166 

Мѣстечко Ходль, Люблинской губерніи, разгромленное и разграбленное германскими и австрійскими войсками. 

1915 

НИВА 

1915 

No 9. 

для кого незамѣтно, протянулась лапа, Негби стащила сигару и, ни секунды не размышляя, всадила ее себѣ въ ротъ, но почему-то не холоднымъ концомъ, а огнемъ. 

О, какое это было ужасное зрѣлище! Бѣдняжка визжала и стонала совсѣмъ по-человѣчески. Всѣ бросились къ ней на помощь, старались освободить ея злосчастный ротъ отъ огня и поили ее холодной водой. Вся публика приняла участіе въ неудачѣ обезьяны, и наконецъ удалось-таки успокоить ее. 

Но, должно-быть, очень здоровый организмъ ея довольно легко перенесъ катастрофу. Во рту у нея не образовалось никакихъ пузырей, и скоро все прошло безслѣдно. 

Но былъ случай другого рода, сыгравшій, какъ кажется, немаловажную роль въ карьерѣ стараго грека, ея хозяина. Причиной его были два обстоятельства, случившіяся въ одинъ день. 

Первое произошло во время утренняго завтрака, т.-е. тогда оно выяснилось: у одного изъ пассажировъ перваго класса, какого-то болгарина, пропалъ кошелекъ съ деньгами. Онъ заявилъ объ этомъ публикѣ, и всѣ встревожились. 

Пропажа была незначительная. Въ кошелькѣ было не больше сотни франковъ, и пассажиръ былъ не бѣднякъ и даже не особенно жалѣлъ ихъ. Но непріятно было думать, что на пароходѣ имѣется воръ. 

Несомнѣнно, что большинство пассажировъ, когда пришли въ свои каюты, тщательно провѣрили содержимое своихъ чемодановъ. Всякому хотѣлось узнать, не поживился ли воръ и у него чѣмъ-нибудь. Очевидно, такое же желаніе явилось и у стараго хромого грека, хозяина Негби. Онъ взялъ обезьяну, которую никогда не оставлялъ на палубѣ, и отправился въ свою каюту. 

Здѣсь онъ, по обыкновенію, тщательно заперъ дверь и открылъ чемоданъ. Конечно, не пиджакъ и бѣлье его интересовали, а совсѣмъ другія вещи. Хотя трудно было предположить, что воръ забрался въ скрытое отдѣленіе чемодана, но все же мало ли что бываетъ. 

Онъ вынулъ одежду и бѣлье и открылъ секретное дно. По насти бумагъ онъ нашелъ полнѣйшій порядокъ. Пакеты лежали, попрежнему плотно прижавшись другъ къ другу, и видно было, что ничья рука не прикасалась къ нимъ. 

Тогда взоръ его обратился въ уголъ чемодана, гдѣ, завернутый въ цвѣтной платокъ, лежалъ мѣшокъ съ золотыми монетами. Онъ вынулъ его вмѣстѣ съ платкомъ и бережно положилъ на столъ. 

Но прежде чѣмъ приняться за провѣрку, онъ вернулся къ чемодану и заперъ первое дно. Осторожный былъ человѣкъ и предусматривалъ каждую случайность. 

Послѣ этого онъ сѣлъ за столъ, развернулъ платокъ, взялъ въ руки мѣшокъ и попробовалъ его вѣсъ. Ему показалось, что онъ какъ будто сталъ нѣсколько легче, чѣмъ былъ раньше. Безъ сомнѣнія, тутъ немалую роль играло его нѣсколько напуганное воображеніе. И это заставило его произвести болѣе тщательную провѣрку. 

Осторожно развязавъ шелковый шнурокъ, которымъ былъ затянутъ собранный верхній край мѣшка, онъ высыпалъ изъ него на платокъ кучу золотыхъ монетъ. Онѣ ложились одна на другую почти безъ звона. 

Все это были полновѣсные двадцатифранковики, одинъ къ одному, такіе аккуратные, плотные и веселые на видъ. И было ихъ тамъ не мало, на глазъ-тысячъ на пять франковъ. 

