No 20.
1915
НИВА
Птичка.
Разсказъ Бориса Лазаревскаго.
Рыженькая, востроносенькая, какъ будто задумчивая, Лёля нравилась всѣмъ чиновникамъ и офицерамъ. И знакомые и незнакомые за глаза называли ее русалкой. Это названіе привилось къ Лёлѣ, вѣроятно, потому, что ея голубые глаза на солнцѣ казались иногда зеленоватыми, и она часто ходила съ распущенными волосами и блѣдно-зелеными цвѣтами на соломенной шляпѣ. Называли ее еще и птичкой.
Городокъ былъ маленькій пограничный, и Лёлю знали всѣ: даже мѣстный ксендзъ-пробощъ Витошинскій при встрѣчѣ опускалъ глаза, а дома съ грустью говорилъ своей сестрѣ:
Szkoda,e taka ladna panienka nie jest katoliczka *).
1915
385
изъ купэ, то увидѣла, что это тотъ самый чиновникъ таможеннаго вѣдомства, который за ней слѣдилъ. Стало немножко досадно, что пришлось воспользоваться любезностью именно этого человѣка, но усталость взяла свое, и Лёля больше не отказывалась. Лечь все-таки было нельзя. У самаго окна сидѣла ворчливая дама, повидимому, очень недовольная тѣмъ, что она осталась не одна. И никто изъ нихъ не заснулъ во всю ночь. Лёлѣ стало жаль чиновника, и она въ свою очередь сказала:
И чѣмъ больше было у Лёли поклонниковъ, тѣмъ меньше знала она сама, кто ей нравится.
Уже прошло три года съ тѣхъ поръ, какъ Лёля окончила гимназію, но у нея еще ни разу не загорѣлось сердце тѣмъ неожиданнымъ чувствомъ, которое налетаетъ неизвѣстно откуда и неизвѣстно почему.
И собственный домикъ бабушки, уютный и бѣленькій, казался ей клѣткой, изъ которой очень трудно вылетѣть на свободу.
Покойный мужъ бабушки служилъ въ таможенномъ вѣдомствѣ и странствовалъ по всѣмъ границамъ. Здѣсь онъ купилъ крохотный домикъ, и сюда же къ нему переѣхала рано овдовѣвшая дочь съ Лёлей. Здѣсь мать Лёли и умерла, здѣсь умеръ и дѣдушка, здѣсь Лёля и поступила въ гимназію. И для бабушки и для нея маленькій польскій городокъ сталъ второй родиной. Пенсія у бабушки была небольшая, всего сто десять рублей въ мѣсяцъ, но за квартиру платить было ненужно, и всѣ предметы первой необходимости были очень дешевы, такъ что бабушка умудрялась еще кое-что откладывать.
Леля хлопотала о мѣстѣ классной дамы въ женской гимназіи, но нашлись кандидатки съ болѣе сильной протекціей, и это не удалось. Пробовала она учиться писать на машинѣ, но изъ этого тоже ничего не вышло. Осенью всѣ влюбленные въ нее кавалеры съ удивленіемъ узнали, что Лёля уѣхала въ Петербургъ и поступила на курсы. Не легко ей было выпросить на это у своей единственной родственницы-бабушки триста рублей. Уѣзжая, она клятвенно обѣщала не заниматься политикой и ходить въ церковь.
- Послушайте, зачѣмъ вы стоите, вѣдь здѣсь есть мѣсто для третьяго.
Онъ бросилъ папиросу, вошелъ и сѣлъ посрединѣ. Начали разговаривать. И оказалось, что таможенный ѣдетъ въ тотъ же городокъ, но въ первый разъ въ жизни, потому что перевелся съ Дальняго Востока. Ворчливая дама совсѣмъ неожиданно собрала свои узелки и вышла на одной изъ маленькихъ станцій.
