Р
аньше, на ааре русской кинематографии, какие-нибудь Ханжонковы или Дранковы смотрели на свое производство с коммерческой точки зрения. Найдут режиссера, пригласят актеров. Набросает им кто-нибудь быстро сценарий,— и работа закипела: один ставит, другие играют, третий дописывает сценарий, а коммерческая часть за это время ленту продает.
Бывало так, что в киношке уже идет третья часть, а на фабрике гонка:
— Доснимайте скорей шестую! Механик уже третью докрутил!
— И рады бы доснять, да сценарист еще не дописал.
— Потом, после съемки, допишет.
В общем, это было плохо, но прибыльно. Теперь не то.
Недавно я был назначен директором кинопредприятия. Я нашел хорошего сценариста, получил от него хороший сценарий, пригласил режиссера и сказзл:
— Я думаю, можно начинать! Сценарий хорош. Режиссер не спорил:
— На ближайшем заседании мы это обсудим.
— А я думал что и заседать нечего, а впрочем постановка — сложная вещь, пока монтажный лист напишут, выберут актеров, декорации поставят...
Режиссер посмотрел на меня мрачно и кому-то прошептал:
— Назначают завов, а они представления не имеют...
Мы разошлись до ближайшего заседания, которое никак не могло быть назначено раньше чем через месяц.
На заседании режиссер встал, выпил полграфина и сказал:
— Прежде, чем приступить к постановке, надо бросить беглый взгляд на историю рабочего движения. Так как герой — дитя международного пролетариата, то...
— Простите,— перебил я,— кого вы думаете пригласить на роль героя?
Режиссер странно отвечал:
— Для того, чтобы понять психологию рабочего, надо самим стать рабочими. Поэтому главному актеру и мне надо завтра же ехать в Амстердам.
— Позвольте! Но если вы уедете, кто же будет снимать?
— Чудак вы! Именно потому я и уезжаю, что должен изучить желтый профсоюз, чтоб узнать: как не надо быть рабочим. Оттуда я думаю проехаться на могилы Энгельса и Маркса, чтоб иметь соответствующий подход с научной точки зрения.
— А мне придется немедленно поехать в Париж,— сказала актриса, которая должна была играть роль рабочей.
— Зачем это вам в Париж?
— В Париже все так фокстротно, ах, так фокстротно! Так вот я должна знать, как не надо быть фокстротной.
Заведующий рекламой тоже вставил свое мнение:
— Я поеду в пустыню Афганистана. — А вы зачем?
— Мне надо подготовить рекламную кампанию. Наша пресса, знаете ли, отзывчивая, стоит дать ей информацию, как не пройдет полугода, а она уже и напечатает информацию. Но обдумывать плакаты, листовки, тексты в газету, я могу только в пустыне, где не мешает ни РКК, ни телефон.
— Вы думаете,— продолжал режиссер,— что теперь можно что-нибудь ставить наобум, тяп-ляп. Все надо выве
рить, найти установку, согласовать, увязать...
— Разрешите и мне слово,— робко попросил я, заодно почему-то снимая со стены плакаты, засиженные мухами, о производительности труда, режиме экономии, самоокупаемости и борьбе с волокитой.
— Товарищи! Я приветствую вашу любовь к искусству! Но любовь неполна! В сценарии есть, например, герой, убитый пулей. Надо немедленно отправить комиссию на оружейный завод. Надо устроить хранилище для дублей, потому что за то время, пока вы снимаете, может измениться взгляд на рабочего и надо иметь всевозможные варианты! Я тоже немедленно начну изучение!
— А что же вы будете делать? — участливо спросил режиссер.—Составлять, смету?
— Что вы, товарищи! Ведь наша организация построена на самоокупаемости, а эти согласования и подготовки требуют денег.
— Да и не маленьких!
— Я с завтрашнего дня начну изучать способы приготовления фальшивых денег и вот как только я все изучу, вы сейчас же можете ехать в поездки для изучения быта и нравов. Тогда мы немедленно приступим к подготовке. Пока же, товарищи, я вынужден объявить кино-организацию закрытой. До ближайшего процесса, товарищи:
Я пригласил других работников и через три месяца любовался хорошей картиной.
