Покойный министръ внутреннихъ дѣлъ В. К. фонъ-Плеве былъ менѣе всего человѣкомъ широкаго ума или большихъ знаній, вообще, менѣе всего культурнымъ человѣкомъ. Въ этомъ отношеніи онъ ничѣмъ не отличался отъ длиннаго ряда удивительно однообразныхъ государственныхъ дѣятелей Россіи. Уже въ силу условій нашего политическаго строя, требуется совершенно исключительное стеченіе благопріятныхъ обстоятельствъ для того, чтобы во главѣ бюрократіи могъ появиться человѣкъ истиннокультурный и, слѣдовательно, независимый и свободный — человѣкъ ума и таланта. Дизраели и Гладстонъ, Тьеръ и Гизо въ Россіи невозможны. Въ огромномъ большинствѣ случаевъ паши министры — куртизаны или чиновники — люди, воспитавшіеся въ атмосферѣ дворцовыхъ интригъ или канцелярскаго бездѣлья. В. К. Плеве былъ чиновникъ съ головы до ногъ и только.
Въ одномъ, однако, ему нельзя отказать. При всей своей ограниченности, при всемъ своемъ невѣжествѣ онъ былъ человѣкомъ твердой воли, логической и послѣдовательной мысли. Сущность самодержавія, его истинный смыслъ онъ понималъ несравненно лучше своихъ либеральныхъ противниковъ; и вся его дѣятельность является ни чѣмъ инымъ, какъ послѣдовательнымъ осуществленіемъ принциповъ, съ логической необходимостью вытекающихъ изъ основного принципа самодержавія. Именно, въ строгой послѣдовательности политики покойнаго министра заключается ея совершенно исключительная поучительность. По справедливости, она можетъ быть названа логической reductio ad absurdum абсолютизма. Основную цѣль своей дѣятельности покойный министръ понималъ совершенно опредѣленно: спасеніе самодержавія отъ его внутреннихъ враговъ — упроченье и увѣковѣченіе во что бы то ни стало политическаго status quo. Мы утверждаемъ, что, поставивъ себѣ такую цѣль, В. К, ф.-Плеве не могъ и не долженъ былъ поступать иначе, чѣмъ онъ поступалъ въ дѣйствительности. Конечно, мы глубоко убѣждены въ совершенномъ безсиліи тѣхъ средствъ, къ которымъ онъ вынужденъ былъ прибѣгать. Это безсиліе объясняется, прежде всего, утопичностью самой цѣли, ея совершенной неосуществимостью. Но, во всякомъ случаѣ, разъ цѣль категорически дана, другихъ болѣе вѣрныхъ средствъ для ея осуществленія въ его распоряженіи не имѣлось.
Въ самомъ дѣлѣ, какъ политическій дѣятель, покойный министръ всего болѣе характеризуется глубокой и непоколебимой вѣрой во всемогущество силы, въ конечное торжество насилія. Въ существѣ дѣла, все внутреннее управленіе сведено было имъ къ полицейской функціи. Все то, что не входило непосредственно или посредственно въ компетенцію департамента полиціи, имѣло въ его глазахъ второстепенное значеніе. Къ наиболѣе сложнымъ вопросамъ нашей внутренней жизни онъ подходилъ съ полицейской точки зрѣнія. Реформа самоуправленія, земскаго и городского, крестьянская реформа, еврейскій вопросъ, реформа мѣстной администраціи и суда — всѣ эти вопросы интересовали его постольку, поскольку то или иное ихъ рѣшеніе способно было поддержать существующій порядокъ, предупредить броженіе, подавить смуту. Болѣе всего интересовала его организація полицейскихъ учрежденій вообще и государственной полиціи, въ особенности. На дѣло полиціи онъ не жалѣлъ огромныхъ матеріальныхъ затратъ, - и не подлежитъ сомнѣнію, что за короткое время своего управленія министерствомъ онъ успѣлъ поднять значеніе и вліяніе полиціи на необыкновенную высоту.
