No 8. 

1915 

1. Какъ это вышло. 

НИВА 

Головной отрядъ уже былъ развернуть, цѣпь, перехвативъ винтовки за дула, полукругомъ уходила впередъ, и взводные, щедшіе чуть-чуть позади, передавали команду. Бой уже начался сильно лѣзѣе, въ неглубокой ложбинкѣ, орудія рвали воздухъ короткими, рѣзкими ударами. Надъ цѣпью очередь за очередью съ постепенно повышающимся завываньемъ проносилась шрапнель. Она летѣла за лѣсокъ, синѣвшій въ погожемъ зимнемъ, безснѣжномъ, какъ всегда въ это время въ Польшѣ, утрѣ, за голубоватую дымку, скопившуюся надъ голыми, чуть прижаченными полями, за маячившую вдали соломенными крышами крестьянскихъ халупъ деревеньку. 

1915 

Запасный рядовой Семеновъ. 

Разсказъ В. Муйжеля. 

Оттуда отвѣчали размѣренно и методично, какъ всегда и во всемъ нѣмцы, и гранаты, поочередно съ шрапнелью, лопались надъ лѣскомъ, картофельными кучами, засыпанными замерзшей теперь землей, надъ широкими, покрытыми заиндивѣвшей озимью, полями. Потерь пока не было, и чувствовалось, что, несмотря на упорную методичность стрѣльбы, непріятель неувѣренно нащупываетъ наши батареи и не можетъ найти ихъ. 

Высланные впередъ по сторонамъ цѣпи секреты ушли версты на двѣ. Въ примыкавшемъ къ лѣвому флангу секретѣ-крайней точки конца подковы полукругомъ развернувшейся цѣпи-шли два солдата. Одинъ черный, съ узкими, косо поставленными глазами, изъ калмыковъ Саратовской губерніи, другой запасный новгородецъ. Оба были коричневыми отъ давней, осѣдающей только на войнѣ, грязи, оба привыкли уже ко всѣмъ неожиданностямъ, которыми удивляетъ иногда война, и оба давно и безмолвно рѣшили, что хуже смерти съ ними случиться ничего не можетъ, а смерть, какъ извѣстно, отъ Бога. 

145 

какъ!-соображалъ солдатъ.-Напередъ цѣпи пунктъ для батарейнаго телефона ладятъ, отчаянный народъ ... 

Оба пролежали въ полной неподвижности минутъ десять. Но у обоихъ за эти нѣсколько минутъ пронеслись тысячи мыслей. Шли они въ строгой послѣдовательности, были коротки, какъ блескъ падающей звѣзды, и, несмотря на это, огромны по заложенному въ нихъ смыслу. 

Взять бы ихъ безъ шума. А кто ихъ знаетъ—сколько ихъ? Голоса слышно два, а на телефонѣ работаютъ не меньше шести. Остальные, стало-быть, тутъ же гдѣ-нибудь. Взять нельзя. Уйти назадъ къ своимъ? Нельзя двинуться, не только что подняться, или бѣжать. Значитъ, смерть. Смерть! 

Поэтому шли они совершенно спокойно, медленно шаркая тяжелыми сапогами по подмерзшимъ бороздамъ, перебрасывались рѣдкими словами и, когда подошли къ краю лѣса, присѣли. 

Незримой воющей дугой надъ головами пролетѣла шрапнель. Звукъ былъ сильный, плотный, переходящій постепенно съ нижняго тона на высокій; онъ постепенно смолкъ на чистой дискантовой ноткѣ, и секунды двѣ было молчаніе. Потомъ негромко щелкнулъ разорвавшійся снарядъ, и тотчасъ же въ той сторонѣ бухнулъ отвѣтный выстрѣлъ. 

А вѣдь близко мы подобрались, Махмедянъ, а?-проговорилъ новгородецъ, приподымаясь съ земли.-Развѣ еще проползти? Можетъ, увидимъ-какъ онъ тамъ... 

