No 19.
1915
НИВА
Та, которая ждетъ.
Разсказъ Вл. Табурина.
Мы шли сторонкой, по сухой примятой травѣ, а по дорогѣ шаркали тысячи усталыхъ ногъ.
Я разсѣянно слушалъ поручика Елагина. Мнѣ гораздо интереснѣе было прислушаться къ отдѣльнымъ голосамъ изъ этихъ тысячъ людей, которые шаркали по дорогѣ усталыми ногами. Но отдѣльныхъ голосовъ я не могъ разобрать. Тутъ не было ни отдѣльныхъ мыслей, ни отдѣльной воли. И общій голосъ ихъ тихаго говора гудѣлъ, какъ дыханіе великой груди.
Мой спутникъ не заботился о томъ, чтобы я его слушалъ, и замолкалъ именно тогда, когда я поворачивалъ къ нему лицо. Но тонъ его голоса говорилъ: пойми же ты, что мнѣ это очень важно .
- Почему поздно?
- Меня убьютъ. Я чувствую. И страшно то, что меня убьютъ, и я ея не увижу.
1915
365
Мы оба посмотрѣли на темныя, приникшія къ землѣ тѣла, и, казалось, мы слышали ихъ торжественное молчаніе, какъ гимнъ смиренію передъ великимъ долгомъ.
Нѣтъ,-сказалъ Елагинъ, передернувъ плечами.-Это вовсе не жалоба, а совершенно ясное предчувствіе. Я не въ первый разъ въ бою. И волновался тогда больше, чѣмъ теперь, но это волненіе бывало совсѣмъ другого рода. Я представлялъ себѣ именно то опасное, что впереди. А сегодня это меня совсѣмъ не интересуетъ. Я все думаю о томъ, что осталось позади. Зачѣмъ я не пошелъ туда, гдѣ меня ждутъ. Или сегодня, или никогда. Вотъ что мучительно. Мнѣ тяжело за тѣ страданія, которыя я причиню. Только теперь я это понялъ, только теперь я себѣ это представляю...
- Цѣлую недѣлю мы здѣсь крутимъ, и я знаю, что этотъ санитарный поѣздъ стоитъ гдѣ-то въ полѣ, верстахъ въ семи отсюда. И вотъ до сихъ поръ я не нашелъ времени его разыскать. А теперь ужъ поздно.
Кого это ее ?- мысленно спросилъ я. Мнѣ представилось блѣдное безпокойное личико, закрытое косынкой до бровей. Прозрачный завитокъ волосъ упрямо выбивается у виска, и она нарочно не прячетъ его. Тонкіе пальцы, держащіе бинтъ, шевелятся быстро, но неувѣренно, и дѣлаютъ много ненужныхъ движеній. Ей не больше 19 лѣтъ, потому что ему только 22. Можетъбыть, она еще не кончила гимназіи или курсовъ и бросилась сюда, чтобы работать на однихъ съ нимъ поляхъ.
Если его ранятъ-она будетъ плакать. Ей такъ знакомы слезы, хотя и незнакомо горе. Еще недавно плакала она изъ-за дуоной отмѣтки. Плакала, если онъ забывалъ поздравить ее съ днемъ рожденья.
Если его убьютъ, она будетъ плакать еще больше. Ей такъ знакомы слезы.
- Вотъ и дорога!
Передъ нами стѣна высокой желѣзнодорожной насыпи. Точно подошла она къ намъ навстрѣчу изъ темноты. Черезъ нашъ путь перекинутъ віадукъ. Шарканье ногъ отдается надъ головами.
Сверху заскрипѣла шестерня остановленной дрезины, и безразличный голосъ спросилъ:
- Какая часть?
Кто-то отвѣтилъ снизу, а Елагинъ побѣжалъ по крутымъ ступенькамъ деревянной лѣстницы на откосъ.
