Н
А БРОННОЙ —дом. В нем затерявшаяся среди бесчисленного множества сдававшихся довоенными хозяйками комнат—клетушка. Этаж—пятый. Мебели —почти никакой, если не считать двуногой кушетки, подпертой поленьями и столика с примусом. Зато хозяин комнаты (будем клетушку называть комнатой) обладает большим богатством: на полу лежит сложенный вчетверо толстый, тяжелый текинский ковер. Рабфаковец Николай Ярский, которому принадлежит комната с ее богатствами, утверждал, что ковер этот вывезен его старшим братом не то из Самарканда, не то из Ташкента.
Стульев в комнате не было. Ярский и его четверо товарищей, собиравшихся у него по субботам, располагались обычно на ковре, зажигали примус, гасили электричество и разговаривали. Шумящий на столике примус заменял им все блага „уютных комнат. Иногда он казался им камином, иногда аппаратом для приговления пунша... А ковер, знаменитый ковер, вывезенный из Самарканда (или Ташкента), создавал такое представление об уюте, мягкой мебели и прочих аксессуарах удобной жизни, что компания зачастую умолкала и уносилась мыслями в самое далекое... Их споры на темы дня, о литературе и прочем прекращались и все они переносились в то будущее, когда...
Каждый из них мечтал о разном. Важно только то, что тишина, нарушаемая обычно кипением чайника, была однажды прервана совершенно неожиданным заявлением медика Володьки Козьеногова:
— Ребята, мне в голову пришла мысль. Вот мы собираемся здесь каждую субботу, тратим следовательно 25 часов еженедельно на разговоры, которые почти никакой пользы никому не приносят. Я предлагаю: напишем по способу западных литераторов коллективный рассказ. Писать будем по-очереди.
Воцарилось молчание, которое не могло нарушить даже шипение сбежавшего на раскаленную сетку примуса, кипятка.
— А тема какая? — спросил Николай. — Да, тема-а-а. Тема—главное, — промямлил Володька. Вот тема меня и смущает.
— А, знаете, что, ребята,— проговорил скороговоркой бойкий, подвижной Кринкин, давайте писать так: каждый напишет по совершенно самостоятельной главе. Кинем жребий, кому писать последним. Этот последний должен будет связать все написанное. Эта часть будет самая трудная. Предлагаю решить дело жеребьевкой. Согласны?
Предложение было принято.
Бросили жребий. Пятый номер выпал Козьеногову. Собеседники разошлись.
Через неделю собрались. Четверо написавших сдали свои творения Козьеногову, который забрал все это домой и... исчез. Шесть недель, шесть суббот товарищи не видели Козьеногова Наконец, он явился торжествующий, улыбающийся.
— Ну, и работенку же вы мне задали. Кто в лее, кто по дрова. Полтора месяца в университет не ходил, а конец придумал.
Примус был потушен, свет зажжен и при мертвом молчании началось чтение коллективного труда, завершенного Владимиром (он отныне решил не разрешать себя называть Володькой) Козьеноговым.
ГЛАВА I
СОВЕТСКАЯ ЦЕРКОВЬ С
ТЕНЫ уставлены скамьями. В воздухе шум, говор, жужжание обычного учреждения. Действительно, работа этого учреждения обычна: записывают, выдают справки, подшивают, заносят в книги. Но если взглянуть на вывеску снаружи, то можно прочитать „Отдел записей актов гражданского состояния . Люди подходят, смотрят на вывеску, входят. Большинство проходящих мимо улыбаются.
В комнате много народу. Студент с девушкой; их лица сами говорят о цели их прихода. Рядом —женщина с ребятами. Одному — лет десять. Он ковыряет в носу. Другой принесен для регистрации. Мать присела на краешек скамьи и ожидает очереди.
Подальше, прислонившись к стене, стоит молодая женщина. Она держит в руке бумажку. Это удостоверение о смерти мужа. Тут же двое пожилых людей. Они пришли для того, чтобы развестись.
Усатый, в очках, делопроизводитель задает коротко вопросы, записывает, дает расписаться. Процедура окончена. Моло
дая пара, сдерживая нетерпение, почти убегает из комнаты. Им нужно торопиться—у него ВУЗ, у нее кончается обеденный перерыв. Опоздает—выговор.
И снова жужжит зал. И снова записывает делопроизводитель новые браки, смерти, рождения. Вот фиксатор изменений во взаимоотношениях людей.
