На съемках „Шакалов Равата
Г
ЛУХОЙ узбекский кишлак Газыкент изнывал от обычных зноя и безводна. Сухая едкая пыль набивалась всюду, мешала дышать и видеть что-либо дальше десятка шагов.
К вечеру, когда дохнуло прохладой, однокишлачники собрались в продымленной чайхане. Долго и шумно, сплевывая зеленоватый насвай, пересказывали сотни раз слышанное.
Среди гомона и гортанного смеха тощий и колченогий Джурабай замер. Он уловил какой-то необычный шум, двигавшийся с облаком пыли.
Залаяли рубленоухие овчарки. Отхаркивая копоть, взревела сирена, и к изумленным газыкентцам подполз коренастый автомобиль, переполненный вещами. В щели между сундуками, тюками, ящиками, тючками были понатыканы люди. На самом верху кучи людей и вещей сидел расстроенный человек в ковбойке с двумя бойцовыми петухами на руках.
Плотное кольцо потных тел охватило безлошадную арбу. Стучали но кузову, крыльям. Мяли пыльные шины. Трогали треглавые фонари. Назойливо разглядывали прибывших.
— Или для бесплатного постоя, или за каким-то новым налогом приехали,— шепнул соседям мясник Пайзы.
Шепоток пополз по рядам. Насторожились.
— Так и есть. Прав Пайзы,—зашелестело по рядам, когда один из прибывших громко спросил:
— А где тут остановиться можно? Наперебой зашумели.
— Нет у нас помещений. Самим тесно. Вот разве у Икрама.
Долго бродили по пыльным кишлачным закоулкам. Показывали сараи, хлевы, полуразрушенные помещения. Переночевать пришлось в чайхане — своеобразной гостинице Средней Азии.
Автомобиля не разгружали: было уже Темно, да и устали все.
Статный человек с двумя бойцовыми петухами так и просидел всю ночь на куче, почти не спал и караулил вещи.
НA УТРО газыкентцы уже знали, что приехали специальные люди делать „двигающиеся картины . Что это за штука—никто толком не понимал.
Местный бай успел напомнить, что эти картины грозят верующим большими неприятностями.
Мусульмане, - говорил он, делая очередную затяжку дыма из чилима,— мусульмане, не забудьте, что каждый, кто позволит сделать с своего лица рисунок, на том свете должен будет отдать часть своей души для этого рисунка. Так гласит хадис Магомета,
Джуназар дополнил:
— И уйдет из дома твоего дух хранитель дома твоего и семьи, и не примет Аллах молитв твоих. Что будешь тогда делать?
—- Не позволим снимать себя, азартно крикнул Абду-Разак, и кучка почтенных и уважаемых кишлачников согласилась с ним.
Липкая молва обежала кишлак, замуровалась в глинобитных постройках, затаилась в глубоко-сидящих глазах, застыла на болтливых языках.
В такой обстановке непонимания, недоверия начинала работу узбекгоскиновская экспедиция по съемке «„Шакалов Равата .
Часть последующих трудностей экспедиция привезла в Газыкент с собой. Начать с того, что отправили ее экспортом.
Как-то вдруг, словно по чьей-то прихоти, погнали ее месяца на два из Ташкента в глушь, без каких-либо запасов и „нормального оборудования . Так вот, часов в 12 ночи разыскали автомобиль, набросали вещи, понатаскали, понавешали людей.
Перегруженный до отказа авто коекак выкарабкался из Ташкента На реке паромщик отказался перевести такую тяжесть. Пришлось разгрузиться на берегу, перевезти скачало авто, затем вещи на ту сторону, чтобы вновь погрузиться и добраться до Газыкента.
На следующий же день приступили к съемкам: деньги и главным образом мо
лодежь помогли рассеять суеверия и найта необходимых натурщиков, кое-какое пристанище.
Работа шла в обстановке перманентного масляхата (совещания). Шагу не ступал натурщик, никакой мелочи даже не давал для съемников, не потолковав предварительно с часок с однокишлачниками.
Кино-группа работала „без языка . „Безъязычно многим помогали доморощенные переводчики, переводившие по-своему.
— По-моему так лучше будет,— невозмутимо объясняли они взбешенному режиссеру, когда тот видел, как выполнялись его приказания натурщиками.
Наиболее „знающий узбекский язык администратор жонглировал тремя словами: конча (сколько), пуль (деньги) и дарау (скорее). Комбинируя эти слова с жестами, он, в отсутствии „переводчиков , с грехом пополам объяснялся с газыкентцами.
В
КАРТИНЕ участвует мулла. Для этой роли удалось найти древнего старичка, который даже не понимал, что его снимают. Иначе он не согласился бы.