ЗА ПОКОЙНОГО АВЕРЧЕНКО
Вадим Шершеневич
Мне надо завтра же ехать в Данию, чтобы изучить места, где жил „Гамлет
(из Аверченко)
аньше, на ааре русской кинематографии, какие-нибудь Ханжонковы или Дранковы смотрели на свое производство с коммерческой точки зрения. Найдут режиссера, пригласят актеров. Набросает им кто-нибудь быстро сценарий,— и работа закипела: один ставит, другие играют, третий дописывает сценарий, а коммерческая часть за это время ленту продает.
Бывало так, что в киношке уже идет третья часть, а на фабрике гонка:
— Доснимайте скорей шестую! Механик уже третью докрутил!
— И рады бы доснять, да сценарист еще не дописал.
— Потом, после съемки, допишет.
В общем, это было плохо, но прибыльно. Теперь не то.
Недавно я был назначен директором кинопредприятия. Я нашел хорошего сценариста, получил от него хороший сценарий, пригласил режиссера и сказзл:
— Я думаю, можно начинать! Сценарий хорош. Режиссер не спорил:
— На ближайшем заседании мы это обсудим.
— А я думал что и заседать нечего, а впрочем постановка — сложная вещь, пока монтажный лист напишут, выберут актеров, декорации поставят...
Режиссер посмотрел на меня мрачно и кому-то прошептал:
— Назначают завов, а они представления не имеют...
Мы разошлись до ближайшего заседания, которое никак не могло быть назначено раньше чем через месяц.
На заседании режиссер встал, выпил полграфина и сказал:
— Прежде, чем приступить к постановке, надо бросить беглый взгляд на историю рабочего движения. Так как герой — дитя международного пролетариата, то...
— Простите,— перебил я,— кого вы думаете пригласить на роль героя?
Режиссер странно отвечал:
— Для того, чтобы понять психологию рабочего, надо самим стать рабочими. Поэтому главному актеру и мне надо завтра же ехать в Амстердам.
— Позвольте! Но если вы уедете, кто же будет снимать?
— Чудак вы! Именно потому я и уезжаю, что должен изучить желтый профсоюз, чтоб узнать: как не надо быть рабочим. Оттуда я думаю проехаться на могилы Энгельса и Маркса, чтоб иметь соответствующий подход с научной точки зрения.
— А мне придется немедленно поехать в Париж,— сказала актриса, которая должна была играть роль рабочей.
— Зачем это вам в Париж?
— В Париже все так фокстротно, ах, так фокстротно! Так вот я должна знать, как не надо быть фокстротной.
Заведующий рекламой тоже вставил свое мнение:
— Я поеду в пустыню Афганистана. — А вы зачем?
— Мне надо подготовить рекламную кампанию. Наша пресса, знаете ли, отзывчивая, стоит дать ей информацию, как не пройдет полугода, а она уже и напечатает информацию. Но обдумывать плакаты, листовки, тексты в газету, я могу только в пустыне, где не мешает ни РКК, ни телефон.
— Вы думаете,— продолжал режиссер,— что теперь можно что-нибудь ставить наобум, тяп-ляп. Все надо выве
рить, найти установку, согласовать, увязать...
— Разрешите и мне слово,— робко попросил я, заодно почему-то снимая со стены плакаты, засиженные мухами, о производительности труда, режиме экономии, самоокупаемости и борьбе с волокитой.
— Товарищи! Я приветствую вашу любовь к искусству! Но любовь неполна! В сценарии есть, например, герой, убитый пулей. Надо немедленно отправить комиссию на оружейный завод. Надо устроить хранилище для дублей, потому что за то время, пока вы снимаете, может измениться взгляд на рабочего и надо иметь всевозможные варианты! Я тоже немедленно начну изучение!
— А что же вы будете делать? — участливо спросил режиссер.—Составлять, смету?
— Что вы, товарищи! Ведь наша организация построена на самоокупаемости, а эти согласования и подготовки требуют денег.
— Да и не маленьких!
— Я с завтрашнего дня начну изучать способы приготовления фальшивых денег и вот как только я все изучу, вы сейчас же можете ехать в поездки для изучения быта и нравов. Тогда мы немедленно приступим к подготовке. Пока же, товарищи, я вынужден объявить кино-организацию закрытой. До ближайшего процесса, товарищи:
Я пригласил других работников и через три месяца любовался хорошей картиной.
ЗА ПОКОЙНОГО АВЕРЧЕНКО
Вадим Шершеневич
Мне надо завтра же ехать в Данию, чтобы изучить места, где жил „Гамлет
(из Аверченко)