Онъ зналъ, что ползти дальше рискованно. Нѣмцы передъ боемъ также высылаютъ секреты, а если есть въ части кавалерія, то всегда подкрѣпленные кавалерійскимъ разъѣздомъ. Нарваться на такой секретъ, въ лучшемъ случаѣ-рана. Но то неясное, но понятное обоимъ  какъ у него тамъ - было слишкомъ заманчиво; къ тому же война такое дѣло, что, либо будешь живъ, либо нѣтъ, а если высланъ въ секретъ, то надо все узнать обстоятельно... 

Семеновъ слегка усмѣхнулся, тронулъ рукой отросшую за время вольной жизни въ запасѣ бороду и не сразу отвѣтилъ: 

А ты думалъ какъ? Это тебѣ, братъ, не кумысъ пить подъ твоимъ Царицыномъ... Война, братъ, такое дѣло! Для того и война, чтобы людей убивали... 

- Чижолый служба война, очинно чижолый!..- вздыхалъ Махмедяновъ, переползая за Семеновымъ по опушкѣ, гдѣ тоненькія безлистныя березки стояли неподвижно въ золотѣ зимняго утра, какъ растерянныя, внезапно выбѣжавшія изъ лѣса, дѣти. 

Въ моментъ большого нервнаго напряженія человѣческій взглядъ имѣетъ притягивающую силу. Семенову стало неловко лежать въ кустахъ-тонкая паутина чужого взгляда опутывала тѣло, и было такое впечатлѣніе, будто надъ нимъ виситъ нѣчто, что должно сейчасъ разразиться. 

Онъ взглянулъ вверхъ, увидѣлъ проволоку и, чуть-чуть поворачивая голову, сталъ слѣдить взглядомъ, откуда она шла. И вдругъ мгновенный горячій потъ выступилъ у него на тѣлѣ, и сердце перестало биться. 

Прямо противъ него, на широкой развѣсистой соснѣ, съ проволокой въ зубахъ—потому что руки у него были заняты инструментами-сидѣлъ плотный коренастый человѣкъ въ остроконечной, закрытой сѣрымъ чехломъ, каскѣ. 

Не испуганно, не угрожающе, а въ необыкновенномъ изумленіи глядѣлъ онъ въ то мѣсто, гдѣ подъ траурными елочками, почти не дыша, лежали два русскихъ солдата. Глаза Семенова столкнулись съ его глазами, и нѣсколько секундъ продолжалась страшная, полная остраго напряженія, борьба двухъ взглядовъ. Въ эти секунды русскому солдату припомнилась вся его жизнь,-и одно назойливое, глупое воспоминаніе дѣтства тяжело и коротко толкнуло остановившееся сердце: было ему лѣтъ десять, и залѣзъ онъ въ господскій садъ красть яблоки. А садовникъ услышалъ, погнался за нимъ и прижалъ его въ уголъ высокаго забора, и уйти некуда... 

 Не миновать порки!...- мелькнуло въ головѣ мальчишки, и глубокая отчаянная тоска защемила грудь.—Эхъ, мнѣ бы не лазать!..  

Странно, до жуткости отчетливо, ожила эта глупая дѣтская сценка въ головѣ лежащаго солдата. 

 Эхъ, не миновать смерти!-тоскливо подумалъ онъ.-Было бъ такъ не задаваться... Теперь и своихъ упредить не успѣешь!...  

И не успѣлъ додумать онъ до конца, какъ сухой, короткій револьверный выстрѣлъ щелкнулъ съ дерева, и Семеновъ подскочилъ въ воздухъ отъ рѣзкаго удара по ногѣ, ниже колѣна. 

- Охъ, чтобъ тебя!-вскрикнулъ онъ, нахватывая на конецъ ствола нѣмца, но выстрѣлить не успѣлъ, потому что шесть рукъ разомъ схватили его, и три дюжихъ тѣла навалились на него. Тяжелый ударъ оглушилъ голову, потомъ еще одинъ, и послѣднимъ впечатлѣніемъ Семенова была мелькающая зигзагами фигура пригнувшагося Махмедянова, по-заячьи, скачками, утекавшаго опушкой лѣса. 

Эхъ Сёмене, Сёмене, бормоталъ калмыкъ, укорачивая лямку сумки, чтобы не мѣшала ползти:-чижолый служба война!... 

