No 12.
1915
НИВА
И вдругъ мелькнула мысль, да такая ясная и простая, что онъ ухватился за нее и какъ будто боялся, чтобы она не ускользнула отъ него. Да что же тутъ думать? Вѣдь изъ-за чего онъ рѣшился?-Изъ-за денегъ. Изъ-за нихъ однѣхъ. Богатства хотѣлъ, надѣялся, что оно принесетъ ему свободу и счастье. Ну, такъ и отказаться отъ всего. Вернуться къ своему прежнему, чтобы не оставалось даже и слѣда отъ нихъ, отъ этихъ денегъ, которыя принесли ему столько мученій.
Еще бы! Деньги, нажитыя такими путями, какъ наживалъ ихъ дядя. Не деньги это, а потъ и кровь человѣческіе. Развѣ можно ими пользоваться, развѣ такія деньги годятся для счастья? И, когда онъ отъ нихъ отдѣлается, кончатся счеты и съ дядей и со всѣмъ тѣмъ... Онъ будетъ прежній Петръ Иванычъ Нерестовъ, въ своемъ маленькомъ флигелькѣ,-скромно, тихо жить на небольшой доходъ отъ домика, и даже служить не станетъ, такъ обойдется. И совѣсть его успокоится.
Рѣшилъ и сдѣлалъ. Удивилъ всѣхъ. Просто не могли постигнуть и готовы были признать его сумасшедшимъ. Человѣкъ бѣдствовалъ всю жизнь, наконецъ достигъ богатства, набросился на жизнь, кутилъ, шумѣлъ, какъ бы стараясь наверстать потерянное. Ну, потомъ образумился, за дѣло взялся, это можно понять; но чтобы вдругъ отказаться отъ всего и добровольно вернуться къ прежнимъ недостаткамъ, для этого нужно перестать быть здравымъ.
Но Нерестовъ теперь не обращалъ вниманія на мнѣнія другихъ, онъ ихъ и не спрашивалъ. Ему приходилось спасаться отъ врага, котораго никто не видѣлъ. И онъ торопился. Продалъ все, что было у него пріобрѣтено на наслѣдственныя деньги, размѣнялъ бумаги и, не задержавъ для себя ни одной копейки, все отдалъ на постройку пріютовъ для сиротъ и для калѣкъ. Онъ хотѣлъ соблюсти волю покойнаго дяди, который объ этомъ думалъ и говорилъ съ нотаріусомъ. Онъ хотѣлъ дать ему полное удовлетвореніе. Самъ же изъ роскошной квартиры перебрался во флигелекъ при своемъ домикѣ, который попрежнему былъ подъ школой.
III.
И какъ легко стало ему, когда онъ вернулся домой. Да, онъ именно такъ чувствовалъ: домой. Богатство сдѣлало его неблагодарнымъ къ маленькому, отъ отца унаслѣдованному, домику, который кормилъ его много лѣтъ.
Здѣсь было все такъ скромно, просто и уютно. Широкія, крѣпко сколоченныя кресла съ просиженнымъ сидѣніемъ, протертый въ десяткѣ мѣстъ коверъ, засиженныя мухами картины на стѣнахъ. Все старое, съ чѣмъ онъ такъ сжился въ прежніе годы и чему такъ вѣроломно измѣнилъ, приняло его въ свое лоно, простило, согрѣло и успокоило. И думалось ему: ну, вотъ, я раздѣлался со всѣмъ тѣмъ-ужаснымъ... Я вернулъ ему все, взятое у него. Ничего не оставилъ себѣ... Все отдалъ ему, все...
И нѣкоторое время ему казалось, что это такъ и есть, какъ онъ думалъ. Совѣсть его, какъ бы утомленная долговременной неусыпной работой, уснула и набиралась силъ. И такъ прошла недѣля, другая... И вотъ опять въ сердцѣ его поднялась тревога. Сперва что-то смутное, неясное, такъ вотъ-не спится, не ѣстся, не пьется, людямъ въ глаза смотрѣть нѣтъ охоты. А потомъ опять, словно ничего не произошло, онъ не отказался отъ богатства, не отдалъ все на пріюты, не вернулся на старое попелище. Тоска, тоска... Стиснула сердце и не пускаетъ. И дядя стоитъ передъ нимъ и смотритъ на него. И мысли, мысли...
Молчитъ дядя, а собственная голова его производитъ мысли, и такія страшныя, какъ будто это не его мысли, а врага какогонибудь.
Да вѣдь я же отказался отъ всего... Самъ по доброй волѣ... Ну, да, я преступилъ законъ совѣсти, я совершилъ злодѣйство, но я же не воспользовался. Я лишилъ себя всего, я вернулъ все .
А мыслямъ отвѣчаютъ другія мысли: Такъ ли? Все ли вернулъ? А жизнь? Вѣдь ты прекратилъ жизнь человѣческую. Богъ создалъ эту жизнь, а ты самовольно, своимъ судомъ, разрушилъ созданное Богомъ. Ты отдалъ деньги, но жизнь ты оставилъ себѣ-свою жизнь. Нѣтъ, ужъ если хочешь, чтобъ дѣйствительно была справедливость, такъ отдай и жизнь...
