могутъ быть и вопросы, для обсужденія которыхъ необходимо разрѣшеніе высшей власти. Вопросъ о закрытіи Института г. Коноваловъ отнесъ при этомъ къ категоріи тѣхъ вопросовъ, которые не должны интересовать Совѣтъ, а составляютъ заботу Директора и высшихъ властей.
Обсужденіе упомянутаго заявленія шести профессоровъ было найдено неумѣстнымъ въ засѣданіи Совѣта и было отложено на Совѣщаніе, въ тотъ же день послѣ закрытія засѣданія Совѣта. Вопросы, поставленные на повѣсткѣ, оказались настолько зависящими отъ дѣйствительнаго положенія Института, что даже г. Коноваловъ замѣтилъ необходимость отложить ихъ до выясненія обстановки самихъ экзаменовъ, и сравнительно скоро засѣданіе Совѣта смѣнилось засѣданіемъ Совѣщанія. Открывая послѣднее, г. Коноваловъ старался еще разъ доказать связь возникшихъ волненій съ внѣшней агитаціей, проявляющейся, по его трехмѣсячнымъ наблюденіямъ, въ дѣятельности одной и той же группы студентовъ; педагогическая неопытность извѣстной уже группы профессоровъ, слабость предшествовавшей дирекціи, паденіе достоинства и авторитета Совѣта, нуждающихся въ охранѣ со стороны директора, — создали почву, благопріятную для такихъ внѣшнихъ вліяній; рано или поздно съ этимъ пришлось бы считаться, и онъ нашелъ удобнымъ настоящій моментъ, принявъ всѣ мѣры, чтобы жертвъ не было пли было какъ можно меньше.
Возраженія о предвзятости такого мнѣнія относительно агитаціи, указанія на чисто внутренній источникъ настоящихъ волненій, на неизбѣжность ненужныхъ жертвъ, на возможность исчерпать инцидентъ внутренними же средствами — повели только къ предложенію г. Коновалова высказаться остальнымъ членамъ Совѣта.
Господа члены Совѣта открыто стали на сторону г. Коновалова. Не раздалось ни одного голоса протеста противъ обсужденія порядка экзаменовъ, когда студенты глубоко волнуются; подъ вліяніемъ системы, проводимой г. Коноваловымъ, гг. члены Совѣта забыли о самомъ существованіи студентовъ. Никто не поинтересовался узнать, каковы же мѣры, которыми полагаютъ привлечь студентовъ къ спокойному продолженію ими своихъ учебныхъ занятій, не устраняя коренной причины волненія студентовъ, о которой не считаютъ даже возможнымъ говорить въ Совѣтѣ.
Совѣщаніе закончилось неожиданно. Профессоръ Шредеръ подтвердилъ, что достоинство Совѣта нуждается въ охранѣ, а г. Коноваловъ немедленно далъ примѣръ такого своеобразнаго представленія о средствахъ къ огражденію достоинства Совѣта, что шесть присутствующихъ лицъ принуждены были покинуть Совѣщаніе.
Эти знаменательные Совѣтъ и Совѣщаніе показали во всей неприглядной грубости, что мѣры защиты студентовъ отъ надвигавшагося на нихъ погрома исчерпаны. Впереди — экзамены подъ охраной полиціи и безмолвное участіе Совѣта въ проведеніи самыхъ рискованныхъ мѣръ, вырабатываемыхъ независимо отъ него.
Совѣтъ и г. Коноваловъ достаточно ярко предупреждались о печальныхъ послѣдствіяхъ обструкціи, неизбѣжной при какойлибо билетной системѣ проведенія экзаменовъ, и до полнаго умиротворенія студентовъ единственно возможнымъ нравственнымъ удовлетвореніемъ. Были испытаны уже всѣ средства, чтобы показать, что профессоръ не можетъ оставаться внѣ времени и пространства, не замѣчая передъ собою толпы живыхъ, реагирующихъ на его поступки молодыхъ людей; не можетъ онъ остаться безучастнымъ, прикрываясь ни святымъ именемъ науки, ни своеобразно понимаемымъ долгомъ. Нравственное вліяніе — та сила, которая можетъ сдѣлать все съ этою молодежью; эта сила только въ рукахъ Совѣта, а не отдѣльныхъ лицъ. Совѣтъ Института не замѣтилъ, что онъ обладалъ этой силой; онъ молча согласился на страшномъ обвиненіи въ паденіи своего авторитета и устами человѣка, который не вѣдалъ, быть можетъ, что творилъ, просилъ защиты у предсѣдателя, сознательно попиравшаго ногами эту нравственную силу. Что ожидало завтра такой Совѣтъ? Нужно ли было ожидать наступленія этого печальнаго завтра? 18-го марта были рѣшены — разгромъ Института, гибель студентовъ и безчестье членовъ Совѣта, подписавшихся подъ своимъ собственнымъ приговоромъ.