Ползти приходилось по бронзовой, посеребренной морозомъ, травѣ. Она колола руки, и жгучій холодъ настывшей земли проникалъ въ тѣло: передвигаться было неудобно еще потому, что низкіе колючіе кусты можжевельника царапали лицо до крови. Разъ качнувшаяся вѣтка ударила въ глазъ Махмедянову, и тотъ невольно вскрикнулъ. Семеновъ сдѣлалъ свирѣпое лицо и, обернувшись, скаля зубы, шопотомъ ругнулъ калмыка. 

- Нашимъ-то, нашимъ скажи!- крикнулъ-было Семеновъ, но еще одинъ крѣпкій кулакъ обрушился ему на голову—и все смѣшалось и поплыло въ красномъ дрожащемъ туманѣ... 

II.  У нихъ . 

Очнулся Семеновъ оттого, что его сильно трясли за плечо. Свѣтило солнце, на вѣточкахъ тоненькихъ березъ каплями собирался растаявшій иней и громко падалъ внизъ, и отъ этого похоже было, что стоитъ не декабрь безснѣжной польской зимы, а ранняя весна, когда токуютъ тетерева, по вечерамъ черными зигзатами рѣжутъ небо вальдшнепы, и зори такъ ясны и пламенны. 

Ты что, коневая душа, ай ошалѣлъ? Ужъ ежели мы секретами къ этому лѣску подобрались, такъ  онъ  и подавно здѣсь!... Чай, отъ него ближе, чѣмъ отъ насъ, голова ежовая... 

Оба притихли и нѣсколько минутъ лежали, едва слышно переводя дыханіе. И вдругъ тутъ же, за кучкой черныхъ, по-зимнему, елочекъ, совершенно отчетливо и до жуткости близко, низкій, слегка хрипловатый басъ сказалъ длинную, непонятную фразу. Другой голосъ-тоньше и какъ будто моложе-отвѣтилъ, и первый опять что-то сказалъ. 

 Влопались!  коротко и твердо ударило одно слово въ головѣ солдата.-Эхъ, дѣло гораздо недоброе вышло... Своимъ бы въ цѣпь дать знать ... 

Онъ приподнялъ слегка голову и правѣе елочекъ увидѣлъ тонкую, извивающуюся живой спиралью, проволоку. Она качалась, прыгала,-спирали то собирались, то развивались,-потомъ потянулась вверхъ. 

 Пунктъ наблюдательный строятъ... Ишь, дьяволы, подобрались 

Пять нѣмцевъ въ острыхъ, закрытыхъ защитными чехлами, каскахъ о чемъ-то горячо совѣщались, а шестой держалъ за воротникъ шинели Семенова и раскачивалъ его. Нога въ икрѣ болѣла и первое время солдатъ не понялъ, отчего она болитъ? 

Нѣмецъ, блестя сѣрыми выпуклыми глазами, что-то кричалъ и показывалъ солдату встать. Семеновъ отрицательно замоталъ головой и ткнулъ пальцемъ въ раненую ногу. Нѣмецъ презрительно сморщился, подскочилъ къ ногѣ и изо всѣхъ силъ дернулъ сапогъ. Боль неистово рванула, солдатъ взвылъ отъ нея, но сапогъ уже былъ снятъ, и нѣмецъ шарилъ у себя въ манеркѣ. Онъ вытащилъ пакетикъ бинта, но Семенову стало обидно, и онъ досталъ изъ маленькаго карманчика панталонъ свой. 

- Нѣтъ, братъ, это ты брось,- бормоталъ онъ, перевязывая корявыми, плохо гнущимися руками ногу:-мы тоже не лыкомъ шиты... Конечно, вы-народъ гораздъ грамотный, но только насчетъ этого ты брось!.. 

Когда рана была перевязана, нѣмецъ выбралъ въ валежникѣ здоровую палку и далъ ее Семенову. Потомъ такъ же сердито, какъ дѣлалъ все, помогъ ему встать и слегка толкнулъ впередъ. 

 Ахъ, дѣло-то какое!- сокрушался Семеновъ.- Попалъ-таки бычокъ на веревочку... Успѣлъ ли Махмедянка до нашихъ добѣчь. упредилъ ли? Теперь, видать, домой-то не попадешь, нѣ-ѣ-ѣтъ!..