IV. Мобилизація. Въ ожиданіи царскаго пріѣзда.
(Письмо изъ Одессы.)
„Интересная телеграмма! Большое сраженіе! Двадцать пять тысячъ японцевъ!
„Очень интересная телеграмма — только что получена! Тридцать тысячъ японцевъ. ...
О, какъ ненавистна эта война, порою не за то даже, что она несетъ съ собою гибель жизней и разоренье страны, а за ту пошлость и ложь, которыя ее сопровождаютъ ! И когда уличный гамэнъ, большею частью съ сверкающими изъ башмачныхъ дыръ пальцами и безъ бѣлья, но въ присвоенной ему отъ администраціи зеленой форменной фуражкѣ, выкрикиваетъ свои сенсаціонныя новости, хочется сказать ему: да замолчи же хоть ты, песчастный, не морочь и безъ того обмороченнаго и развращаемаго мирнаго русскаго обывателя! Оффиціальныя росказни о неповинности нашего правительства въ возникновеніи настоящей войны, патріотическое бахвальство газетчиковъ, угрожающихъ изъ редакторскаго кабинета наказать японцевъ такъ, чтобы цѣлый рядъ поколѣній не могъ очнуться отъ ужаса нашего мщенія; лубочныя каррикатуры, о которыхъ такъ много уже говорилось; корреспонденты съ театра войны, серьезно передающіе намъ вранье какихъ-то бѣглыхъ китайцевъ; военная и гражданская цензура, озабоченная тѣмъ, чтобы мы знали „правду, одну только правду ; финансовое вѣдомство, старающееся показать, что у насъ все еще обстоитъ благополучно въ то время, какъ мы видимъ кругомъ и переживаемъ на себѣ тяжесть все растущаго страшнаго экономическаго кризиса; оффиціальныя увѣренія, что вездѣ будто бы и въ арміи, и у запасныхъ чиновъ, и у населенія большой подъемъ боевого патріотизма и готовности пожертвовать жизнью и достояніемъ въ то время, какъ мы слышимъ только плачъ и видимъ на лицахъ черты глубокаго отчаянія! Даже либеральная наша печать иногда, не вѣдая, что творитъ, пытается вселить въ насъ вредныя заблужденія. Недавно, напримѣръ, иностранный обозрѣватель такого почтеннаго журнала, какъ „Вѣстникъ Европы , усердно развивалъ мысль, что наша война, только колоніальная война и что Японія это только маленькій мопсъ, укусившій въ ногу огромнаго сенбернарда: хороша колоніальная война, если она требуетъ напряженія всѣхъ силъ страны, не меньше, чѣмъ другая война; хорошъ укусъ мопса въ ногу — вродѣ хотя бы ляоянскаго сраженія, признаваемаго даже военными историками величайшей битвой, какую только видѣлъ свѣтъ !... Какъ только не морочили насъ ! Передъ самымъ ляоянскимъ боемъ одинъ развязный россійскій корреспондентъ всенародно объявилъ, что „часъ возмездія насталъ . Часъ возмездія! — когда самъ командующій нашей арміей, бросивъ въ Ляоянѣ стоившія столькихъ трудовъ и средствъ укрѣпленія и провіантскіе запасы, доноситъ съ видимымъ чувствомъ облегченія о томъ лишь, что ему удалось, слава Богу, избѣжать крайней опасности — погубить все свое войско въ тискахъ окружившихъ его японскихъ армій. Чей же это насталъ часъ возмездія, милый господинъ корреспондентъ? Донесенія генерала Куропаткина по общему признанію наиболѣе скромны и „честны , по и они развѣ даютъ намъ полную и правдивую картину происходящаго на театрѣ войны? Во-первыхъ, они такъ рѣдки, кратки и вообще скупы, что, кажется, страннымъ, отчего въ штабѣ командующаго не удосужатся хоть по четверти часа въ день удѣлять на