19-го марта утромъ шесть профессоровъ подали прошенія объ увольненіи ихъ отъ соотвѣтствующихъ должностей въ Институтѣ.
Только полной неосвѣдомленности относительно обстоятельствъ, предшествовавшихъ такому уходу изъ Института, или же лицемѣрію можно приписать тѣ новыя обвиненія, которыя распространяютъ теперь противъ ушедшихъ профессоровъ; ихъ обвиняютъ, что своимъ уходомъ они толкнули студентовъ на продолженіе волненій и обструкцію со всѣми ея горькими слѣдствіями. Отъ начала до конца студентовъ толкалъ по этому пути г. Коноваловъ; кто прикрывается теперь заботами о студентахъ, имѣлъ достаточно времени съ 19 по 31 марта оцѣнить серьезность положенія для студентовъ и взвѣсить свою отвѣтственность за дальнѣйшіе шаги.
Неужели, кромѣ упрека ушедшимъ профессорамъ въ поспѣшности, себялюбіи, въ удаленіи безъ борьбы, ничего другого не могли придумать люди, болѣющіе теперь о студентахъ ц Институтѣ? Нѣтъ, они придумали и другое. Они нашли возможнымъ привлечь нѣкоторыхъ студентовъ, нравственно слабыхъ, безсильныхъ разобраться въ сложной коллизіи, созданной г. Коноваловымъ, или даже позорно павшихъ, къ совмѣстному обсужденію съ инспекціей и г. Коваловымъ степени виновности своихъ бывшихъ товарищей въ различныхъ формахъ волненій. Они совершили поступокъ безпримѣрный даже въ исторіи нашей многострадальной школы; они не имѣли даже смѣлости дѣйствовать открыто, а спрятались за позорную цензорскую организацію группы студентовъ во главѣ съ г. Коноваловымъ.
Кто можетъ указать ушедшимъ профессорамъ еще какой-либо не испытанный ими способъ борьбы за Институтъ и студентовъ? Обращеніе къ волѣ и доброжелательности высшихъ властей? Они имѣли случай испытать и это. Обращеніе къ общественной совѣсти? Они дѣлаютъ это теперь, твердо вѣруя, что въ этомъ высшемъ источникѣ правды найдетъ заслуженную оцѣнку поведеніе Д. П. Коновалова, носящаго высокое званіе профессора. “
Разгромъ Харьковскаго
Технологическаго Института.
(Изъ практики „сердечнаго попеченія“ объ учащихся. )
Въ „Освобожденіи“ были уже помѣщены эпизодическія замѣтки о студенческой „исторіи“, бывшей въ мартѣ мѣсяцѣ этого года въ Харьковскомъ Технологическомъ Институтѣ и о карѣ, постигшей профессорскій и преподавательскій персоналъ названнаго Института за ˮоппозицію“, будто-бы оказанную этимъ персоналомъ директору Института, г. Шиллеру, въ дѣлѣ прекращенія „безпорядковъ“. Но „инцидентъ“ въ Институтѣ далеко не оказался „исчерпаннымъ“ послѣ изгнанія изъ заведенія многихъ студентовъ и полученія „нагоняя“ изъ министерства профессорами и преподавателями. Напротивъ, дѣло совершенно неожиданно разыгралось дальше и окончилось неслыханнымъ разгромомъ, обрушившимся на Институтъ, когда все ужъ казалось конченнымъ, и глубоко взволновавшимъ и возмутившимъ общество.
Исторія, происшедшая въ Харьковскомъ Технологическомъ Институтѣ, настолько выразительна, какъ образчикъ всей глубины безправія нашего времени, что должна быть разсказана въ печати подробно и, по возможности, документально.
Съ конца прошлаго года водворился въ Харьковскомъ Технологическомъ Институтѣ нѣкій г. Шиллеръ, бывшій до того профессоромъ кіевскаго университета. Несмотря на свое поэтическое имя, г. Шиллеръ съ первыхъ же шаговъ новаго для него „административнаго“ поприща сталъ обнаруживать вполнѣ прозаическія наклонности къ начальствованію.
