No 2.
1915
НИВА
Люди, какъ боги.
Разсказъ И. Островного.
Въ сосѣдней комнатѣ, въ его кабинетѣ, каминные часы звонко и какъ-то торопливо пробили восемь ударовъ.
Дмитрій Петровичъ слышалъ ихъ и, какъ ему казалось, считалъ въ полуснѣ. Очевидно считалъ, иначе какъ же онъ узналъ бы, что было восемь часовъ?
Онъ открылъ глаза, протянулъ руку къ низенькому четырехугольному столику, взялъ карманные часы, взглянулъ, они тоже показывали восемь.
Это было исключительно: никогда не просыпался онъ раньше десяти часовъ. И онъ не понялъ. Было даже намѣреніе поправить ошибку, повернуться на бокъ и заснуть. Но что-то помѣшало: какая-то мысль.
Случайно взглядъ упалъ на кресло, на которомъ были разложены брюки и куртка защитнаго цвѣта, съ офицерскими погонами. Тогда вдругъ все ярко представилось, вся дѣйствительность, и стало ужасно тоскливо.
И это въ первый разъ за все время, то-есть почти за мѣсяцъ, съ той поры, какъ онъ, въ качествѣ запаснаго, надѣлъ офицерскій мундиръ. Уже и тогда было извѣстно, что онъ отправится въ дѣйствующую армію. Онъ самъ этого хотѣлъ и иначе не понималъ мундира. Ему казалось это естественнымъ и необходимымъ: такое время, такія обстоятельства.
Онъ по профессіи не военный, у него дѣла, имѣніе. Когда стало ясно, что ему нужно надѣть военный мундиръ, онъ надѣлъ его убѣжденно. Онъ обладалъ способностью проникаться всякой обязанностью, какую бралъ на себя. И ему казалось просто нелѣпымъ сидѣть здѣсь въ то время, когда тамъ происходить что-то огромное, рѣшающее судьбу народовъ.
Но все же это было только убѣжденіе. Ни вдохновенія, ни воинственнаго пыла онъ не ощущалъ. У него не было того состоянія, когда человѣкъ рвется въ бой, когда ему во снѣ и наяву грезятся громъ орудій, звонъ мечей и запахъ порохового дыма. Онъ не хотѣлъ рѣзать, рубить, истреблять. И самый врагъ представлялся ему чѣмъ-то отвлеченнымъ.
А просто-долгъ, онъ долженъ итти. Оставшись, онъ чувствовалъ бы себя виноватымъ передъ тѣми, которые тамъ.
Не было ничего легче, какъ устроиться здѣсь-попросить того, другого. Вѣдь и тутъ нашлось бы множество обязанностей. И сохранить возможность заниматься дѣлами, которыхъ у него было много. А главное...
Да, это, конечно, главное: не разставаться съ Вѣрой, за это онъ Богъ знаетъ что далъ бы. А вотъ этого дать не можетъ. Такъ ужъ онъ устроенъ, что долгъ у него на первомъ мѣстѣ, и — неисполненный-онъ можетъ замучить его.
Это поняла и Вѣра, потому что она чувствовала каждое тончайшее движеніе его души. И ни однимъ словомъ, даже взглядомъ, не удерживала его.
И всѣ эти дни онъ спалъ спокойно. Сколько позволяли ему военныя обязанности, занимался дѣлами, старался по возможности ликвидировать ихъ или привести въ такое состояніе, чтобы они могли ждать его, ложился, какъ всегда, часа въ два и вставалъ въ десять.
Но сегодня, да, конечно, сегодня онъ долженъ былъ услышать тоненькій бой каминныхъ часовъ, потому что вѣдь это былъ послѣдній день: сегодня въ девять часовъ вечера отходитъ поѣздъ, который увезетъ его туда, за черту простой, обыденной дѣловой жизни. И въ этотъ день всѣ часы, какіе только оставитъ ему служба, онъ проведетъ съ Вѣрой. Такъ надо, чтобы этихъ часовъ было какъ можно больше.