Конечно, слѣпая, почти религіозная вѣра покойнаго министра во всемогущество полицейскаго принужденія убѣдительнѣе всего свидѣтельствуетъ объ ограниченности его ума, о политической его некультурности. Питаемое совокупностью политическихъ и соціальныхъ условій, революціонное броженіе такъ же мало можетъ быть задержано полицейскими барьерами, какъ приливъ океана — песочною дамбою, сооруженной на берегу играющими дѣтьми. Если бы ф.-Плеве, русскій Меттернихъ, зналъ немного исторію, онъ вспомнилъ бы судьбу своего австрійскаго прототипа. Какою дѣтски наивной, въ свѣтѣ послѣдующихъ событій, кажется теперь категорически выраженная ф.-Плеве въ самомъ началѣ его министерской карьеры увѣренность въ томъ, что въ какіе-нибудь два мѣсяца ему удастся полицейскими мѣрами умиротворить Россію !
Все это такъ; но, съ другой стороны, — будемъ вполнѣ откровенны — былъ ли у покойнаго министра какой-нибудь выборъ? Могъ ли онъ, оставаясь вѣрнымъ предпоставленной ему цѣли, отказаться отъ тѣхъ средствъ, насильственныхъ и жестокихъ, къ которымъ онъ, въ дѣйствительности, съ каждымъ днемъ все чаще и чаще прибѣгалъ? Нѣтъ, не могъ и потому не могъ, что религіозныя и этическія основы, нѣкогда поддерживавшія самодержавіе, уже давнымъ давно рухнули въ сознаніи народа, что среди мыслящей части русскаго общества нѣтъ, можетъ быть, ни одного защитника самодержавія „за совѣсть и что только вынужденное повиновеніе „за страхъ можетъ хоть на короткое время продлить жалкое существованіе умирающаго абсолютизма; какъ астматикъ безъ сгущеннаго кислорода, само
державіе не можетъ существовать внѣ сгущенной атмосферы насилія и произвола; оно должно быть полицейскимъ самодержавіемъ или не быть самодержавіемъ вовсе.
Будемъ откровенны. Развѣ мы не увѣрены въ томъ, что всякое ослабленіе власти, всякое колебаніе полицейскаго престижа, большая умѣренность въ репрессіи, большая осторожность въ примѣненіи „мѣръ предупрежденія и пресѣченія могутъ только увеличить существующую „смуту , превратить всеобщее пассивное недовольство существующимъ порядкомъ въ такое же всеобщее активное противодѣйствіе ему? Если это такъ, лргика событій требовала отъ покойнаго министра того образа дѣйствій, который либеральными постепеновцами ставится ему въ вину.
Будучи послѣдовательнымъ и твердымъ поборникомъ сильной полицейской власти, фонъ-Плеве не могъ не относиться отрицательно къ такъ называемымъ „правамъ личности и прежде всего къ праву на личную неприкосновенность. Обыски и аресты, отдача подъ надзоръ полиціи, лишеніе права на общественную службу, административныя высылка и ссылка, употребленіе военной силы, массовыя сѣченія, групповая матеріальная отвѣтственность за ущербъ, причиненный дѣйствіями отдѣльныхъ лицъ, — эти и имъ подобныя мѣры пріобрѣли при немъ, воистину, какой-то повально эпидемическій характеръ. Не хватало тюремъ, жандармы измучились, сбились съ ногъ. Почти вся Россія объявлена была на положеніи усиленной охраны, — на положеніи, которое, какъ извѣстно, является сплошнымъ отрицаніемъ права на личную неприкосновенность „охраняемыхъ . Никакая „умѣренность не спасала отъ тюрьмы; приближалось время, когда сознательному и честному человѣку становится стыдно не быть преступникомъ, стыдно жить на свободѣ.
Да, но что дѣлать? Что дѣлать, если самодержавіе несовмѣстимо съ правомъ на личную неприкосновенность, съ дѣйствительными, а не фиктивными правовыми гарантіями личности? А la guerre comme à la guerre. Со всѣхъ сторонъ самодержавіе окружено врагами; ему необходимо считаться и съ подпольной агитаціей, и съ террористическими покушеніями, и съ открытою почти проповѣдью конституціонализма. Рабочее и аграрное движеніе растетъ не по днямъ, а по часамъ; просыпается малодушная интеллигенція, и въ сознаніи самыхъ умѣренныхъ и слабыхъ людей растетъ и крѣпнетъ неудержимая потребность жертвъ. Борьба съ эпидеміей требуетъ рѣшительныхъ и энергичныхъ мѣръ. Сотни здоровыхъ людей томятся въ карантинѣ для того, чтобы одинъ больной не могъ внести съ собой губительной заразы. Гдѣ уже тутъ разбирать больныхъ и здоровыхъ, правыхъ и виноватыхъ! Что удивительнаго, если въ борьбѣ съ политической заразой примѣняются также „карантинныя мѣры усиленной охраны, — мѣры, въ основѣ которыхъ лежитъ принципъ, діаметрально противоположный истинно правовому принципу: лучше покарать сотню невинныхъ, нежели одного виновнаго оставить безъ кары. Пусть полицейскія гоненія недѣйствительны, но они могутъ, по крайней мѣрѣ, на время задержать движеніе, а что можетъ сдѣлать громоздкій аппаратъ суда, медленно дѣйствующій, обставленный формальными гарантіями, карающій не тенденцію, а уже совершившійся фактъ?
