26 

1915 

НИВА 

Познакомившись, они почти сразу, съ первой встрѣчи, почувствовали довѣріе другъ къ другу и влеченіе, но оба осторожно подходили другъ къ другу, какъ бы чувствуя, что эта встрѣча не мимолетная, что она должна разрѣшиться чѣмъ-то важнымъ и вѣчнымъ. 

И цѣлые мѣсяцы тянулась эта неопредѣленность. Встрѣчаясь случайно, всегда испытывали волненіе, но все боялись довѣриться ему. 

Вѣрѣ Андреевнѣ тогда было двадцать три года, она встрѣчала уже людей, и не къ одному уже пробовало тянуться ея сердце, но всегда, къ ея счастью, раньше, чѣмъ она успѣвала проявить это, наступало разочарованіе.  Люди мелки и чувства у нихъ такія же , вотъ что она вынесла изъ всего своего жизненнаго опыта. 

Но однажды они подошли другъ къ другу поближе и какъ-то неожиданно для самихъ себя сказали то, что такъ тщательно прятали, произошло сближеніе, и съ этой минуты они уже не отдалялись другъ отъ друга. 

Каждый нашелъ въ другомъ то, чего искалъ, что вполнѣ отвѣчало его требованіямъ, и въ результатѣ была горячая любовь. Дмитрій Петровичъ въ особенности весь отдался этому чувству и какъ-то сразу и безповоротно рѣшилъ, что это судьба послала ему на всю жизнь. 

Кончились его исканія, постоянныя неудачныя попытки найти хоть приблизительное олицетвореніе своего идеала. Въ Вѣрѣ онъ нашелъ его въ такой законченной полнотѣ и въ такомъ красивомъ сочетаніи душевныхъ качествъ съ внѣшними, что искать еще было бы неблагодарностью по отношенію къ судьбѣ. Она своей личностью наполняла его душу до краевъ. 

Оставалось только создать семью, и это было не только рѣшено ими, но и одобрено какъ Зинаидой Михайловной, такъ и старшимъ братомъ Вѣры, Михаиломъ Андреевичемъ, имѣвшимъ значительный голосъ въ семейныхъ дѣлахъ. 

Оба были очень требовательны и строги, но Оганевъ во всѣхъ отношеніяхъ удовлетворялъ ихъ идеалу. Онъ, правда, не служилъ и, слѣдовательно, былъ безнадеженъ по части чиновности. Отбывъ свой срокъ по военной службѣ, онъ ограничился чиномъ прапорщика, съ которымъ и вышелъ въ запасъ. У него, кромѣ того, былъ и тотъ грѣхъ, что онъ увлекался дѣлами и велъ знакомство съ людьми самыхъ разнообразныхъ слоевъ и положеній. 

Но все это искупалось тѣмъ, что онъ происходилъ изъ хорошей дворянской семьи, носилъ почтенное имя, и у него были  предки , а, кромѣ предковъ, было отличное имѣніе въ Харьковской губерніи и очень значительный капиталъ въ дѣлахъ. 

Когда же началась война и очень скоро Оганеву пришлось облечься въ военный мундиръ, онъ и Вѣра одновременно подумали, что ему необходимо ѣхать въ самую гущу войны и ни въ какомъ случаѣ не пополнять собою ряды тѣхъ, что, будучи призваны къ исполненію общей для всѣхъ обязанности, ищутъ и находятъ способы избѣгать ее и, нося военный мундиръ, стараются остаться при мирныхъ занятіяхъ. И когда Дмитрій Петровичъ услышалъ эту мысль отъ Вѣры, то еще больше прежняго восхитился ею. Онъ зналъ, что онъ для нея сдѣлался всѣмъ, и что, высказывая такую мысль, она осуждала себя на тусклую и тоскливую жизнь, и все-таки, несмотря на это, она не поддалась малодушію и не только отпускаетъ, а даже гонитъ его. Это значитъ, что она чувствуетъ его долгъ такъ, какъ будто это ея собственный долгъ, что она себя не отдѣляетъ отъ него. 

