164 

............ 

Изъ дей арміи. Пароходная пристань и мостъ на рѣкѣ Вислѣ у Ново-Александріи. 

............ 

1915 

НИВА 

1915 

No 9. 

вой все, что ему было нужно, и тотчасъ же уложилъ зеркало и коробочку въ чемоданъ и заперъ его, и только послѣ этого обратилъ вниманіе на нее. 

-- Ахъ ты, плутовка Негби!-сказалъ онъ ей на чистомъ нѣмецкомъ языкѣ. Тебѣ тоже хочется позабавиться съ зеркаломъ? Ну, такъ это ужъ въ другой разъ, а теперь пойдемъ-ка наверхъ, познакомимся съ публикой и покажемъ ей себя. 

Онъ прицѣпилъ къ ея ошейнику цѣпочку и вмѣстѣ съ обезьяной вышелъ на палубу, сгорбленный, старый и сильно прихрамывающій на лѣвую ногу. 

II. 

Пароходъ обогнулъ южную оконечность Греціи и взялъ направленіе на сѣверъ черезъ Эгейское море, прямо на Салоники, безъ захода въ порты. 

Предстояло провести въ морѣ нѣсколько дней. И когда пароходъ удалился отъ берега настолько, что его не стало видно, а кругомъ до горизонта было сплошное море, пассажиры ощутили боязнь и какъ-то невольно вернулись къ прежнимъ темамъ и пугали другъ друга воображаемой опасностью. 

Идущій навстрѣчу самый обыкновенный мирный пароходъ, если только онъ былъ большихъ размѣровъ, внушалъ подозрѣніе. Его принимали за германское или австрійское военное судно и обращались къ капитану съ своими страхами и сомнѣніями. 

Капитанъ саркастически усмѣхался и говорилъ, что все это вздоръ. въ морѣ нѣтъ и не бываетъ никакой опасности, и клялся, что довезетъ своихъ пассажировъ въ цѣлости. Но это не помогало, ему не вѣрили, полагая, что онъ, въ качествѣ капитана, ничего другого и не можетъ сказать. 

Въ такомъ тревожномъ состояніи присутствіе на пароходѣ хромого стараго грека съ его обезьянкой Негби было настоящимъ благодѣяніемъ. Публика познакомилась уже и съ Негби и съ ея владѣльцемъ. 

Грекъ оказался несловоохотливъ. Онъ, правда, умѣлъ говорить на всѣхъ языкахъ довольно плохо, но такъ, что его понимали всѣ національности, но этими познаніями онъ не злоупотреблялъ. Повидимому, онъ предпочиталъ слушать и это умѣлъ дѣлать очень хорошо. 

Однако все-таки удалось узнать, что онъ ѣдетъ въ Константинополь, гдѣ разсчитываетъ ходить по улицамъ, также по ярмаркамъ и народнымъ праздникамъ въ другихъ турецкихъ городахъ съ своей обезьяной, которая будетъ зарабатывать ему пропитаніе, что онъ всю жизнь работалъ со звѣрями, что прежде у него былъ даже маленькій звѣринецъ, но это оказалось невыгоднымъ, онъ распродалъ его и оставилъ себѣ только обезьяну. 

Все это было такъ просто и правдоподобно, что ни въ комъ не вызвало ни малѣйшихъ подозрѣній. По внѣшности онъ вполнѣ походилъ на грека, а ѣхавшіе на пароходѣ многочисленные греки признали языкъ его своимъ собственнымъ 

А видъ у него былъ такой жалкій, что всѣмъ хотѣлось оказать ему какую-нибудь услугу и снисхожденіе. Благодаря этому, онъ съ своей обезьяной безпрепятственно расхаживалъ по палубѣ перваго класса и ходилъ по всѣмъ каютамъ. 

Любопытство у него было огромное. Онъ съ каждымъ знакомился, подсаживался, разспрашивалъ, кто онъ, куда ѣдетъ, какія цѣли преслѣдуетъ и какъ живетъ. Особенно русскіе его интересовали. У него оказался порядочный запасъ и русскихъ словъ. Удивлялись, откуда онъ ихъ знаетъ, а онъ на это только усмѣхался и отвѣчалъ, что, при его профессіи, надо все знать, что онъ никогда не можетъ быть увѣренъ въ томъ, что судьба не загонитъ его въ ту или другую страну. Онъ признавался, что, какъ грекъ и православный, онъ сочувствуетъ русскимъ, но боится, будутъ ли они въ состояніи выдержать борьбу съ такимъ сильнымъ врагомъ, какъ Германія, разспрашивалъ, много ли въ Россіи войска, хорошее ли оно, правда ли, что на Кавказѣ вспыхнуло возстаніе, и все качалъ головой въ знакъ своего сочувствія и соболѣзнованія. 

Что же касается Негби, то она съ перваго же дня сдѣлалась общей пріятельницей. Она дѣйствительно была умна и забавна до невѣроятія. 

Не говоря ужъ о ея положительныхъ познаніяхъ, составлявшихъ, такъ сказать, ея ремесло, т.-е. танцевъ, сидѣнья за столомъ съ салфеткой на груди и т. п., она еще каждую минуту выдумывала новыя штуки, которыя отличались отъ прежнихъ тѣмъ, что были импровизаціями, и она ихъ скоро забывала. Что ни увидитъ, сейчасъ же повторитъ и, разумѣется, съ свойственнымъ ей обезьяньимъ комизмомъ,-ничего не пропуститъ. 

Капитанъ, напримѣръ, служилъ ей неисчерпаемой моделью для воспроизведенія. Его развалистая походка, высоко приподнятыя плечи, стояніе на рубкѣ, прикладываніе губъ къ командирскому рупору,-все это изображала она въ совершенствѣ. Хозяина своего она просто дразнила, особенно въ минуты, когда была недовольна имъ. Она искусно выворачивала себѣ лѣвую ногу и начинала неистово хромать. 

Пароходные лакеи были отъ нея въ ужасѣ. У несущаго подносъ съ кушаньями она отбирала его ношу и, подражая его манерамъ, несла подносъ съ изумительнымъ искусствомъ, ничего съ него не роняя. Садилась за рояль и ударяла лапами по клавишамъ, отчего получалась адская музыка, и даже покушалась пѣть въ подражаніе одной изъ пассажирокъ. 

Однажды она сдѣлалась жертвой своего любопытства и неудержимой подражательности. Нѣсколько пассажировъ перваго класса усѣлись на палубѣ за столикъ и играли въ карты. Одинъ изъ нихъ все время курилъ сигару и иногда, когда ему приходилось писать мѣломъ цифры, клалъ ее въ пепельницу. 

И вотъ въ одинъ изъ такихъ моментовъ вдругъ къ пепельницѣ, ни