ГЛАВА II
ПРОВОКАТОР АЛЕКСЕЕВ И
ТАК, все сказанное мною и Федором, говорит за то, что среди нас
есть провокатор. Из нас троих, здесь присутствующих, все знают друг друга по многу лет. Я думаю, что провокатор Алексеев новый для нас человек. Проэкзаменуем его. Соберемся в ближайший понедельник и объявим явку для получения литературы у меня на квартире. Затем предупредим всех своих, что явка не состоится. Об этом не скажем только Алексееву. Если полиция явится—значит Алексеев провокатор. Теперь расходимся.
В назначенный для явки день рабочий рельсо-прокатного завода Константинов, заявивший о предательстве Алексеева, сидел дома и читал. Его двенадцатилетний сын Алеша мастерил какойто ящик. На стене висел портрет недавно умершей матери Алеши.
Вдруг дверь быстро открылась, и в комнату вошел околоточный с тремя городовыми.
— Ты Константинов?— Оружие есть? Литература есть?
Комната в пять минут была перерыта вверх дном. Ничего не нашли. Алеша, бледный, как полотно, взглядами проводил уходивших полицейских.
- Не волнуйся, Алеша,— сказал отец: Все в порядке. Этого посещения я ждал.
Отец и сын занялись уборкой комнаты. Через несколько минут в комнату вошел Алексеев.
- Что, полиция? - прикинулся он изумленным.
Константинов сурово посмотрел на вошедшего и сказал:
— Алексеев, все это — дело твоих рук. У меня есть доказательства. Лучшее, что ты можешь сделать — немедленно уехать из города. Но имей в виду, что все наши организации будут предупреждены о твоей деятельности и если ты еще раз этим займешься, то...
Алексеев спокойно вынул из кармана браунинг и выстрелил в Константинова. Тот ухнул и тихо сел. Алексеев вышел из комнаты и запер дверь с наружной стороны.
Алеша, совершенно оцепеневший, вдруг заплакал, подбежал к отцу и приподнял его голову.
— Служи революции,— прошептал умирающий. Пойди к Иванову, он позаботится о тебе...
Глаза умирающего закрылись. Прошло несколько мгновений, и Алеша остался сиротой...
Иллюстрации Ю. Пименова
Вошел околоточный
А БРОННОЙ —дом. В нем затерявшаяся среди бесчисленного множества сдававшихся довоенными хозяйками комнат—клетушка. Этаж—пятый. Мебели —почти никакой, если не считать двуногой кушетки, подпертой поленьями и столика с примусом. Зато хозяин комнаты (будем клетушку называть комнатой) обладает большим богатством: на полу лежит сложенный вчетверо толстый, тяжелый текинский ковер. Рабфаковец Николай Ярский, которому принадлежит комната с ее богатствами, утверждал, что ковер этот вывезен его старшим братом не то из Самарканда, не то из Ташкента.
Стульев в комнате не было. Ярский и его четверо товарищей, собиравшихся у него по субботам, располагались обычно на ковре, зажигали примус, гасили электричество и разговаривали. Шумящий на столике примус заменял им все блага „уютных комнат. Иногда он казался им камином, иногда аппаратом для приговления пунша... А ковер, знаменитый ковер, вывезенный из Самарканда (или Ташкента), создавал такое представление об уюте, мягкой мебели и прочих аксессуарах удобной жизни, что компания зачастую умолкала и уносилась мыслями в самое далекое... Их споры на темы дня, о литературе и прочем прекращались и все они переносились в то будущее, когда...
Каждый из них мечтал о разном. Важно только то, что тишина, нарушаемая обычно кипением чайника, была однажды прервана совершенно неожиданным заявлением медика Володьки Козьеногова:
— Ребята, мне в голову пришла мысль. Вот мы собираемся здесь каждую субботу, тратим следовательно 25 часов еженедельно на разговоры, которые почти никакой пользы никому не приносят. Я предлагаю: напишем по способу западных литераторов коллективный рассказ. Писать будем по-очереди.
Воцарилось молчание, которое не могло нарушить даже шипение сбежавшего на раскаленную сетку примуса, кипятка.
— А тема какая? — спросил Николай. — Да, тема-а-а. Тема—главное, — промямлил Володька. Вот тема меня и смущает.
— А, знаете, что, ребята,— проговорил скороговоркой бойкий, подвижной Кринкин, давайте писать так: каждый напишет по совершенно самостоятельной главе. Кинем жребий, кому писать последним. Этот последний должен будет связать все написанное. Эта часть будет самая трудная. Предлагаю решить дело жеребьевкой. Согласны?