и вотъ теперь, въ этотъ послѣдній день, встрѣтившись въ одиннадцать часовъ утра, они не отходили другъ отъ друга, не спускали другъ съ друга глазъ до вечера, какъ будто по каплѣ взвѣшивая отведенное для счастья время и боясь уронить хоть одну каплю его. Наслаждались этими минутами и страдали отъ мысли о завтрашнемъ днѣ и о многихъ дняхъ, которые послѣдуютъ за нимъ. 

Но ни одному изъ нихъ ни разу не пришла въ голову малодушная мысль. Вѣдь никогда не будетъ поздно. Всегда можно хлопотать и достигнуть, хотя бы даже вернуться съ дороги. И у него и у нея были отличныя связи, а еще лучше у генеральши. Но они и не подумали объ этомъ. Долгъ есть долгъ, и его нельзя исполнить отчасти, или подставить на его мѣсто что-нибудь другое, похожее, приблизительное. Его нужно исполнить весь, отъ первой точки до послѣдней. 

И вечеромъ, въ девять часовъ, Оганева провожала на вокзалѣ Вѣра. Само собою разумѣется, что раньше ихъ прибылъ Семенъ съ чемоданами и возился съ ними, какъ будто это были его маленькія дѣти. И онъ плакалъ, молча вытирая слезы, плакалъ, конечно, о предстоящихъ ему одиночествѣ и скукѣ, но думалъ, что плачетъ о судьбѣ своего барина. 

А Вѣра не плакала, но лицо ея было проникнуто такой глубокой грустью, отъ которой у Оганева сжималось сердце. Генеральша, по своему болѣзненному состоянію, не могла быть на вокзалѣ, а Михаилъ Андреевичъ пріѣхалъ за три минуты до отхода поѣзда. 

Дрожащими губами поцѣловалъ руку Вѣры Оганевъ и скрылся въ вагонѣ отходящаго поѣзда. 

III. 

И вотъ первая ночь-ужасъ. О снѣ нѣтъ и рѣчи, думать –ни о чемъ, кромѣ какъ о ней. Стоитъ передъ нимъ ея образъ-живой, а въ то же время неподвижный; смотрятъ на него глубокіе 

1915 

No 2. 

бездонно-грустные глаза, полные страданія и безысходной тоски. И тѣ же чувства у него въ груди; и ясно для него, что съ каждымъ часомъ, по мѣрѣ того, какъ увеличивается разстояніе между нимъ и столицей, гдѣ она, они будутъ расти въ тлубь и въ ширь... 

 До чего это дойдетъ... до чего дойдеть?-думается ему.-Сумѣю ли я быть полезенъ тамъ, куда лежитъ мой путь?  

Потомъ день-еще хуже. Ночью жизнь какъ бы была прикрыта полумракомъ купе и полной темнотой тамъ, за окнами, а цнемъ все освѣтилъ яркій солнечный лучъ, и все реальное кажется ему такимъ грубымъ и такъ оскорбляющимъ его своей грубостью. И только теперь понялъ онъ, до какой степени Вѣра для него-все. 

Онъ думалъ и о предстоящемъ, воображалъ передъ собою битву и грохотъ орудій, и свистъ пуль, и удушающій дымъ, пронизывающій воздухъ, и все это какъ-то не трогало его, не подымало, не воодушевляло, было ему постороннее, чуждое. 

И когда у него явилась мысль, что одна изъ этихъ свистящихъ пуль можетъ коснуться его черепа, или попасть ему въ сердце и разомъ прекратить всѣ его мысли и представленiя, то ему показалось, что это не будетъ ужаснѣе того состоянія одиночества и потери, какое онъ теперь переживаетъ. 

Вотъ уже сутки. Сутки чувствовать себя вдали отъ Вѣры, не пожать ея руку, не цѣловать ея длинныхъ тонкихъ пальцевъ, тонкихъ, какъ ея мысли и чувства, не ощущать на себѣ взгляда ея прекрасныхъ глазъ... Это мука, которую нельзя высказать, для этого нѣтъ словъ на человѣческомъ языкѣ. 

