйшихъ экземпляровъ, былъ разсыпанъ, а объявленія о выходѣ ея соскоблены городовыми съ помощью шашекъ. Въ виду этого и Бритонъ просилъ взыскать съ д. с. с. Устругова убытки, явившіеся слѣствіемъ незаконныхъ дѣйствій отвѣтчика. Въ своемъ объясненіи У струговъ выразилъ сожалѣніе, что предъ сенатомъ онъ „не считаетъ себя вправѣ сослаться на секретныя переписки канцеляріи бессарабскаго губернатора, составляющія по закону канцелярскую тайну, которыми онъ могъ бы доказать, что по обстоятельствамъ того времени съ его стороны было не только невозможно, но прямо преступно задумываться предъ буквой закона, коль скоро поддержаніе государственнаго порядка и общественной безопасности въ періодъ острой вспышки національной вражды къ евреямъ, требовали нѣкотораго игнорированія частныхъ матеріальныхъ интересовъ“. Тѣмъ не менѣе, онъ снисходительно познакомилъ гг. сенаторовъ съ нѣкоторыми мотивами своего распоряженія. По словамъ г. Устругова, послѣ погрома надо было день и ночь быть на чеку и до крайности осторожнымъ, чтобы не бросить капли масла въ скрыто тлѣвшій огонь. Евреи, съ своей стороны испуганные апрѣльскими событіями, старались не только умиротворить свои отношенія къ мѣстному населенію, но и разъяснить послѣднему всю нелегальность вражды къ еврейству. Съ этой цѣлью еврейскій комитетъ выписалъ нѣсколько пудовъ того номера одной изъ юдофильскихъ газетъ (кажется, „Новостей“), въ которомъ помѣщено слово о. Іоанна Кронштадтскаго къ виновникамъ кишиневскаго погрома, съ цѣлью раздать газету рабочимъ въ городѣ и деревнѣ. Такъ какъ выписанная газета какъ разъ въ то время была запрещена въ розничной продажѣ, то кишиневская полиція конфисковала тюкъ. Предсѣдатель еврейскаго комитета, д-ръ Мучникъ, ходатайствовалъ о возвратѣ газеты, но отвѣтчикъ ему отказалъ, какъ отказалъ и въ позволеніи издать проповѣди о. Іоанна и епископа Антонія отдѣльною брошюрою. „Слово о. Іоанна Кронштадтскаго, по содержанію своему, конечно, не представляло ничего опаснаго для раздачи народу, но оно только-что было помѣщено во всѣхъ одесскихъ газетахъ, а, главное, отвѣтчику было достовѣрно извѣстно, что одно изъ вліятельныхъ лицъ юдофобской партіи нарочно поѣхало для свиданія съ авторомъ слова, чтобы убѣдить его измѣнить свой взглядъ на антиеврейскіе безпорядки въ Кишиневѣ. Неосторожно было бы безплатно раздавать темной массѣ такого рода поученіе пастыря церкви, которое онъ могъ вскорѣ измѣнить и ослабить новымъ обращеніемъ чрезъ печать къ виновникамъ бывшихъ безпорядковъ. Такъ и случилось: скоро появилось второе слово о. Іоанна, въ которомъ сквозило извиненіе за рѣзкость перваго и какъ бы сознаніе будто бы сдѣланной ошибки. Что же касается слова епископа Антонія, сказаннаго въ Житомірѣ 30 апрѣля, то эта рѣчь могла оказать вредное вліяніе на народъ и заставить его думать, что и пастыри церкви не чужды подавляющаго вліянія всесильнаго еврейства. Епископъ Антоній ораторски, но совершенно, по мнѣнію отвѣтчика, невѣрно нарисовалъ въ своемъ словѣ небывалую картину антиеврейскихъ безпорядковъ... Всѣ убійства совершены въ домахъ и вообще не на улицахъ; разрыванія труповъ не было, младенцевъ въ числѣ убитыхъ тоже, а равно насилованія женщинъ судебнымъ слѣдствіемъ не установлено. 1 И вдругъ православный архипастырь съ церковной каѳедры повѣствуетъ своей паствѣ: въ Кишиневѣ „безчестили женщинъ, разрывали грудныхъ младенцевъ въ глазахъ матерей и трупы ихъ выбрасывали изъ оконъ на улицу вмѣстѣ съ товарами магазиновъ. Грабители обогащались вещами, облитыми кровью несчаст
1 О томъ, какъ собирался слѣдственный матеріалъ, смотри ниже.