Предложение было принято.
Бросили жребий. Пятый номер выпал Козьеногову. Собеседники разошлись.
Через неделю собрались. Четверо написавших сдали свои творения Козьеногову, который забрал все это домой и... исчез. Шесть недель, шесть суббот товарищи не видели Козьеногова Наконец, он явился торжествующий, улыбающийся.
— Ну, и работенку же вы мне задали. Кто в лее, кто по дрова. Полтора месяца в университет не ходил, а конец придумал.
Примус был потушен, свет зажжен и при мертвом молчании началось чтение коллективного труда, завершенного Владимиром (он отныне решил не разрешать себя называть Володькой) Козьеноговым.
ГЛАВА I
СОВЕТСКАЯ ЦЕРКОВЬ С
ТЕНЫ уставлены скамьями. В воздухе шум, говор, жужжание обычного учреждения. Действительно, работа этого учреждения обычна: записывают, выдают справки, подшивают, заносят в книги. Но если взглянуть на вывеску снаружи, то можно прочитать „Отдел записей актов гражданского состояния . Люди подходят, смотрят на вывеску, входят. Большинство проходящих мимо улыбаются.
В комнате много народу. Студент с девушкой; их лица сами говорят о цели их прихода. Рядом —женщина с ребятами. Одному — лет десять. Он ковыряет в носу. Другой принесен для регистрации. Мать присела на краешек скамьи и ожидает очереди.
Подальше, прислонившись к стене, стоит молодая женщина. Она держит в руке бумажку. Это удостоверение о смерти мужа. Тут же двое пожилых людей. Они пришли для того, чтобы развестись.
Усатый, в очках, делопроизводитель задает коротко вопросы, записывает, дает расписаться. Процедура окончена. Моло
дая пара, сдерживая нетерпение, почти убегает из комнаты. Им нужно торопиться—у него ВУЗ, у нее кончается обеденный перерыв. Опоздает—выговор.
И снова жужжит зал. И снова записывает делопроизводитель новые браки, смерти, рождения. Вот фиксатор изменений во взаимоотношениях людей.
ГЛАВА II
ПРОВОКАТОР АЛЕКСЕЕВ И
ТАК, все сказанное мною и Федором, говорит за то, что среди нас
есть провокатор. Из нас троих, здесь присутствующих, все знают друг друга по многу лет. Я думаю, что провокатор Алексеев новый для нас человек. Проэкзаменуем его. Соберемся в ближайший понедельник и объявим явку для получения литературы у меня на квартире. Затем предупредим всех своих, что явка не состоится. Об этом не скажем только Алексееву. Если полиция явится—значит Алексеев провокатор. Теперь расходимся.
В назначенный для явки день рабочий рельсо-прокатного завода Константинов, заявивший о предательстве Алексеева, сидел дома и читал. Его двенадцатилетний сын Алеша мастерил какойто ящик. На стене висел портрет недавно умершей матери Алеши.
Вдруг дверь быстро открылась, и в комнату вошел околоточный с тремя городовыми.
— Ты Константинов?— Оружие есть? Литература есть?
Комната в пять минут была перерыта вверх дном. Ничего не нашли. Алеша, бледный, как полотно, взглядами проводил уходивших полицейских.
- Не волнуйся, Алеша,— сказал отец: Все в порядке. Этого посещения я ждал.
Отец и сын занялись уборкой комнаты. Через несколько минут в комнату вошел Алексеев.
- Что, полиция? - прикинулся он изумленным.
Константинов сурово посмотрел на вошедшего и сказал:
— Алексеев, все это — дело твоих рук. У меня есть доказательства. Лучшее, что ты можешь сделать — немедленно уехать из города. Но имей в виду, что все наши организации будут предупреждены о твоей деятельности и если ты еще раз этим займешься, то...
Алексеев спокойно вынул из кармана браунинг и выстрелил в Константинова. Тот ухнул и тихо сел. Алексеев вышел из комнаты и запер дверь с наружной стороны.
Алеша, совершенно оцепеневший, вдруг заплакал, подбежал к отцу и приподнял его голову.
— Служи революции,— прошептал умирающий. Пойди к Иванову, он позаботится о тебе...
Глаза умирающего закрылись. Прошло несколько мгновений, и Алеша остался сиротой...
Иллюстрации Ю. Пименова
Вошел околоточный