регулярныя извѣстія, которыхъ съ нетерпѣніемъ ждетъ вся Россія, а, во-вторыхъ, скромность телеграммъ не исключаетъ, къ сожалѣнію, и скромнаго умалчиванія о наиболѣе грустныхъ фактахъ, имѣющихъ мѣсто въ арміи. Ложь активная чередуется съ ложью пассивной. Но какъ ни простъ и не легковѣренъ сѣрый нашъ обыватель, и онъ, наконецъ, начинаетъ разбираться въ событіяхъ самъ, устраняя указку. Едва ли даже самый наивный человѣкъ изъ самыхъ низшихъ слоевъ общества думаетъ теперь, что война ведется съ нашей стороны такъ, какъ она должна вестись. Лубочныя бравады давно потеряли прежній кредитъ. Тѣ, кто вчитываются въ газеты, не могутъ не видѣть противорѣчія между реляціями объ отступленіи въ полномъ порядкѣ и извѣстіями хотя бы о томъ эпизодѣ, когда русскіе пытались переправиться черезъ рѣку Тайдзыхе по запрудившимъ ее трупамъ собственныхъ нашихъ лошадей (и нашихъ людей, конечно), но эта страшная живая плотина, сама по себѣ свидѣтельствующая уже о безпорядочномъ бѣгствѣ погибшихъ конныхъ частей, раздалась подъ тяжестью бросившихся на нее солдатъ и — погубила также и ихъ. Чтобы ни говорили объ удивившемъ міръ искусствѣ отступленія ген. Куропаткина, эти картины плохо вяжутся съ такой аттестаціей. Конечно, могло быть и хуже, возможенъ былъ и Седанъ, но достаточно съ насъ и этого, чтобы не умиляться передъ геніальностью нашихъ полководцевъ. Флотъ разбитъ, армія поспѣшно отступаетъ, трудно замазать какими бы то ни было обѣщаніями растущее недовольство въ городахъ, и даже въ деревняхъ. Если бы я не боялся
сдѣлать слишкомъ опредѣленныхъ общихъ выводовъ изъ доносящихся сюда отдѣльныхъ отзывовъ крестьянъ нашего района о войнѣ, я привелъ бы ихъ достаточно. Въ мужицкомъ представленіи большею частью рисуется, что царь затѣялъ войну „за якійсь клинъ , т. е. за кусокъ земли гдѣ-то на краю свѣта, причемъ говорится иногда, что вмѣсто всѣхъ ужасныхъ жертвъ — человѣческихъ и другихъ — лучше бы они, крестьяне, сдѣлали складчину и тѣмъ дали возможность царю купить этотъ самый клинъ. Не всегда, однако, недовольство выражается такъ благодушно, слышится и ропотъ, и довольно ѣдкія остроты деревенскихъ грамотѣевъ. Пользуясь, напримѣръ, созвучіемъ словъ, они говорятъ, что у японцевъ есть и око (Оку), и носъ (Нодзу), и поги (Ноги), и курокъ (Куроки), а у насъ одна только куропатка, да и та „мабуть, маленька! ... Недовольство въ культурныхъ кругахъ много разъ уже констатировалось въ прежнихъ письмахъ, теперь оно растетъ и вширь, и вглубь. Остроты здѣсь болѣе тонки; говорятъ, напримѣръ, что Куропаткину передъ войною такъ много подносили образовъ, что онъ теперь рѣшительно не знаетъ, какимъ образомъ побѣдить японцевъ. Но остроты это только соль, приправа къ общему настроенію, которымъ питается пашъ обыватель и которое далеко не весело. Особенно невесело это настроеніе теперь, съ момента объявленія мобилизаціи въ одесскомъ округѣ. Нѣтъ другихъ разговоровъ, какъ о призывѣ запасныхъ, и не надо быть сентиментальнымъ, чтобы видѣть, что этотъ призывъ у насъ, дѣйствительно, ужасная вещь, съ которой не идетъ ни въ какое сравненіе обычный наборъ новобранцевъ. Въ запасъ призваны люди съ сороколѣтняго возраста, а знаетъ ли читатель, что дѣлаетъ жизнь съ ремесленниками, рабочими, извозчиками