Уже былъ пятый часъ утра, но зимняя ночь не окончилась. Съ чернаго неба смотрѣли еще звѣзды, и въ окно не было видно, гдѣ идетъ поѣздъ-въ лѣсу или въ полѣ.
Чиновникъ сталъ разспрашивать Лёлю, дорога ли у нихъ жизнь, и какое у нихъ общество. Потомъ разсказалъ о себѣ, что онъ вдовецъ, жена его умерла пять лѣтъ назадъ во Владивостокѣ, что китайцы и японцы, съ которыми приходились имѣть дѣло, ему опротивѣли, и онъ, какъ о милости, просилъ о переводѣ въ Царство Польское. Чиновникъ долго молчалъ и потомъ добавилъ:
Знаете, вы мнѣ ужасно напоминаете мою покойную жену, а я увѣренъ, что женщины, похожія по внѣшности, всегда имѣютъ что-то общее и въ характерѣ. Вы откуда ѣдете?
Петербургъ Лёлю удивилъ и испугалъ, а курсистки не очень понравились. Казалось, что каждая изъ нихъ считаетъ себя слишкомъ умной. И Лёля до Рождества держалась совсѣмъ одинокой, ходила только на лекціи и въ церковь; каждую субботу писала бабушкѣ по открыткѣ. Дождливая погода и молчаніе, вѣроятно, были причиной того, что голубые глаза Лёли стали еще печальнѣе.
Эти глаза снова заблестѣли, когда въ началѣ декабря почтальонъ принесъ денежный переводъ отъ бабушки и письмо, въ которомъ старуха писала, что все время болѣетъ, и очень просила Лёлю поскорѣе пріѣхать на праздники,-не откладывать.
Въ вагонѣ она почувствовала себя совсѣмъ счастливой, но все такой же одинокой, и ни съ кѣмъ не разговаривала, а проѣхали Вильну, то всѣ вновь садившіеся пассажиры уже казались родными. Въ Варшавѣ была пересадка. Лёля съ аппетитомъ съѣла порцію фляковъ и выпила стаканъ чаю. А потомъ долго ходила взадъ и впередъ по перрону. Какъ и у многихъ нервныхъ дѣвушекъ, у нея была способность чувствовать на себѣ чужой взглядъ.
- Изъ Петербурга...
- Учитесь тамъ?
- Да, я курсистка.
- Вотъ ужъ никогда не подумалъ бы; я самъ окончилъ Петербургскій университетъ и видѣлъ множество курсистокъ, но вы совсѣмъ не типичная.
Да, пожалуй... я пробыла только одно полугодіе. Мнѣ было скучно и страшно...
- Почему?
-- Да въ Петербургѣ всѣ, даже знакомые, какъ чужіе, а у насъ и незнакомые, какъ свои.
Чиновникъ снова замолчалъ. Потомъ сказалъ, что пойдетъ покурить въ коридоръ, и когда вернулся, то увидѣлъ, что барышня уснула крѣпкимъ сномъ. Она открыла глаза, когда солнце уже блестѣло на голубоватомъ, покрывавшемъ поле, снѣгѣ.
Весело и быстро постукивая на стрѣлкахъ, влетѣлъ поѣздъ на знакомую Лёлѣ съ дѣтства станцію. Таможенный едва успѣлъ спросить, есть ли въ городѣ гостиница, и какъ она называется. Лёля что-то пробормотала, весело кивнула ему головкой и вылетѣла на перронъ.
Дома она очень обрадовалась дѣйствительно разболѣвшейся бабушкѣ. Въ каждой комнатѣ горѣла въ углу лампадка, и отъ рога до порога были постланы цвѣтныя дорожки. Гудѣла толькочто затопленная герметическая печка. Блестѣло въ зальцѣ піанино, и чехлы на мебели казались особенно чистенькими. Горничная Юзефа обрадовалась Лёлѣ, живо сварила кофе и сбѣгала за сливками. Бабушка ни о чемъ не разспрашивала, а только крестилась и шептала:
Женщины умѣютъ, не поворачивая головы, смотрѣть назадъ. И Лёля замѣтила, что тревожившій ее взглядъ принадлежитъ уже немолодому, но красивому чиновнику. Она не боялась, что онъ заговоритъ, или задѣнетъ ее.