Бывшій въ началѣ своей служебной карьеры судебнымъ дѣятелемъ, В. К. ф.-Плеве питалъ даже нѣкоторую — весьма, впрочемъ, платоническую — любовь къ „гарантіямъ правильнаго судопроизводства . И не его вина, если дальше двусмысленнаго закона — онъ пойти не могъ.
Этотъ законъ, устанавливающій судебное разбирательство, въ искаженной до уродливости формѣ, для политическихъ дѣлъ „съ уликами и сохраняющій въ неприкосновенности прежній административный порядокъ разбирательства для дѣлъ „безъ уликъ , является краснорѣчивымъ доказательствомъ принципіальной несовмѣстимости — несовмѣстимости quand même - полицейскаго самодержавія съ правовыми гарантіями личности.
Анализируя дѣятельность покойнаго министра, мы встрѣчаемся на каждомъ шагу съ такимъ же отрицательнымъ отношеніемъ его и къ другимъ проявленіямъ личной свободы. Покойный министръ былъ убѣжденнымъ противникомъ свободы печати. Не говоря уже о финляндской прессѣ, пользовавшейся еще недавно дѣйствительной свободой, а нынѣ преданной смертной казни „истинно - русскими насильниками, — даже наша повременная ежедневная печать — за малыми исключеніями жалкая и ничтожная до отвращенія — испытала на себѣ тяжелую руку всемогущаго временщика. „Новое Время , „Новости , „Петербургскія Вѣдомости , — газеты, отличающіяся другъ отъ друга, развѣ только разноцвѣтными оттѣнками равновеликой низости — неоднократно подвергались преслѣдованіямъ, несмотря на всю свою пестроту и благонамѣренность, за мысли и чувствованія, идущія въ разрѣзъ съ чувствованіями и мыслями Полицейскаго Промысла. Стараніями цензуры, трепещущей передъ энергической и безцеремонной волей министра, провинціальная печать поставлена была въ фактическую невозможность „вредить . Все, что еще было въ ней живого и мыслящаго, за
Въ одномъ, однако, ему нельзя отказать. При всей своей ограниченности, при всемъ своемъ невѣжествѣ онъ былъ человѣкомъ твердой воли, логической и послѣдовательной мысли. Сущность самодержавія, его истинный смыслъ онъ понималъ несравненно лучше своихъ либеральныхъ противниковъ; и вся его дѣятельность является ни чѣмъ инымъ, какъ послѣдовательнымъ осуществленіемъ принциповъ, съ логической необходимостью вытекающихъ изъ основного принципа самодержавія. Именно, въ строгой послѣдовательности политики покойнаго министра заключается ея совершенно исключительная поучительность. По справедливости, она можетъ быть названа логической reductio ad absurdum абсолютизма. Основную цѣль своей дѣятельности покойный министръ понималъ совершенно опредѣленно: спасеніе самодержавія отъ его внутреннихъ враговъ — упроченье и увѣковѣченіе во что бы то ни стало политическаго status quo. Мы утверждаемъ, что, поставивъ себѣ такую цѣль, В. К, ф.-Плеве не могъ и не долженъ былъ поступать иначе, чѣмъ онъ поступалъ въ дѣйствительности. Конечно, мы глубоко убѣждены въ совершенномъ безсиліи тѣхъ средствъ, къ которымъ онъ вынужденъ былъ прибѣгать. Это безсиліе объясняется, прежде всего, утопичностью самой цѣли, ея совершенной неосуществимостью. Но, во всякомъ случаѣ, разъ цѣль категорически дана, другихъ болѣе вѣрныхъ средствъ для ея осуществленія въ его распоряженіи не имѣлось.