и другимъ трудовымъ людомъ къ ихъ сороколѣтнему возрасту, особенно, если они обременены большимъ семействомъ? Вѣдь, это совсѣмъ уже старики, сгорбленные подъ тяжестью труда, истощенные нуждой, съ развинченной походкой, часто полусѣдые и съ глубокими морщинами на постоянно озабоченныхъ лицахъ! Прошу покорно такую фигуру превратить въ браваго боевого солдата, заставить его молодецкимъ маршемъ итти подъ современнымъ ружьемъ, изъ какового онъ и не стрѣлялъ никогда прежде. Но если такой вояка и преодолѣетъ какънибудь физическое отвращеніе и приспособится, то ужъ навѣрное не удастся передѣлать его психологически: никакого воинственнаго азарта въ него уже не вдохнуть, всѣ его помыслы, все его сердце останется здѣсь, дома. Впрочемъ, и русская печать уже отмѣтила, что „старички - запасные понижаютъ духъ войскъ и чаще всего показываются въ отставшихъ при трудныхъ походахъ. Конечно, въ 1812 г. воевали даже бабы, но, вѣдь, то не была война за невѣдомую Манчжурію. Что чувствуютъ отправляемые на войну, что чувствуютъ ихъ покинутыя семьи въ покинутомъ и неизбѣжно разстроенномъ хозяйствѣ — мое перо слишкомъ слабо, чтобы описать это. Передъ наклееннымъ на улицѣ объявленіемъ о мобилизаціи двѣ дѣвочки, разбирая его по складамъ, засмѣялись чему-то. „Чего смѣетесь, хмуро заворчалъ на нихъ какой-то чужой имъ старикъ, „плакать надо, умереть на мѣстѣ надо! . . . И вотъ черезъ два или три дня послѣ того, какъ мнѣ пришлось услышать эти слова, читаю въ мѣстной газетѣ:
„Вчера послѣ 4 часовъ дня какая-то старушка, громко рыдая, проходила по Ризовской. Достигнувъ угла Раскидайловской ул., она вдругъ упала. Врачъ, со станціи „Скорой помощи , констатировалъ смерть старушки. Трупъ доставленъ въ анатомическій покой при Старо-христіанскомъ кладбищѣ.
Въ слѣдующемъ № газеты разъяснено, что у этой старушки взяли на войну сына. Она, дѣйствительно, „умерла на мѣстѣ , подтвердивъ буквально трагическія слова того старика. Старикъ былъ еврей, она — христіанка, но ихъ поверстало общее безысходное горе. Рядомъ съ этимъ происшествіемъ въ газетѣ было описано другое, — какъ жена одного запасного, вернувшись домой отъ взятаго мужа, усталая и разбитая повалилась на постель и, тяжело заснувъ, нечаянно задушила своею ребенка.
Разсказываютъ о болѣе ужасныхъ случаяхъ, не нашедшихъ себѣ мѣста въ подцензурной печати. Но суть всетаки не въ отдѣльныхъ случаяхъ, а въ массовомъ, крайне тяжеломъ и мѣстами скрыто-озлобленномъ настроеніи. Всѣ идутъ только изъ подъ палки, проклиная войну и свою судьбу; всѣхъ запираютъ въ казармахъ, какъ преступниковъ, готовыхъ ежеминутно разбѣжаться, а между тѣмъ пройдетъ нѣсколько дней — пріѣдетъ царь, и мы прочтемъ въ газетахъ о неописуемомъ восторгѣ, о беззавѣтной готовности и боевомъ рвеніи отправляемыхъ на Востокъ частей.... И не разберешь тутъ: царь ли обманываетъ, или его самого обманываютъ?! Одно несомнѣнно — что эта ненавистная война, кромѣ всѣхъ страданій, несетъ съ собой массу пошлости и лжи, и искупить все это могло бы только просвѣтленное столь жестокимъ новымъ урокомъ сознаніе если не всего русскаго народа, то хотя бы культурнаго общества, которому пора же, наконецъ, проснуться для серьезной работы по обновленію нашего строя.