Принявъ въ свои руки управленіе Институтомъ, г. Шиллеръ тотчасъ далъ почувствовать всѣмъ окружающимъ это разстояніе, которое будетъ раздѣлять отнынѣ директора отъ его „подчиненныхъ“ во ввѣренномъ ему учебномъ заведеніи. Профессоровъ г. Шиллеръ поставилъ отъ себя на извѣстную дистанцію, преподавателей сталъ вызывать въ канцелярію для „внушеній“, про студентовъ и говорить нечего: ихъ онъ, по возможности, вовсе не допускалъ до дверей директорскаго кабинета. Въ особенности же новый директоръ прославился писаніемъ бумагъ. Лица учебнаго персонала только диву давались, получая то и дѣло отъ директора „предписанія“ за номерами и „подписомъ“ по самымъ пустяковымъ поводамъ, „И все это онъ пишетъ! “ говорили профессора, посмѣиваясь и досадуя на шутовскія выходки директорской канцеляріи.
Такъ правилъ Институтомъ г. Шиллеръ, въ короткое время завоевавшій себѣ самыя искреннія антипатіи какъ въ средѣ большинства окружающихъ его сослуживцевъ и студентовъ, такъ и въ мѣстномъ обществѣ.
Не трудно было угадать въ г. Шиллерѣ человѣка „въ духѣ времени“, и многіе съ тревогой смотрѣли на будущее. Ждать возникновенія студенческаго движенія въ Харьковѣ, конечно, по нынѣшнимъ временамъ пришлось не долго, и г. Шиллеръ въ полной мѣрѣ воспользовался случаемъ „отличиться“ и оправдать тѣ опасенія за судьбу Института, которыя онъ возбуждалъ въ окружающихъ.
Какъ извѣстно, „исторія“ въ Технологическомъ Институтѣ была отраженіемъ событій, происшедшихъ въ концѣ февраля въ Харьковскомъ Университетѣ, гдѣ, вслѣдствіе „донесенія по начальству“ со стороны такъ называемыхъ „русскихъ“ студентовъ (т. е. студентовъ, примыкающихъ къ мѣстному отдѣлу „Русскаго Собранія“, играющему въ Харьковѣ печальную роль добровольческаго „сыскнаго отдѣленія“), былъ удаленъ приватъ-доцентъ,
Обсужденіе упомянутаго заявленія шести профессоровъ было найдено неумѣстнымъ въ засѣданіи Совѣта и было отложено на Совѣщаніе, въ тотъ же день послѣ закрытія засѣданія Совѣта. Вопросы, поставленные на повѣсткѣ, оказались настолько зависящими отъ дѣйствительнаго положенія Института, что даже г. Коноваловъ замѣтилъ необходимость отложить ихъ до выясненія обстановки самихъ экзаменовъ, и сравнительно скоро засѣданіе Совѣта смѣнилось засѣданіемъ Совѣщанія. Открывая послѣднее, г. Коноваловъ старался еще разъ доказать связь возникшихъ волненій съ внѣшней агитаціей, проявляющейся, по его трехмѣсячнымъ наблюденіямъ, въ дѣятельности одной и той же группы студентовъ; педагогическая неопытность извѣстной уже группы профессоровъ, слабость предшествовавшей дирекціи, паденіе достоинства и авторитета Совѣта, нуждающихся въ охранѣ со стороны директора, — создали почву, благопріятную для такихъ внѣшнихъ вліяній; рано или поздно съ этимъ пришлось бы считаться, и онъ нашелъ удобнымъ настоящій моментъ, принявъ всѣ мѣры, чтобы жертвъ не было пли было какъ можно меньше.
Возраженія о предвзятости такого мнѣнія относительно агитаціи, указанія на чисто внутренній источникъ настоящихъ волненій, на неизбѣжность ненужныхъ жертвъ, на возможность исчерпать инцидентъ внутренними же средствами — повели только къ предложенію г. Коновалова высказаться остальнымъ членамъ Совѣта.
Господа члены Совѣта открыто стали на сторону г. Коновалова. Не раздалось ни одного голоса протеста противъ обсужденія порядка экзаменовъ, когда студенты глубоко волнуются; подъ вліяніемъ системы, проводимой г. Коноваловымъ, гг. члены Совѣта забыли о самомъ существованіи студентовъ. Никто не поинтересовался узнать, каковы же мѣры, которыми полагаютъ привлечь студентовъ къ спокойному продолженію ими своихъ учебныхъ занятій, не устраняя коренной причины волненія студентовъ, о которой не считаютъ даже возможнымъ говорить въ Совѣтѣ.