ныхъ жертвъ“. „Страшись, христіанинъ, обижать священное, хотя и отвергнутое племя. Страшная казнь божія постигаетъ тѣхъ злодѣевъ, которые проливаютъ кровь, родственную богочеловѣку, его пречистой матери, апостоламъ и пророкамъ“, — восклицаетъ архипастырь, усердно восхвалившій предъ тѣмъ жизнь богомъ избраннаго народа, его любовь къ дѣтямъ, трудолюбіе... Раздать такую брошюру массѣ темнаго народа являлось, по мнѣнію отвѣтчика, слишкомъ рискованнымъ и, очевидно, предвидя, что сдѣланныя цитаты нисколько не объясняютъ, въ чемъ здѣсь рискъ, У струговъ ссылается для вящей убѣдительности на... мнѣнія знакомыхъ горничныхъ и кухарокъ. Для полноты оцѣнки объясненія г. Устругова мы прибавимъ только, что запрещенныя имъ проповѣди чрезъ нѣкоторое время, когда взрывъ всемірнаго негодованія принудилъ ф. -Плеве замазывать свое участіе въ погромѣ, были изданы извѣстнымъ „литераторомъ“ министерства внутреннихъ дѣлъ ген. Богдановичемъ для широкаго безплатнаго распространенія. Очевидно, дѣйствіями Устругова руководилъ исключительно духъ воинствующаго антисемитизма, свившій крѣпкое гнѣздо въ Кишиневѣ. „Образъ мыслей“ начальства, естественно, передавался и подчиненнымъ. Полиціймейстеръ Ханженковъ въ своемъ объясненіи идетъ по стопамъ г. Устругова и не столько оправдываетъ себя, сколько обвиняетъ евреевъ, стараясь доказать, что еврейскіе погромы „являются слѣдствіемъ глубокихъ историческихъ и соціальныхъ причинъ, устранить каковыя мѣрами полиціи и администраціи невозможно“. При такихъ условіяхъ прис. повѣр. Винаверъ имѣлъ полное основаніе характеризовать дѣятельность кишиневской администраціи въ слѣдующихъ словахъ: „губернаторъ заперся у себя, слушалъ рапорты о погромѣ и ждалъ. Вице-губернаторъ и полиціймейстеръ самолично стояли на улицахъ, созерцали погромъ и тоже ждали. Пристава и ихъ помощники поощрительно покрикивали: бейте, ребята, идите дальше, а низшіе чины и сами руку прилагали“. Что же отвѣтили кишиневскіе чиновники на эти тяжкія обвиненія? Ничего, кромѣ лжи, тотчасъ же разоблаченной предъ сенатомъ защитниками пострадавшихъ. Ф. -Раабенъ утверждалъ, что онъ ничего не зналъ и что его никто не предупреждалъ о готовящемся погромѣ. Слѣдствіе установило, что еще въ мартѣ раввинъ Этингеръ сообщилъ губернатору о предстоящихъ на Пасху антиеврейскихъ безпорядкахъ, что 31 марта самъ ф. -Раабенъ, очевидно, предвидя событія, потребовалъ отъ городской управы кредита на пріобрѣтеніе кроватей для полицейскихъ участковъ на случай необходимости во время безпорядковъ задерживать тамъ городовыхъ на ночлегъ. Кромѣ того, за 2 недѣли до Пасхи въ городѣ распространялось среди населенія воззваніе якобы „группы рабочихъ истинныхъ христіанъ“, призывавшее къ избіенію евреевъ и утверждавшее, что это разрѣшено, какъ защита власти противъ революціонныхъ намѣреній евреевъ. Полиція отрицала существованіе этой прокламаціи, но, благодаря энергіи адвокатовъ, она была извлечена прокуроромъ одесской судебной палаты изъ дѣлъ охраннаго отдѣленія кишиневскаго жандармскаго управленія и на ней оказалась дата, подтверждающая, что воззваніе распространялось задолго до Пасхи и что о немъ знала администрація. Затѣмъ, ф. -Раабенъ заявилъ, что на второй день безпорядковъ 7-го апрѣля онъ въ 9 ч. утра принялъ рапортъ полиціймейстера о томъ, что въ городѣ все благополучно и на этомъ основаніи не принималъ мѣръ къ предотвращенію безпорядковъ. Между тѣмъ, еще въ 7 ч. утра на губернаторскомъ дворѣ появилась толпа обезумѣвшихъ отъ ужаса евреевъ и просила защиты. Ф. -Раабенъ успокоилъ ихъ. Онъ замалчиваетъ этотъ эпизодъ и говоритъ, что только въ 10 час. утра получилъ первое извѣстіе о погромѣ и „немедленно“ послалъ стоявшія у него во дворѣ воинскія части на мѣсто безпорядковъ, а также пригласилъ къ себѣ начальниковъ гарнизона и воинскихъ частей. Однако, начальникъ гарнизона ген. -лейт. Бекманъ показываетъ, что „ни губернаторъ, ни ктолибо отъ его имени меня къ губернатору не звалъ. Выйдя на улицу, я увидѣлъ, что въ городѣ творится; я убѣдился, что идетъ рѣзня евреевъ, и потому я самъ по личной иниціативѣ заѣхалъ къ губернатору. Это было въ 12½ ч. дня“. Только въ 4 ч. дня ф. -Раабенъ передалъ власть ген. Бекману, и черезъ два часа безпорядки прекратились...
Не менѣе лживо и объясненіе вице-губернатора. По словамъ Устругова, онъ узналъ о безпорядкахъ только на второй день погрома въ пять часовъ дня. Но его же собственное показаніе, данное по уголовному дѣлу, гласитъ, что онъ узналъ о погромѣ отъ сторожа губернскаго правленія еще 6-го апрѣля, въ первый день погрома. Изъ уголовнаго же дѣла видно, что Уструговъ присутствовалъ у губернатора утромъ 7-го апрѣля, когда еврей Файнбергъ просилъ ф. -Раабена о защитѣ противъ громилъ. Такія же противорѣчія встрѣчаются и въ объясненіяхъ мелкихъ чиновниковъ кишиневской полиціи. Не разъяснило загадочнаго поведенія администраціи и судебное разслѣдованіе кишиневскаго погрома; наоборотъ, оно дало новыя основанія для тяжкихъ подозрѣній. Дѣятельность судебнаго слѣдователя и одесской су