Въ самомъ дѣлѣ, какъ политическій дѣятель, покойный министръ всего болѣе характеризуется глубокой и непоколебимой вѣрой во всемогущество силы, въ конечное торжество насилія. Въ существѣ дѣла, все внутреннее управленіе сведено было имъ къ полицейской функціи. Все то, что не входило непосредственно или посредственно въ компетенцію департамента полиціи, имѣло въ его глазахъ второстепенное значеніе. Къ наиболѣе сложнымъ вопросамъ нашей внутренней жизни онъ подходилъ съ полицейской точки зрѣнія. Реформа самоуправленія, земскаго и городского, крестьянская реформа, еврейскій вопросъ, реформа мѣстной администраціи и суда — всѣ эти вопросы интересовали его постольку, поскольку то или иное ихъ рѣшеніе способно было поддержать существующій порядокъ, предупредить броженіе, подавить смуту. Болѣе всего интересовала его организація полицейскихъ учрежденій вообще и государственной полиціи, въ особенности. На дѣло полиціи онъ не жалѣлъ огромныхъ матеріальныхъ затратъ, - и не подлежитъ сомнѣнію, что за короткое время своего управленія министерствомъ онъ успѣлъ поднять значеніе и вліяніе полиціи на необыкновенную высоту.
Конечно, слѣпая, почти религіозная вѣра покойнаго министра во всемогущество полицейскаго принужденія убѣдительнѣе всего свидѣтельствуетъ объ ограниченности его ума, о политической его некультурности. Питаемое совокупностью политическихъ и соціальныхъ условій, революціонное броженіе такъ же мало можетъ быть задержано полицейскими барьерами, какъ приливъ океана — песочною дамбою, сооруженной на берегу играющими дѣтьми. Если бы ф.-Плеве, русскій Меттернихъ, зналъ немного исторію, онъ вспомнилъ бы судьбу своего австрійскаго прототипа. Какою дѣтски наивной, въ свѣтѣ послѣдующихъ событій, кажется теперь категорически выраженная ф.-Плеве въ самомъ началѣ его министерской карьеры увѣренность въ томъ, что въ какіе-нибудь два мѣсяца ему удастся полицейскими мѣрами умиротворить Россію !
Все это такъ; но, съ другой стороны, — будемъ вполнѣ откровенны — былъ ли у покойнаго министра какой-нибудь выборъ? Могъ ли онъ, оставаясь вѣрнымъ предпоставленной ему цѣли, отказаться отъ тѣхъ средствъ, насильственныхъ и жестокихъ, къ которымъ онъ, въ дѣйствительности, съ каждымъ днемъ все чаще и чаще прибѣгалъ? Нѣтъ, не могъ и потому не могъ, что религіозныя и этическія основы, нѣкогда поддерживавшія самодержавіе, уже давнымъ давно рухнули въ сознаніи народа, что среди мыслящей части русскаго общества нѣтъ, можетъ быть, ни одного защитника самодержавія „за совѣсть и что только вынужденное повиновеніе „за страхъ можетъ хоть на короткое время продлить жалкое существованіе умирающаго абсолютизма; какъ астматикъ безъ сгущеннаго кислорода, само
державіе не можетъ существовать внѣ сгущенной атмосферы насилія и произвола; оно должно быть полицейскимъ самодержавіемъ или не быть самодержавіемъ вовсе.
Будемъ откровенны. Развѣ мы не увѣрены въ томъ, что всякое ослабленіе власти, всякое колебаніе полицейскаго престижа, большая умѣренность въ репрессіи, большая осторожность въ примѣненіи „мѣръ предупрежденія и пресѣченія могутъ только увеличить существующую „смуту , превратить всеобщее пассивное недовольство существующимъ порядкомъ въ такое же всеобщее активное противодѣйствіе ему? Если это такъ, лргика событій требовала отъ покойнаго министра того образа дѣйствій, который либеральными постепеновцами ставится ему въ вину.