Снимался он в лавке у бая. Капризничал старикан: долго ждать заставили, чаем не напоили. Утихомирили. Но когда бай Абду-Ниби предложил ему:
— Пойди к бедному человелу — Юсуфу и скажи, чтобы он отдал за меня дочь Карамат, за это я халат тебе подарю — мулла рассердился. Не хотел вымолвить слова, а затем прошамкал:
Я тебе не мальчик, ходить к какой-то женщине свататься,
Для другой сцены часа 1 1/2 бились, чтобы мулла показал на небо и сказал,
— Абду-Наби-бай богатый, бог пошлет ему молодую жену.
Не говорил и на небо не глядел. Пришлось сойтись на том, что мулла пробормотал, показывая на небо:
— Погляди, солнце заходит.
Халат, „подаренный но ходу пьесы, пришлось у муллы выкупить за 3 рубля. Мулла долго возмущался:
— Вот подарили, а теперь требуют обратно.
Когда снимали первую небольшую массовку, узбеки приняли Абду-Наби за настоящего богатого бая. Во время съемки налетели на него и наперебой орали:
— Ты нас эксплоатируешь. Ты — бай. Нанял нас по 1 1/2 руб. до 11 часов, а держишь дольше, чем нужно.
Организовался своеобразный цех натурщиков и обязательно только из одного кишлака. На попытки привлечь натурщика из другого кишлака весь цех отвечал выходом в отставку.
Трудно было добыть узбечек для картины. Собрали 5-6 из нуждающихся, вдов, разведенных. Несмотря на нужду, узнав, что будут снимать, разбежались. Еле-еле удалось вновь уговорить.
Оригинально приходилось расплачиваться за разовые съемки.
Заготовлялся большой лист бумаги. На нем с большими промежутками выписывались фамилии. По списку выкликали натурщика. Тот слюнявил палец, „помощник (это был переводчик), мазал его палец чернильным карандашом и, ограничив двумя бумажками место на листе, прижимал к нему палец — и „автограф готов.
Если принять во внимание, что за каждый шаг приходилось платить от гривенника и выше, то станет понятным, сколько времени и бумаги уходило на столь обычное на Востоке расписывание.
Так снимались „Шакалы Равата .
Гафиз
На съемках в кишлаке
Г
ЛУХОЙ узбекский кишлак Газыкент изнывал от обычных зноя и безводна. Сухая едкая пыль набивалась всюду, мешала дышать и видеть что-либо дальше десятка шагов.
К вечеру, когда дохнуло прохладой, однокишлачники собрались в продымленной чайхане. Долго и шумно, сплевывая зеленоватый насвай, пересказывали сотни раз слышанное.
Среди гомона и гортанного смеха тощий и колченогий Джурабай замер. Он уловил какой-то необычный шум, двигавшийся с облаком пыли.
Залаяли рубленоухие овчарки. Отхаркивая копоть, взревела сирена, и к изумленным газыкентцам подполз коренастый автомобиль, переполненный вещами. В щели между сундуками, тюками, ящиками, тючками были понатыканы люди. На самом верху кучи людей и вещей сидел расстроенный человек в ковбойке с двумя бойцовыми петухами на руках.
Плотное кольцо потных тел охватило безлошадную арбу. Стучали но кузову, крыльям. Мяли пыльные шины. Трогали треглавые фонари. Назойливо разглядывали прибывших.
— Или для бесплатного постоя, или за каким-то новым налогом приехали,— шепнул соседям мясник Пайзы.
Шепоток пополз по рядам. Насторожились.
— Так и есть. Прав Пайзы,—зашелестело по рядам, когда один из прибывших громко спросил:
— А где тут остановиться можно? Наперебой зашумели.
— Нет у нас помещений. Самим тесно. Вот разве у Икрама.
Долго бродили по пыльным кишлачным закоулкам. Показывали сараи, хлевы, полуразрушенные помещения. Переночевать пришлось в чайхане — своеобразной гостинице Средней Азии.
Автомобиля не разгружали: было уже Темно, да и устали все.
Статный человек с двумя бойцовыми петухами так и просидел всю ночь на куче, почти не спал и караулил вещи.
НA УТРО газыкентцы уже знали, что приехали специальные люди делать „двигающиеся картины . Что это за штука—никто толком не понимал.
Местный бай успел напомнить, что эти картины грозят верующим большими неприятностями.