Началъ онъ не спѣша, съ напряженнымъ вниманіемъ, отсчитывать и раскладывать ихъ на разложенномъ платкѣ. Съ каждой минутой умножались маленькіе столбики, по десятку монетъ въ каждомъ,-одинъ рядъ, другой, третій,-а куча уменьшалась, пока совсѣмъ не кончилась. Весь столикъ былъ заставленъ золотыми столбиками. 

Тогда онъ пересчиталъ ихъ, и лицо его выразило удовлетвореніе. Золотыхъ монетъ было ровно столько, сколько надлежало. 

Негби все время, пока онъ этимъ занимался, сидѣла на кровати и внимательно слѣдила за движеніями его рукъ. Повидимому, ей очень понравились блестящіе желтые кружки, которые такъ нѣжно шуршали, какъ будто объяснялись другъ другу въ любви. Но, кажется, больше всего заинтересовало ее то, что онъ началъ дѣлать потомъ, когда деньги были сосчитаны. 

Онъ привсталъ, взялъ въ правую руку одинъ столбикъ и, держа ее на нѣкоторомъ разстояніи надъ мѣшкомъ, который придерживалъ лѣвой рукой, бросалъ ихъ сверху по одному въ мѣшокъ. Это такъ заняло Негби, что она пододвинулась на самый край постели и, сколько могла, вытянула впередъ свою мордочку. 

Монеты падали на дно мѣшка, и оттуда слышался слабый привѣтственный звукъ, какъ будто каждая, очутившись на привычномъ мѣстѣ, сообщала оттуда хозяину: я здѣсь... Должно-быть, это доставляло удовольствіе также и греку, потому что онъ дѣлалъ это неторопливо и долго-долго бросалъ въ мѣшокъ монету за монетой, хотя было бы гораздо проще класть ихъ туда цѣлыми столбиками. Можетъ-быть, онъ такимъ образомъ еще разъ провѣрялъ ихъ число. 

И колоннада столбиковъ все уменьшалась, вотъ уже ихъ осталось на столѣ только половина, а вотъ еще одинъ рядъ ушелъ въ мѣшокъ и еще одинъ. 

И въ это-то время случилось роковое обстоятельство, которое завладѣло всѣмъ вниманіемъ грека. Гдѣ-то вблизи совершенно явственно раздался оглушительный громъ. Это могъ быть пушечный выстрѣлъ, что было очень плохо, но могло быть и гораздо хуже: взрывъ. Греку даже показалось, что все тѣло парохода вздрогнуло, и воображеніе подсказало его слуху что-то похожее на человѣческіе крики и стоны. 

И какъ ни силенъ былъ характеромъ этотъ человѣкъ, какъ ни велика была его выдержка, но онъ растерялся,-нѣтъ, это слово плохо выражаетъ его душевное состояніе,-онъ потерялъ способность мыслить и разомъ забылъ все—свою жизнь, свою цѣль, забылъ даже свое имя. Остатокъ монетъ выпалъ изъ его руки, онъ ринулся къ двери, повернулъ ключъ, сбросилъ крючокъ и выскочилъ на палубу. 

На палубѣ происходило какое-то большое движеніе, однакоже нисколько не походившее на панику. Можетъ-быть, въ первыя минуты и здѣсь перепугались, но уже успѣли попять, и люди, на лицахъ у которыхъ выражалось одно только любопытство, спѣшили къ лѣвому борту, всѣ собирались тамъ и глядѣли на военное судно, на мачтѣ котораго развѣвался итальянскій флагъ. 

Судно было не такъ ужъ близко, на разстояніи полукилсметра, но можно было даже простымъ глазомъ видѣть, что тамъ происходило артиллерійское ученіе. Раздался второй выстрѣлъ, потомъ третій, и еще, еще, но жерла пушекъ, изъ которыхъ стрѣляли, были направлены въ противоположную сторону, гдѣ, должно-быть, была какаянибудь цѣль. 

И публика парохода съ любопытствомъ смотрѣла и, видимо, была благодарна судьбѣ за посланное ей развлеченіе.