Тамъ онъ сталъ спрашивать, а безразличный голосъ ему отвѣчалъ.
- Далеко ли отсюда?
Днемъ стоялъ около рощи... Версты двѣ отсюда. Вѣроятно, и теперь тамъ.
- А почему не видно свѣта?
- Огни на паровозѣ потушены-оттого и не видно. Окна занавѣшены-оттого и не видно.
Дрезина покатила дальше. Елагинъ нагналъ меня уже за віадукомъ.
- Какая досада!.. Въ двухъ верстахъ отсюда. Теперь не урвешься. А вѣдь было свободное время. Ахъ, я дерево! Подло это разъ. Непоправимо-это два.
По-моему-ни то ни другое. А просто вы здорово влюблены. - Вотъ то-то что нѣтъ. Ого! Былъ бы я влюбленъ, нашлось бы во мнѣ прыти. Не разъ побывалъ бы тамъ. Поцѣлуи, охи, вздохи и тому подобная ерунда. Нѣтъ, я не влюбленъ. Не успѣлъ еще.
Понимаю. Значитъ, жажда свиданія съ той стороны сильнѣе, чѣмъ съ вашей?
Вотъ именно... Это-то меня и мучитъ... Ну, довольно. Не будемъ больше говорить объ этомъ.
Колонна остановилась. Люди безъ команды сходили съ дороги и, не снимая снаряженія, приникали къ землѣ, кто сидя, кто полулежа. Было девять часовъ вечера. Тѣнью проѣхалъ на иноходцѣ ординарецъ. Не торопясь протащился транспортъ санитарныхъ повозокъ, пустыхъ, въ ожиданіи будущихъ раненыхъ. Далеко въ сторонѣ вздрагивало зарево для чего-то стрѣляющей залпами и не получающей отвѣта батареи. Вспышки потухали, и, погодя, изъ темноты долеталъ глухой раскатъ, какъ безпокойное рычаніе соннаго звѣря.
Елагинъ посчиталъ секунды и сѣлъ на краю дороги, опустивъ ноги въ канаву.
Пристраивайтесь тутъ! Хорошо бы теперь погрѣться у костра. Вамъ не холодно?
- Нѣтъ.
А у меня зубы стучатъ. Вѣрно, лихорадка. Да-съ... И думаю я еще вотъ о чемъ. Если геперь гдѣ-нибудь въ городѣ человѣка переѣдетъ трамваемъ, объ этомъ напишутъ замѣтку въ газетахъ съ особымъ заголовкомъ. А если я буду убитъ, то мое имя помѣстятъ въ общемъ спискѣ, и никто вниманія не обратитъ... Впрочемъ, кромѣ одного человѣка.
Бросьте! Зачѣмъ объ этомъ говорить! Мы всѣ въ одинаковомъ положеніи, а молчимъ. Посмотрите, какъ умѣютъ молчать солдаты.
Елагинъ долго сидѣлъ молча, отвернувъ лицо въ сторону. Потомъ строго посмотрѣлъ на меня и заговорилъ скороговоркой:
Знаете что... Увѣдомьте ее, если что случится. Поѣздъ найти легко, а подробности еще легче. Вы сами увидите.
Хорошо, хорошо. И просить не надо. Но продолжать съ вами такой разговоръ я отказываюсь. Это вредно для васъ самихъ.
Елагинъ виновато улыбнулся и кивнулъ головой. Видимо, готовъ былъ подчиниться моему указанію. Я въ самомъ дѣлѣ нашелъ въ немъ странную перемѣну. Мнѣ стало жутко, какъ около больного, приговореннаго къ смерти.
Елагинъ заговорилъ умышленно шутливо:
И удивительная вещь: безпокоятъ меня разныя мелочи. Носки у меня рваные- это меня раздражаетъ. Была у меня плитка шоколода мучусь, не могу припомнить: съѣлъ я ее, или потерялъ. Только три дня не умывался, и ужъ руки липнутъ-непріятно. Ногти отросли, мѣшаютъ. Нѣтъ ли у васъ ножницъ?