Вотъ почему каминные часы звонили сегодня такъ настойчиво. Они это чувствовали и хотѣли разбудить его пораньше.
И Семенъ, неизмѣнный спутникъ его жизни, служившій ему и ѣздившій съ нимъ и въ Москву, и въ Кіевъ, и въ Ростовъ, всюду, гдѣ у него были дѣла, человѣкъ, который, по причинѣ своей преданности, соединенной съ какимъ-то особеннымъ камердинерскимъ умомъ, умѣетъ все предусматривать и дѣлать во время, устроилъ ему прекрасную жизнь,-онъ тоже знаетъ, что ему сегодня слѣдуетъ встать раньше, и уже давно посматриваетъ въ полуотворенную изъ кабинета дверь, а какъ только онъ протянулъ руку къ часамъ, тотчасъ же вошелъ въ спальню и началъ неукоснительно выполнять свое назначеніе.
И Дмитрій Петровичъ съ его помощью всталъ, умылся, одѣлся, а потомъ, выйдя въ столовую, получилъ послѣднюю порцію кофе съ великолѣпными, лучшими, чѣмъ когда бы то ни было, (Семенъ постарался) сливками.
А когда онъ выходилъ изъ дому, Семенъ не безъ грусти взглянулъ на него и, подавая ему перчатки, сказалъ:
- Ужъ, надо полагать, на цѣлый день у нихъ останетесь, Дмитрій Петровичъ?
У нихъ , это означало у Вѣры, то-есть у ея матери, у нихъ въ домѣ. Дмитрій Петровичъ кивнулъ головой, а Семенъ вздохнулъ, и этотъ вздохъ по своему содержанію представлялъ нѣчто въ высшей степени сложное. Въ немъ заключалась вся исторія жизни Дмитрія Петровича, или по крайней мѣрѣ этого послѣдняго года, когда завязался и разыгрался романъ съ Вѣрой Андреевной.
1915
25
Перепечатка воспрещается.
Семенъ уже совершенно было навострился праздновать свадьбу и свою многолѣтнюю службу на холостомъ положеніи перемѣнить на новую- на положеніи женатомъ , правда, все у того же Дмитрія Петровича Оганева. Да это вѣдь было уже рѣшено—въ сентябрѣ должна была совершиться эта свадьба.
И какъ надѣялся на нее Семенъ, какъ, можно даже сказать, мечталъ о ней. Надоѣло человѣку вести холо жизнь , т.-е. не свою, а Дмитрія Петровича, и хотѣлось перемѣнить ее на семейную, опять-таки не свою, а своего барина.
Есть на свѣтѣ такія странныя натуры люди, отрекающіеся отъ своей личности въ пользу другого. Такимъ былъ Семенъ, служившій Оганеву уже лѣтъ двѣнадцать, съ того времени, когда Дмитрію Петровичу, только-что получившему послѣ смерти отца богатое имѣніе, было двадцать лѣтъ. Онъ былъ гораздо старше своего господина, но не женился и вообще отстранился отъ всякой жизни, кромѣ жизни Оганева, которую вѣчно устраивалъ.
и
Но свадьбѣ не было суждено состояться, ей помѣшала война. Дмитрія Петровича призвали, онъ готовился ѣхать на позиціи, да и вообще было не до свадьбы. Какъ-то неловко было жениться и заводить счастливый уголокъ въ то время, когда другіе умирали на войнѣ.
Семенъ, который научился мыслить приблизительно въ томъ же направленіи, какъ и его баринъ, вполнѣ понималъ это и признавалъ, ну, а все же ему было досадно. Вотъ теперь баринъ на войну уѣдеть, и онъ останется одинъ, а это ужъ совсѣмъ плохо. Въ мирное время Семенъ всюду сопутствовалъ Дмитрію Петровичу, который, благодаря своей дѣятельной натурѣ, ввязался въ десятки дѣлъ-и нефтяныхъ, и угольныхъ, и жслѣзнодорожныхъ всякихъ другихъ, и ему приходилось всюду разъѣзжать.