Совѣщаніе закончилось неожиданно. Профессоръ Шредеръ подтвердилъ, что достоинство Совѣта нуждается въ охранѣ, а г. Коноваловъ немедленно далъ примѣръ такого своеобразнаго представленія о средствахъ къ огражденію достоинства Совѣта, что шесть присутствующихъ лицъ принуждены были покинуть Совѣщаніе.
Эти знаменательные Совѣтъ и Совѣщаніе показали во всей неприглядной грубости, что мѣры защиты студентовъ отъ надвигавшагося на нихъ погрома исчерпаны. Впереди — экзамены подъ охраной полиціи и безмолвное участіе Совѣта въ проведеніи самыхъ рискованныхъ мѣръ, вырабатываемыхъ независимо отъ него.
Совѣтъ и г. Коноваловъ достаточно ярко предупреждались о печальныхъ послѣдствіяхъ обструкціи, неизбѣжной при какойлибо билетной системѣ проведенія экзаменовъ, и до полнаго умиротворенія студентовъ единственно возможнымъ нравственнымъ удовлетвореніемъ. Были испытаны уже всѣ средства, чтобы показать, что профессоръ не можетъ оставаться внѣ времени и пространства, не замѣчая передъ собою толпы живыхъ, реагирующихъ на его поступки молодыхъ людей; не можетъ онъ остаться безучастнымъ, прикрываясь ни святымъ именемъ науки, ни своеобразно понимаемымъ долгомъ. Нравственное вліяніе — та сила, которая можетъ сдѣлать все съ этою молодежью; эта сила только въ рукахъ Совѣта, а не отдѣльныхъ лицъ. Совѣтъ Института не замѣтилъ, что онъ обладалъ этой силой; онъ молча согласился на страшномъ обвиненіи въ паденіи своего авторитета и устами человѣка, который не вѣдалъ, быть можетъ, что творилъ, просилъ защиты у предсѣдателя, сознательно попиравшаго ногами эту нравственную силу. Что ожидало завтра такой Совѣтъ? Нужно ли было ожидать наступленія этого печальнаго завтра? 18-го марта были рѣшены — разгромъ Института, гибель студентовъ и безчестье членовъ Совѣта, подписавшихся подъ своимъ собственнымъ приговоромъ.
19-го марта утромъ шесть профессоровъ подали прошенія объ увольненіи ихъ отъ соотвѣтствующихъ должностей въ Институтѣ.
Только полной неосвѣдомленности относительно обстоятельствъ, предшествовавшихъ такому уходу изъ Института, или же лицемѣрію можно приписать тѣ новыя обвиненія, которыя распространяютъ теперь противъ ушедшихъ профессоровъ; ихъ обвиняютъ, что своимъ уходомъ они толкнули студентовъ на продолженіе волненій и обструкцію со всѣми ея горькими слѣдствіями. Отъ начала до конца студентовъ толкалъ по этому пути г. Коноваловъ; кто прикрывается теперь заботами о студентахъ, имѣлъ достаточно времени съ 19 по 31 марта оцѣнить серьезность положенія для студентовъ и взвѣсить свою отвѣтственность за дальнѣйшіе шаги.
Неужели, кромѣ упрека ушедшимъ профессорамъ въ поспѣшности, себялюбіи, въ удаленіи безъ борьбы, ничего другого не могли придумать люди, болѣющіе теперь о студентахъ ц Институтѣ? Нѣтъ, они придумали и другое. Они нашли возможнымъ привлечь нѣкоторыхъ студентовъ, нравственно слабыхъ, безсильныхъ разобраться въ сложной коллизіи, созданной г. Коноваловымъ, или даже позорно павшихъ, къ совмѣстному обсужденію съ инспекціей и г. Коваловымъ степени виновности своихъ бывшихъ товарищей въ различныхъ формахъ волненій. Они совершили поступокъ безпримѣрный даже въ исторіи нашей многострадальной школы; они не имѣли даже смѣлости дѣйствовать открыто, а спрятались за позорную цензорскую организацію группы студентовъ во главѣ съ г. Коноваловымъ.
Кто можетъ указать ушедшимъ профессорамъ еще какой-либо не испытанный ими способъ борьбы за Институтъ и студентовъ? Обращеніе къ волѣ и доброжелательности высшихъ властей? Они имѣли случай испытать и это. Обращеніе къ общественной совѣсти? Они дѣлаютъ это теперь, твердо вѣруя, что въ этомъ высшемъ источникѣ правды найдетъ заслуженную оцѣнку поведеніе Д. П. Коновалова, носящаго высокое званіе профессора. “
Разгромъ Харьковскаго
Технологическаго Института.
(Изъ практики „сердечнаго попеченія“ объ учащихся. )
Въ „Освобожденіи“ были уже помѣщены эпизодическія замѣтки о студенческой „исторіи“, бывшей въ мартѣ мѣсяцѣ этого года въ Харьковскомъ Технологическомъ Институтѣ и о карѣ, постигшей профессорскій и преподавательскій персоналъ названнаго Института за ˮоппозицію“, будто-бы оказанную этимъ персоналомъ директору Института, г. Шиллеру, въ дѣлѣ прекращенія „безпорядковъ“. Но „инцидентъ“ въ Институтѣ далеко не оказался „исчерпаннымъ“ послѣ изгнанія изъ заведенія многихъ студентовъ и полученія „нагоняя“ изъ министерства профессорами и преподавателями. Напротивъ, дѣло совершенно неожиданно разыгралось дальше и окончилось неслыханнымъ разгромомъ, обрушившимся на Институтъ, когда все ужъ казалось конченнымъ, и глубоко взволновавшимъ и возмутившимъ общество.
Исторія, происшедшая въ Харьковскомъ Технологическомъ Институтѣ, настолько выразительна, какъ образчикъ всей глубины безправія нашего времени, что должна быть разсказана въ печати подробно и, по возможности, документально.
Съ конца прошлаго года водворился въ Харьковскомъ Технологическомъ Институтѣ нѣкій г. Шиллеръ, бывшій до того профессоромъ кіевскаго университета. Несмотря на свое поэтическое имя, г. Шиллеръ съ первыхъ же шаговъ новаго для него „административнаго“ поприща сталъ обнаруживать вполнѣ прозаическія наклонности къ начальствованію.
Принявъ въ свои руки управленіе Институтомъ, г. Шиллеръ тотчасъ далъ почувствовать всѣмъ окружающимъ это разстояніе, которое будетъ раздѣлять отнынѣ директора отъ его „подчиненныхъ“ во ввѣренномъ ему учебномъ заведеніи. Профессоровъ г. Шиллеръ поставилъ отъ себя на извѣстную дистанцію, преподавателей сталъ вызывать въ канцелярію для „внушеній“, про студентовъ и говорить нечего: ихъ онъ, по возможности, вовсе не допускалъ до дверей директорскаго кабинета. Въ особенности же новый директоръ прославился писаніемъ бумагъ. Лица учебнаго персонала только диву давались, получая то и дѣло отъ директора „предписанія“ за номерами и „подписомъ“ по самымъ пустяковымъ поводамъ, „И все это онъ пишетъ! “ говорили профессора, посмѣиваясь и досадуя на шутовскія выходки директорской канцеляріи.
Такъ правилъ Институтомъ г. Шиллеръ, въ короткое время завоевавшій себѣ самыя искреннія антипатіи какъ въ средѣ большинства окружающихъ его сослуживцевъ и студентовъ, такъ и въ мѣстномъ обществѣ.
Не трудно было угадать въ г. Шиллерѣ человѣка „въ духѣ времени“, и многіе съ тревогой смотрѣли на будущее. Ждать возникновенія студенческаго движенія въ Харьковѣ, конечно, по нынѣшнимъ временамъ пришлось не долго, и г. Шиллеръ въ полной мѣрѣ воспользовался случаемъ „отличиться“ и оправдать тѣ опасенія за судьбу Института, которыя онъ возбуждалъ въ окружающихъ.
Какъ извѣстно, „исторія“ въ Технологическомъ Институтѣ была отраженіемъ событій, происшедшихъ въ концѣ февраля въ Харьковскомъ Университетѣ, гдѣ, вслѣдствіе „донесенія по начальству“ со стороны такъ называемыхъ „русскихъ“ студентовъ (т. е. студентовъ, примыкающихъ къ мѣстному отдѣлу „Русскаго Собранія“, играющему въ Харьковѣ печальную роль добровольческаго „сыскнаго отдѣленія“), былъ удаленъ приватъ-доцентъ,