Уже вечерѣло; Лёлѣ предстояло взять свои вещи у носильщика и ѣхать черезъ весь городъ на другой вокзалъ, откуда поѣздъ отходилъ въ десять часовъ вечера. Не обращая больше вниманія на чиновника, она такъ и сдѣлала. Въ этотъ день выпала вообще рѣдкая для Варшавы санная дорога, и послѣ захода солнца стало подмораживать. Яркій свѣтъ электрическихъ фонарей, чистый воздухъ и гладкая дорога, и двигавшіеся по тротуарамъ люди-все это бодрило. Хотѣлось и самой поскорѣе попасть въ родной городокъ, увидѣть бабушку и затѣмъ пройтись по главной улицѣ, чтобы всѣ узнали, что Лёля вернулась.
Пассажировъ набралось много, а поѣздъ былъ безъ плацкартъ. И когда Лёля со своей корзиночкой и ручнымъ саквояжемъ наконецъ попала въ купэ, то оказалось, что негдѣ не только лечь, но даже сѣсть.
- Ну, и слава Богу, что благополучно доѣхала...
О чиновникѣ Лёля совсѣмъ забыла.
Послѣ кофе умылась, переодѣлась, поцѣловала бабушку и пошла гулять. Встрѣтила двухъ подругъ, одну изъ нихъ уже замужнюю, студента-политехника и еще одного путейца, затѣмъ влюбленнаго въ нее ротмистра пограничной стражи и множество другихъ знакомыхъ. Почти каждый считалъ своимъ долгомъ спросить ее о курсахъ, но Лёлѣ нечего было отвѣчать, кромѣ того, что тамъ учатся цѣлыхъ десять тысячъ барышень.
Какъ и прежде, она любила всѣхъ и никого особенно.
Бабушка все время была ласкова и какъ будто здорова, только часто жаловалась на сердце. Лёля поздно вставала и ни о чемъ не думала. Одѣваясь, она выслушивала городскія новости отъ Юзефы, которая ни съ того ни съ сего однажды спросила. правда ли, что барышни тамъ на курсахъ рѣжутъ мертвецовъ. Леля въ отвѣтъ только разсмѣялась.
Это ничего,-подумала Лёля:-на одной изъ промежуточныхъ станцій кто-нибудь выйдетъ, и я займу свободное мѣсто, а пока можно постоять и въ коридорчикѣ .
Поѣздъ двинулся. Одинъ изъ сидѣвшихъ на нижней лавкѣ пассажировъ сказалъ изъ темноты:
Пожалуйста, займите мое мѣсто, я въ дорогѣ никогда не сплю...
Лёля поблагодарила, и когда произнесшій эту фразу вышелъ
*) Какъ жаль, что такая хорошенькая барышня не католичка.
Однажды, когда она уже совсѣмъ была готова, но еще не окончила прически, вошла Юзефа и съ таинственнымъ видомъ сообщила, что пришелъ и спрашиваетъ барышню какой-то цивильный *) панъ, котораго она никогда раньше въ городѣ не встрѣчала. Лёля пожала плечами, наскоро заколола двѣ шпильки и вышла въ зальце, но здѣсь никого не было. Она повернула голову и увидѣла въ передней стоявшаго въ пальто, но безъ фуражки, таможеннаго чиновника, съ которымъ ѣхала въ поѣздѣ. Онъ поклонился и сказалъ:
Простите, ради Бога, но я до сихъ поръ не могу найти себѣ квартиры; дѣло въ томъ, что мои подчиненные встрѣтили меня
*) Штатскій.