Отовсюду, гдѣ только было возможно, онъ посылалъ ей письма и открытки, но это обманчивое общеніе съ нею облегчало его только на минуту, потомъ становилось еще тяжелѣе. 

Путешествіе кончилось, и стало нѣсколько легче. Явились обязанности. У него было ближайшее начальство и были подчиненные, и тѣ и другіе требовали отъ него вниманія и времени. Къ тому же не было дано и часа для размышленій. Гдѣ-то неподалеку, въ какихъ-нибудь тридцати верстахъ, уже нѣсколько дней шло огромное сраженіе, оттуда привозили раненыхъ и туда нужно было спѣшить для пополненія рядовъ. Надо было спѣшно готовиться и тотчасъ же выступать. 

Все это механически наполняло его время и не давало ему возможности больше чѣмъ на секунду отдаваться своимъ переживаніямъ. И онъ, въ сущности, былъ благодаренъ всѣмъ этимъ мелочамъ, которыя входили въ его  долгъ  и повелительно требовали къ себѣ вниманія. 

На другой день, едва только кончилась ночь и появились первые признаки начала новаго дня, выступили. Но эта была не та маленькая часть, членомъ которой онъ привыкъ чувствовать себя, а что-то большое, похожее на огромный дремучій лѣсъ, вдругъ сдвинувшійся со своего мѣста. Тысячи, а можетъ-быть, и десятки тысячъ головъ, но всѣ, словно передавъ кому-то свою волю, движутся по командѣ, какъ одинъ человѣкъ. Идутъ, останавливаются, подкрѣпляютъ силы и снова идутъ, и съ каждымъ шагомъ все явственнѣе чувствуютъ свою причастность къ огромному дѣлу. Къ вечеру уже стали доноситься раскаты грома. Еще одна стоянка, а тамъ... 

Было, должно-быть, еще что-то, какія-то приготовленія, множество подробностей, которыя всѣ были важны и необходимы, но не удержались въ памяти,-слишкомъ близки они были къ тому большому, что больше всего, что захвативало и поглощало все остальное. 

Еще не взошло солнце, но утренній свѣтъ уже позволялъ различать всѣ предметы. Широкая долина, на горизонтѣ замыкавшаяся лѣсомъ, посреди пересѣкалась не широкою, но быстрою и бурливою и глубокою рѣчкой съ плоскими берегами. 

Ночью работали надъ установкой временныхъ мостовъ. Громъ орудій слышался справа, но самое сраженіе не было видно. Иногда изъ-за дальняго лѣса, подобно молніи, разсѣкала воздухъ огненная стрѣла-одна, другая, третья,-то было дѣйствіе непріятельской батареи. 

Задача была въ томъ, чтобы большими массами перейти рѣку и, оставаясь незамѣченными, ударить въ непріятельскіе ряды справа. 

И совершался переходъ черезъ рѣку поспѣшно, въ относительномъ порядкѣ и въ такой тишинѣ, какъ будто это были не люди, а муравьи, не обладающіе голосомъ. Къ лѣсу промчалась артиллерія, и казалось, что и лошади понимаютъ необходимость тишины и ступаютъ осторожно. 

Потомъ вся масса двинулась направо, все быстрѣе и быстрѣе, все явственнѣе становился громъ и трескъ орудій и разрывавшихся снарядовъ, начиналъ ѣсть глаза и спирать дыханіе все сгущавшійся дымъ, а гдѣ-то надъ деревней подымалось къ небу огненное зарево. 

И былъ моментъ, когда Оганева, спокойнаго, съ холоднымъ презрѣніемъ относившагося къ опасности, вдрутъ охватилъ страхъ передъ тѣмъ, что предстояло впереди. 

Онъ заставилъ себя итти вмѣстѣ съ другими, не замедливъ даже шаговъ, чтобы не отстать и на вершокъ. И въ это время вдругъ замѣтилъ, что невдалекѣ изъ засады выскочилъ непріятельскій отрядъ и двигался прямо на нихъ. Раздалась команда, и начался бой. 

Это было нѣчто странное, необъяснимое, неподдающееся разсказу обыкновенными человѣческими словами. Нѣтъ такихъ яр