Какъ? Отдать свою жизнь? Вотъ мысль, отъ которой его бросаетъ въ холодную дрожь. Отдать жизнь! Но вѣдь тогда не останется ничего. А онъ безумно любитъ жизнь. Ради нея-то онъ и
1915
225
рѣши на такое страшное дѣло. И отдать ее... А вѣдь такъ выходитъ, вѣдь отдалъ-то онъ не все, что взялъ. Жили на свѣтѣ два человѣка, а теперь живетъ только одинъ...
И эта мысль росла, мужала и крѣпла. И Богъ знаетъ куда привела бы она его, если бы не случилось то, что отъ него не зависѣло.
Врагъ наступалъ, и поднялась вся страна. Тамъ, на западѣ, гремѣли пушки, съ зловѣщимъ свистомъ пули впивались въ человѣческое тѣло, лились потоки крови.
Больное воображеніе рисовало ему страшныя картины, ему казалось, что своимъ обостреннымъ слухомъ онъ слышитъ долетающiе оттуда стоны. И, можетъ-быть, во всей странѣ это былъ единственный человѣкъ, для котораго война была желаннымъ, радостнымъ избавленіемъ отъ вѣчнаго ужаса. Ну, да, конечно, онъ тамъ найдетъ смерть, которая искупитъ все.
И вотъ онъ-солдатъ. Торопится поскорѣе достигнуть главнаго, какая-то сила неотразимо тянетъ его туда, и каждый день, пока длится дорога, кажется ему вѣчностью.
Прошли дни, недѣли. Наконецъ насталъ его чередъ, онъ уже тамъ. Въ числѣ огромной военной массы онъ двинулся въ большое сраженіе.
То, что онъ проявилъ тамъ, никогда не забудется тѣми, кто видѣлъ его. Это была не храбрость, а какое-то безуміе дерзости. Каждую минуту онъ посылалъ вызовъ смерти. Среди неистовствовавшихь адкихъ орудій войны онъ появлялся тамъ, гдѣ была наибольшая опасность, вызывался на такія порученія, передъ которыми останавливались и нѣмѣли самые отчаянные смѣльчаки. Смерть окружала его, витала надъ его головой и ползала у его ногъ. Тысячу разъ считали его погибшимъ, но онъ оставался невредимъ. Онъ видѣлъ, какъ у самыхъ его ногъ разрывались снаряды, и десятки людей падали, сраженные ими, а онъ стоялъ тутъ, и даже царапины не было на его тѣлѣ. Словно въ немъ жила какая-то невѣдомая сила, которая хранила его. Но самъ онъ отъ этого становился только безумнѣе. Внутренно онъ взывалъ къ небу и къ судьбѣ, прося подарить ему смерть, но его мольбы не были услышаны.
Нѣсколько дней длилось сраженіе, онъ проявилъ безстрашіе, которое ни съ чѣмъ нельзя было сравнить, и только подъ самый конецъ получилъ рану въ плечо и тутъ же при первой перевязкѣ узналъ, что она не смертельна.
Но его увезли съ театра войны и привезли въ Петроградъ. Здѣсь онъ пролежалъ нѣсколько недѣль въ лазаретѣ и, выйдя изъ него, получилъ право оставаться, или вновь итти на позиціи. Казалось бы, при его настроеніи, онъ долженъ бы ухватиться за послѣднее, помчаться туда и снова искать того, чего не удалось ему вымолить у судьбы. И всѣ, кто знали о его безумныхъ подвигахъ, были удивлены, когда улышали о его рѣшеніи остаться.
Нѣтъ, онъ больше не станетъ искать почетной смерти на полѣ брани. Смерть за родину, смерть, дающая вѣчную славу, смерть тероя—такая смерть ему не суждена. О, это было бы слишкомъ снисходительно со стороны судьбы, если бы она не только прекратила его мученія, но еще и сдѣлала героемъ. Это была бы высшая несправедливость. Онъ понялъ это теперь, когда, лежа въ лазаретѣ на койкѣ, думалъ о своей жизни. Онъ не спалъ въ эти ночи, потому что его судьба становилась для него страшной загадкой, которую нужно было разгадать во что бы то ни стало. Рана болѣла, но это были пустяки въ сравненіи съ другой болью, которая возобновилась тотчасъ же, какъ онъ возвратился къ своимъ мыслямъ. Дядя не покинулъ его, а только переждалъ, пока онъ производилъ свой неудачный опытъ со смертью. А тутъ, въ лазаретѣ, онъ снова посѣтилъ его, такой же молчаливый и неподвижный, какъ и прежде.
Дешево же ты хотѣлъ отдѣлаться, мой милый,-говорилъ не дядя, а его собственный мозгъ, говорили его мысли: — похитивъ мою жизнь, ты, вмѣсто позорной гибели, еще хотѣлъ украсть себѣ вѣчную память... О, какъ ты хитришь и виляешь передъ своей судьбой. Какъ хочется тебѣ избѣжать настоящаго возмездія, которое ты заслужилъ, подмѣнить его чѣмъ-нибудь болѣе легкимъ... Почему же ты такъ малодушенъ? Вѣдь тогда, когда ты такъ просто распорядился со мною, ты былъ сильный и рѣшительный. Будь же такимъ и теперь. Распорядись и съ собою такъ, какъ ты заслуживаешь...