- Къ сожалѣнію...
-- Ну, конечно, какія тутъ ножницы!
Люди стали стягиваться къ дорогѣ и формировали колонну. Въ три часа ночи мы уже были далеко. Прошли нѣсколько деревень, покинутыхъ жителями, прошли мимо усадьбы съ освѣщенными окнами. Нашъ батальонный послалъ приказаніе тушить огни. Свернули съ дороги; мы шли полями, огородами, разбирая изгороди.
Въ оврагѣ остановились, сдѣлали повѣрку, подождали отсталыхъ, и впередъ пошла одна рота.
Только поднялись изъ оврага, сквозь кривыя низкорослыя деревья фруктоваго сада показался свѣтъ. Въ открытомъ къ тыльной сторонѣ сараѣ съ печами, должно-быть, для сушки фруктовъ, собрались чужіе офицеры. Тутъ же недалеко топтались лошади съ ординарцами. Нашъ ротный пошелъ въ сарай, а мы съ Елагинымъ остались при своихъ взводахъ.
Я долго смотрѣлъ на лица штабныхъ, освѣщенныя отъ земли свѣчнымъ огаркомъ и отраженіемъ свѣта отъ разложенной карты. Разговаривали офицеры громко, оживленно. Я подошелъ поближе, чтобы лучше слышать.
Тучный и, очевидно, старшій говорилъ, сидя на ручной телѣжкѣ:
Дайте мнѣ горячаго чаю, пускай безъ сахару, но чтобы это былъ чай хорошо заваренный на чистой водѣ, не перепрѣлый, съ ароматомъ, и я могу три дня не ѣсть... Ну, капитанъ, вамъ пора. Съ Богомъ! Такъ вы поняли? Дойдете до мельницы, залягте въ кустарникѣ. Какъ только, чуть на разсвѣтѣ, обозначатся церевца, подстриженныя, вдоль дороги — пускайте цѣпи. Если слѣва услышите выстрѣлы, не смущайтесь—это наши, они васъ поддержатъ. Ну... желаю успѣха. Шпарьте!
Мельницу мы не скоро нашли въ темнотѣ. Посылали впередъ дозорныхъ. Метались то вправо, то влѣво, боясь неосторожно выдвинуться, и наконецъ залегли въ кустахъ и лежали больше часу. Похоже было на то, что вся наша задача сводится къ тому, чтобы ходить и лежать. Я растянулся спиной на холодной землѣ, не чувствуя ни холода ни усталости. Ни о чемъ не думалъ и дышалъ тяжестью остановившагося времени.
Кто-то нагнулся надо мной и мимоходомъ пожалъ мнѣ руку. Я узналъ Елагина. Онъ пошелъ со своимъ взводомъ.
Только теперь можно было разглядѣть часы. Шестой вначалѣ. Мучительно хотѣлось курить. Единственно, къ чему была охота, но нельзя.
Стало какъ будто теплѣе. Мнѣ представилась печь, затопленная сухими дровами. Они трещали безпорядочно и весело. Я зналъ, что это началась ружейная стрѣльба непріятеля, но въ этихъ звукахъ не было ничего пугающаго. Я приподнялся. На горизонтѣ, гдѣ уже обозначились слабыя очертанія подстриженныхъ деревьевъ, перебѣгали нитью желтые огоньки. Ближе въ полѣ мѣстами вскакивали отъ земли пять, шесть человѣкъ, бѣжали и опять припадали.
Въ этой мелькающей рамкѣ желтыхъ огней впереди и заключалась та опасность, о которой мнѣ раньше приходилось задумываться и волноваться. Но теперь это казалось гораздо проще. Ничего эффектнаго и грознаго.
Кто-то протяжно зѣвнулъ, или простоналъ во снѣ. Я прислу