(Письмо изъ Одессы.)
„Интересная телеграмма! Большое сраженіе! Двадцать пять тысячъ японцевъ!
„Очень интересная телеграмма — только что получена! Тридцать тысячъ японцевъ. ...
О, какъ ненавистна эта война, порою не за то даже, что она несетъ съ собою гибель жизней и разоренье страны, а за ту пошлость и ложь, которыя ее сопровождаютъ ! И когда уличный гамэнъ, большею частью съ сверкающими изъ башмачныхъ дыръ пальцами и безъ бѣлья, но въ присвоенной ему отъ администраціи зеленой форменной фуражкѣ, выкрикиваетъ свои сенсаціонныя новости, хочется сказать ему: да замолчи же хоть ты, песчастный, не морочь и безъ того обмороченнаго и развращаемаго мирнаго русскаго обывателя! Оффиціальныя росказни о неповинности нашего правительства въ возникновеніи настоящей войны, патріотическое бахвальство газетчиковъ, угрожающихъ изъ редакторскаго кабинета наказать японцевъ такъ, чтобы цѣлый рядъ поколѣній не могъ очнуться отъ ужаса нашего мщенія; лубочныя каррикатуры, о которыхъ такъ много уже говорилось; корреспонденты съ театра войны, серьезно передающіе намъ вранье какихъ-то бѣглыхъ китайцевъ; военная и гражданская цензура, озабоченная тѣмъ, чтобы мы знали „правду, одну только правду ; финансовое вѣдомство, старающееся показать, что у насъ все еще обстоитъ благополучно въ то время, какъ мы видимъ кругомъ и переживаемъ на себѣ тяжесть все растущаго страшнаго экономическаго кризиса; оффиціальныя увѣренія, что вездѣ будто бы и въ арміи, и у запасныхъ чиновъ, и у населенія большой подъемъ боевого патріотизма и готовности пожертвовать жизнью и достояніемъ въ то время, какъ мы слышимъ только плачъ и видимъ на лицахъ черты глубокаго отчаянія! Даже либеральная наша печать иногда, не вѣдая, что творитъ, пытается вселить въ насъ вредныя заблужденія. Недавно, напримѣръ, иностранный обозрѣватель такого почтеннаго журнала, какъ „Вѣстникъ Европы , усердно развивалъ мысль, что наша война, только колоніальная война и что Японія это только маленькій мопсъ, укусившій въ ногу огромнаго сенбернарда: хороша колоніальная война, если она требуетъ напряженія всѣхъ силъ страны, не меньше, чѣмъ другая война; хорошъ укусъ мопса въ ногу — вродѣ хотя бы ляоянскаго сраженія, признаваемаго даже военными историками величайшей битвой, какую только видѣлъ свѣтъ !... Какъ только не морочили насъ ! Передъ самымъ ляоянскимъ боемъ одинъ развязный россійскій корреспондентъ всенародно объявилъ, что „часъ возмездія насталъ . Часъ возмездія! — когда самъ командующій нашей арміей, бросивъ въ Ляоянѣ стоившія столькихъ трудовъ и средствъ укрѣпленія и провіантскіе запасы, доноситъ съ видимымъ чувствомъ облегченія о томъ лишь, что ему удалось, слава Богу, избѣжать крайней опасности — погубить все свое войско въ тискахъ окружившихъ его японскихъ армій. Чей же это насталъ часъ возмездія, милый господинъ корреспондентъ? Донесенія генерала Куропаткина по общему признанію наиболѣе скромны и „честны , по и они развѣ даютъ намъ полную и правдивую картину происходящаго на театрѣ войны? Во-первыхъ, они такъ рѣдки, кратки и вообще скупы, что, кажется, страннымъ, отчего въ штабѣ командующаго не удосужатся хоть по четверти часа въ день удѣлять на регулярныя извѣстія, которыхъ съ нетерпѣніемъ ждетъ вся Россія, а, во-вторыхъ, скромность телеграммъ не исключаетъ, къ сожалѣнію, и скромнаго умалчиванія о наиболѣе грустныхъ фактахъ, имѣющихъ мѣсто въ арміи. Ложь активная чередуется съ ложью пассивной. Но какъ ни простъ и не легковѣренъ сѣрый нашъ обыватель, и онъ, наконецъ, начинаетъ разбираться въ событіяхъ самъ, устраняя указку. Едва ли даже самый наивный человѣкъ изъ самыхъ низшихъ слоевъ общества думаетъ теперь, что война ведется съ нашей стороны такъ, какъ она должна вестись. Лубочныя бравады давно потеряли прежній кредитъ. Тѣ, кто вчитываются въ газеты, не могутъ не видѣть противорѣчія между реляціями объ отступленіи въ полномъ порядкѣ и извѣстіями хотя бы о томъ эпизодѣ, когда русскіе пытались переправиться черезъ рѣку Тайдзыхе по запрудившимъ ее трупамъ собственныхъ нашихъ лошадей (и нашихъ людей, конечно), но эта страшная живая плотина, сама по себѣ свидѣтельствующая уже о безпорядочномъ бѣгствѣ погибшихъ конныхъ частей, раздалась подъ тяжестью бросившихся на нее солдатъ и — погубила также и ихъ. Чтобы ни говорили объ удивившемъ міръ искусствѣ отступленія ген. Куропаткина, эти картины плохо вяжутся съ такой аттестаціей. Конечно, могло быть и хуже, возможенъ былъ и Седанъ, но достаточно съ насъ и этого, чтобы не умиляться передъ геніальностью нашихъ полководцевъ. Флотъ разбитъ, армія поспѣшно отступаетъ, трудно замазать какими бы то ни было обѣщаніями растущее недовольство въ городахъ, и даже въ деревняхъ. Если бы я не боялся
сдѣлать слишкомъ опредѣленныхъ общихъ выводовъ изъ доносящихся сюда отдѣльныхъ отзывовъ крестьянъ нашего района о войнѣ, я привелъ бы ихъ достаточно. Въ мужицкомъ представленіи большею частью рисуется, что царь затѣялъ войну „за якійсь клинъ , т. е. за кусокъ земли гдѣ-то на краю свѣта, причемъ говорится иногда, что вмѣсто всѣхъ ужасныхъ жертвъ — человѣческихъ и другихъ — лучше бы они, крестьяне, сдѣлали складчину и тѣмъ дали возможность царю купить этотъ самый клинъ. Не всегда, однако, недовольство выражается такъ благодушно, слышится и ропотъ, и довольно ѣдкія остроты деревенскихъ грамотѣевъ. Пользуясь, напримѣръ, созвучіемъ словъ, они говорятъ, что у японцевъ есть и око (Оку), и носъ (Нодзу), и поги (Ноги), и курокъ (Куроки), а у насъ одна только куропатка, да и та „мабуть, маленька! ... Недовольство въ культурныхъ кругахъ много разъ уже констатировалось въ прежнихъ письмахъ, теперь оно растетъ и вширь, и вглубь. Остроты здѣсь болѣе тонки; говорятъ, напримѣръ, что Куропаткину передъ войною такъ много подносили образовъ, что онъ теперь рѣшительно не знаетъ, какимъ образомъ побѣдить японцевъ. Но остроты это только соль, приправа къ общему настроенію, которымъ питается пашъ обыватель и которое далеко не весело. Особенно невесело это настроеніе теперь, съ момента объявленія мобилизаціи въ одесскомъ округѣ. Нѣтъ другихъ разговоровъ, какъ о призывѣ запасныхъ, и не надо быть сентиментальнымъ, чтобы видѣть, что этотъ призывъ у насъ, дѣйствительно, ужасная вещь, съ которой не идетъ ни въ какое сравненіе обычный наборъ новобранцевъ. Въ запасъ призваны люди съ сороколѣтняго возраста, а знаетъ ли читатель, что дѣлаетъ жизнь съ ремесленниками, рабочими, извозчиками и