А вотъ теперь оказывается, что на позиціи Семену ѣхать нельзя. И ему предстоитъ здѣсь влачить существованіе въ одиночествѣ. II.
Выйдя изъ дому, Дмитрій Петровичъ взялъ извозчика и поѣхалъ сперва по служебнымъ дѣламъ. Онъ хотблъ покончить съ ними какъ можно раньше, чтобы потомъ уже до самаго отъѣзда къ нимъ не возвращаться.
Онъ не привыкъ къ такому способу передвиженія, ѣздилъ обыкновенно на своихъ лошадяхъ, а въ послѣдній годъ, несмотря на его отвращеніе ко всему механическому, его уговорили пріобрѣсти автомобиль. Но и лошадей и машину у него отобрали на военныя нужды, а новыхъ пріобрѣтать было не къ чему.
Съ своими частными дѣлами онъ покончилъ вчера, всѣмъ имъ поставилъ точку и подвелъ итоги. Прощальные визиты тоже сдѣлалъ всѣ въ эти послѣдніе дни.
Къ одиннадцати часамъ онъ былъ свободенъ и поѣхалъ прямо къ Муранскимъ.
На Сергіевской улицѣ, въ довольно большой квартирѣ, занимаемой вдовой въ свое время и еще недавно виднаго государственнаго дѣятеля, Зинаидой Михайловной Муранской, гдѣ она жила вмѣстѣ съ сыномъ, уже перешедшимъ за сорокалѣтній возрастъ и утвердившимся въ почтенныхъ чинахъ, Михаиломъ Андреевичемъ, и дочерью Вѣрой Андреевной,-было тихо.
Генеральша , какъ называли въ домѣ Зинаиду Михайловну, въ послѣдніе годы болѣла, страдая нервами, мигренями, сердцемъ и безсонницей, и никогда раньше часу не выходила имъ спальни, и никакія обстоятельства не заставили бы ее измѣнить этому обычаю: Михаилъ Андреевичъ жилъ въ совершенно отдѣленныхъ отъ общей квартиры комнатахъ, велъ самостоятельную жизнь, полдня проводилъ на службѣ, появлялся только за обѣдомъ, а на вечеръ исчезалъ къ своимъ отдѣльнымъ знакомымъ или въ клубъ.
И въ этотъ часъ была въ квартирѣ, давно уже вставшая, одѣтая и напившаяся кофе, Вѣра Андреевна.
Она такъ же, какъ и Дмитрій Петровичъ, проснулась рано, и ее разбудила та же мысль что онъ сегодня уѣзжаетъ, и что это послѣдній день, который надо провести вмѣстѣ.
И когда, вскорѣ послѣ одиннадцати часовъ, въ передней раздался звононъ, она поняла, что это Оганевъ.
Она сидѣла въ это время въ гостиной, подняла голову, и блѣдное нервное лицо ея всѣми своими тонкими и строгими чертами выразило ожиданіе. Когда же Оганевь вошелъ въ переднюю, она, не видя его и не слыша ни его голоса ни шаговъ, совершенно опредѣленно почувствовала, что это онъ.
Странно это было, но она всегда такъ чувствовала. Случалось, что пріѣзжала съ братомъ или съ матерью въ театръ, не зная, гдѣ онъ проводитъ вечеръ, и сейчасъ же начинала чувствовать, что онъ здѣсь, и скоро онъ приходилъ въ ихъ ложу и привѣтствовалъ ее. Между ними какъ будто была протянута незримая воздушная нить.
И онъ чувствовалъ точно такъ же. Онъ находилъ ее въ толпѣ и на улицѣ. Они такъ сжились, что одинаково думали и чувствовали.
Уже больше года прошло съ тѣхъ поръ, какъ они встрѣтились.-онъ, несмотря на свои недолгіе годы (ему теперь было всего тридцать два года), испытавшій много и растратившій не мало чувства, и она, удивительно стойко сберегшая цѣльность своей души.