Будучи послѣдовательнымъ и твердымъ поборникомъ сильной полицейской власти, фонъ-Плеве не могъ не относиться отрицательно къ такъ называемымъ „правамъ личности и прежде всего къ праву на личную неприкосновенность. Обыски и аресты, отдача подъ надзоръ полиціи, лишеніе права на общественную службу, административныя высылка и ссылка, употребленіе военной силы, массовыя сѣченія, групповая матеріальная отвѣтственность за ущербъ, причиненный дѣйствіями отдѣльныхъ лицъ, — эти и имъ подобныя мѣры пріобрѣли при немъ, воистину, какой-то повально эпидемическій характеръ. Не хватало тюремъ, жандармы измучились, сбились съ ногъ. Почти вся Россія объявлена была на положеніи усиленной охраны, — на положеніи, которое, какъ извѣстно, является сплошнымъ отрицаніемъ права на личную неприкосновенность „охраняемыхъ . Никакая „умѣренность не спасала отъ тюрьмы; приближалось время, когда сознательному и честному человѣку становится стыдно не быть преступникомъ, стыдно жить на свободѣ.
Да, но что дѣлать? Что дѣлать, если самодержавіе несовмѣстимо съ правомъ на личную неприкосновенность, съ дѣйствительными, а не фиктивными правовыми гарантіями личности? А la guerre comme à la guerre. Со всѣхъ сторонъ самодержавіе окружено врагами; ему необходимо считаться и съ подпольной агитаціей, и съ террористическими покушеніями, и съ открытою почти проповѣдью конституціонализма. Рабочее и аграрное движеніе растетъ не по днямъ, а по часамъ; просыпается малодушная интеллигенція, и въ сознаніи самыхъ умѣренныхъ и слабыхъ людей растетъ и крѣпнетъ неудержимая потребность жертвъ. Борьба съ эпидеміей требуетъ рѣшительныхъ и энергичныхъ мѣръ. Сотни здоровыхъ людей томятся въ карантинѣ для того, чтобы одинъ больной не могъ внести съ собой губительной заразы. Гдѣ уже тутъ разбирать больныхъ и здоровыхъ, правыхъ и виноватыхъ! Что удивительнаго, если въ борьбѣ съ политической заразой примѣняются также „карантинныя мѣры усиленной охраны, — мѣры, въ основѣ которыхъ лежитъ принципъ, діаметрально противоположный истинно правовому принципу: лучше покарать сотню невинныхъ, нежели одного виновнаго оставить безъ кары. Пусть полицейскія гоненія недѣйствительны, но они могутъ, по крайней мѣрѣ, на время задержать движеніе, а что можетъ сдѣлать громоздкій аппаратъ суда, медленно дѣйствующій, обставленный формальными гарантіями, карающій не тенденцію, а уже совершившійся фактъ?
Бывшій въ началѣ своей служебной карьеры судебнымъ дѣятелемъ, В. К. ф.-Плеве питалъ даже нѣкоторую — весьма, впрочемъ, платоническую — любовь къ „гарантіямъ правильнаго судопроизводства . И не его вина, если дальше двусмысленнаго закона — онъ пойти не могъ.
Этотъ законъ, устанавливающій судебное разбирательство, въ искаженной до уродливости формѣ, для политическихъ дѣлъ „съ уликами и сохраняющій въ неприкосновенности прежній административный порядокъ разбирательства для дѣлъ „безъ уликъ , является краснорѣчивымъ доказательствомъ принципіальной несовмѣстимости — несовмѣстимости quand même - полицейскаго самодержавія съ правовыми гарантіями личности.
Анализируя дѣятельность покойнаго министра, мы встрѣчаемся на каждомъ шагу съ такимъ же отрицательнымъ отношеніемъ его и къ другимъ проявленіямъ личной свободы. Покойный министръ былъ убѣжденнымъ противникомъ свободы печати. Не говоря уже о финляндской прессѣ, пользовавшейся еще недавно дѣйствительной свободой, а нынѣ преданной смертной казни „истинно - русскими насильниками, — даже наша повременная ежедневная печать — за малыми исключеніями жалкая и ничтожная до отвращенія — испытала на себѣ тяжелую руку всемогущаго временщика. „Новое Время , „Новости , „Петербургскія Вѣдомости , — газеты, отличающіяся другъ отъ друга, развѣ только разноцвѣтными оттѣнками равновеликой низости — неоднократно подвергались преслѣдованіямъ, несмотря на всю свою пестроту и благонамѣренность, за мысли и чувствованія, идущія въ разрѣзъ съ чувствованіями и мыслями Полицейскаго Промысла. Стараніями цензуры, трепещущей передъ энергической и безцеремонной волей министра, провинціальная печать поставлена была въ фактическую невозможность „вредить . Все, что еще было въ ней живого и мыслящаго, за