Мусульмане, - говорил он, делая очередную затяжку дыма из чилима,— мусульмане, не забудьте, что каждый, кто позволит сделать с своего лица рисунок, на том свете должен будет отдать часть своей души для этого рисунка. Так гласит хадис Магомета,
Джуназар дополнил:
— И уйдет из дома твоего дух хранитель дома твоего и семьи, и не примет Аллах молитв твоих. Что будешь тогда делать?
—- Не позволим снимать себя, азартно крикнул Абду-Разак, и кучка почтенных и уважаемых кишлачников согласилась с ним.
Липкая молва обежала кишлак, замуровалась в глинобитных постройках, затаилась в глубоко-сидящих глазах, застыла на болтливых языках.
В такой обстановке непонимания, недоверия начинала работу узбекгоскиновская экспедиция по съемке «„Шакалов Равата .
Часть последующих трудностей экспедиция привезла в Газыкент с собой. Начать с того, что отправили ее экспортом.
Как-то вдруг, словно по чьей-то прихоти, погнали ее месяца на два из Ташкента в глушь, без каких-либо запасов и „нормального оборудования . Так вот, часов в 12 ночи разыскали автомобиль, набросали вещи, понатаскали, понавешали людей.
Перегруженный до отказа авто коекак выкарабкался из Ташкента На реке паромщик отказался перевести такую тяжесть. Пришлось разгрузиться на берегу, перевезти скачало авто, затем вещи на ту сторону, чтобы вновь погрузиться и добраться до Газыкента.
На следующий же день приступили к съемкам: деньги и главным образом мо
лодежь помогли рассеять суеверия и найта необходимых натурщиков, кое-какое пристанище.
Работа шла в обстановке перманентного масляхата (совещания). Шагу не ступал натурщик, никакой мелочи даже не давал для съемников, не потолковав предварительно с часок с однокишлачниками.
Кино-группа работала „без языка . „Безъязычно многим помогали доморощенные переводчики, переводившие по-своему.
— По-моему так лучше будет,— невозмутимо объясняли они взбешенному режиссеру, когда тот видел, как выполнялись его приказания натурщиками.
Наиболее „знающий узбекский язык администратор жонглировал тремя словами: конча (сколько), пуль (деньги) и дарау (скорее). Комбинируя эти слова с жестами, он, в отсутствии „переводчиков , с грехом пополам объяснялся с газыкентцами.
В
КАРТИНЕ участвует мулла. Для этой роли удалось найти древнего старичка, который даже не понимал, что его снимают. Иначе он не согласился бы.
Снимался он в лавке у бая. Капризничал старикан: долго ждать заставили, чаем не напоили. Утихомирили. Но когда бай Абду-Ниби предложил ему:
— Пойди к бедному человелу — Юсуфу и скажи, чтобы он отдал за меня дочь Карамат, за это я халат тебе подарю — мулла рассердился. Не хотел вымолвить слова, а затем прошамкал:
Я тебе не мальчик, ходить к какой-то женщине свататься,
Для другой сцены часа 1 1/2 бились, чтобы мулла показал на небо и сказал,
— Абду-Наби-бай богатый, бог пошлет ему молодую жену.
Не говорил и на небо не глядел. Пришлось сойтись на том, что мулла пробормотал, показывая на небо:
— Погляди, солнце заходит.
Халат, „подаренный но ходу пьесы, пришлось у муллы выкупить за 3 рубля. Мулла долго возмущался:
— Вот подарили, а теперь требуют обратно.
Когда снимали первую небольшую массовку, узбеки приняли Абду-Наби за настоящего богатого бая. Во время съемки налетели на него и наперебой орали:
— Ты нас эксплоатируешь. Ты — бай. Нанял нас по 1 1/2 руб. до 11 часов, а держишь дольше, чем нужно.
Организовался своеобразный цех натурщиков и обязательно только из одного кишлака. На попытки привлечь натурщика из другого кишлака весь цех отвечал выходом в отставку.
Трудно было добыть узбечек для картины. Собрали 5-6 из нуждающихся, вдов, разведенных. Несмотря на нужду, узнав, что будут снимать, разбежались. Еле-еле удалось вновь уговорить.
Оригинально приходилось расплачиваться за разовые съемки.
Заготовлялся большой лист бумаги. На нем с большими промежутками выписывались фамилии. По списку выкликали натурщика. Тот слюнявил палец, „помощник (это был переводчик), мазал его палец чернильным карандашом и, ограничив двумя бумажками место на листе, прижимал к нему палец — и „автограф готов.
Если принять во внимание, что за каждый шаг приходилось платить от гривенника и выше, то станет понятным, сколько времени и бумаги уходило на столь обычное на Востоке расписывание.
Так снимались „Шакалы Равата .
Гафиз
На съемках в кишлаке