другимъ трудовымъ людомъ къ ихъ сороколѣтнему возрасту, особенно, если они обременены большимъ семействомъ? Вѣдь, это совсѣмъ уже старики, сгорбленные подъ тяжестью труда, истощенные нуждой, съ развинченной походкой, часто полусѣдые и съ глубокими морщинами на постоянно озабоченныхъ лицахъ! Прошу покорно такую фигуру превратить въ браваго боевого солдата, заставить его молодецкимъ маршемъ итти подъ современнымъ ружьемъ, изъ какового онъ и не стрѣлялъ никогда прежде. Но если такой вояка и преодолѣетъ какънибудь физическое отвращеніе и приспособится, то ужъ навѣрное не удастся передѣлать его психологически: никакого воинственнаго азарта въ него уже не вдохнуть, всѣ его помыслы, все его сердце останется здѣсь, дома. Впрочемъ, и русская печать уже отмѣтила, что „старички - запасные понижаютъ духъ войскъ и чаще всего показываются въ отставшихъ при трудныхъ походахъ. Конечно, въ 1812 г. воевали даже бабы, но, вѣдь, то не была война за невѣдомую Манчжурію. Что чувствуютъ отправляемые на войну, что чувствуютъ ихъ покинутыя семьи въ покинутомъ и неизбѣжно разстроенномъ хозяйствѣ — мое перо слишкомъ слабо, чтобы описать это. Передъ наклееннымъ на улицѣ объявленіемъ о мобилизаціи двѣ дѣвочки, разбирая его по складамъ, засмѣялись чему-то. „Чего смѣетесь, хмуро заворчалъ на нихъ какой-то чужой имъ старикъ, „плакать надо, умереть на мѣстѣ надо! . . . И вотъ черезъ два или три дня послѣ того, какъ мнѣ пришлось услышать эти слова, читаю въ мѣстной газетѣ:
„Вчера послѣ 4 часовъ дня какая-то старушка, громко рыдая, проходила по Ризовской. Достигнувъ угла Раскидайловской ул., она вдругъ упала. Врачъ, со станціи „Скорой помощи , констатировалъ смерть старушки. Трупъ доставленъ въ анатомическій покой при Старо-христіанскомъ кладбищѣ.
Въ слѣдующемъ № газеты разъяснено, что у этой старушки взяли на войну сына. Она, дѣйствительно, „умерла на мѣстѣ , подтвердивъ буквально трагическія слова того старика. Старикъ былъ еврей, она — христіанка, но ихъ поверстало общее безысходное горе. Рядомъ съ этимъ происшествіемъ въ газетѣ было описано другое, — какъ жена одного запасного, вернувшись домой отъ взятаго мужа, усталая и разбитая повалилась на постель и, тяжело заснувъ, нечаянно задушила своею ребенка.
Разсказываютъ о болѣе ужасныхъ случаяхъ, не нашедшихъ себѣ мѣста въ подцензурной печати. Но суть всетаки не въ отдѣльныхъ случаяхъ, а въ массовомъ, крайне тяжеломъ и мѣстами скрыто-озлобленномъ настроеніи. Всѣ идутъ только изъ подъ палки, проклиная войну и свою судьбу; всѣхъ запираютъ въ казармахъ, какъ преступниковъ, готовыхъ ежеминутно разбѣжаться, а между тѣмъ пройдетъ нѣсколько дней — пріѣдетъ царь, и мы прочтемъ въ газетахъ о неописуемомъ восторгѣ, о беззавѣтной готовности и боевомъ рвеніи отправляемыхъ на Востокъ частей.... И не разберешь тутъ: царь ли обманываетъ, или его самого обманываютъ?! Одно несомнѣнно — что эта ненавистная война, кромѣ всѣхъ страданій, несетъ съ собой массу пошлости и лжи, и искупить все это могло бы только просвѣтленное столь жестокимъ новымъ урокомъ сознаніе если не всего русскаго народа, то хотя бы культурнаго общества, которому пора же, наконецъ, проснуться для серьезной работы по обновленію нашего строя.