No 27. 

1915 

НИВА 

ваній отдѣльно собраны въ концѣ. Приведемъ наиболѣе характерныя изъ нихъ: 

Въ одномъ изъ московскихъ лазаретовъ лежалъ раненый солдатъ Шарахудиновъ (татаринъ). Несмотря на тяжелое раненіе, Шарахудиновъ имѣлъ бодрый видъ. И когда Его Величество передалъ ему медаль, онъ громко поблагодарилъ Государя и добавилъ: 

Ваше Императорское Величество, разрѣшите мнѣ вашу ручку поцѣловать! 

- Этого не полагается,-отвѣтилъ Государь. Однако протянулъ ему руку. 

Шарахудиновъ нѣсколько разъ покрылъ руку Государя поцѣлуями. 

Въ одномъ изъ госпиталей (въ Новочеркасскѣ) произошла такая сцена: 

- Желаю тебѣ скоро поправиться!-говоритъ Государь одному изъ раненыхъ и затѣмъ переходитъ къ раненому кубанскому казаку, Сергѣеву. Государь передаетъ ему медаль и ласково говоритъ: 

1915 

- Я былъ недавно на твоей родинѣ, на Кубани. Казакъ радостно взглянулъ и, улыбаясь, сказалъ: - Ну, что тамъ, Ваше Величество? Ничего? 

Государь улыбнулся и промолвилъ: 

525 

Ничего! Казаковъ тамъ еще много. Очень Меня хорошо принимали. 

- Ну, а то какъ же, Ваше Величество? 

Государь еще больше улыбнулся этой простой рѣчи кубанца и отошелъ. 

Такихъ сценъ встрѣчаемъ въ книгѣ ген.-м. Дубенскаго множество, и всѣ онѣ свидѣтельствуютъ о простотѣ и сердечности общенія между Царемъ и ранеными воинами. 

Героямъ-мученикамъ. 

Подъ истязаньями безмѣрными, Точа живую кровь свою, Они остались твердо-вѣрными Отчизнѣ, Господу, Царю!.. Въ черты мучителей холодныя, Не умоляя, не грозя, Неустрашимо-благородные, Смотрѣли прямо ихъ глаза. 

Книга читается съ неослабнымъ интересомъ. Издана она великолѣпно и украшена многочисленными отлично исполненными снимками; нѣкоторые изъ нихъ мы, съ особаго разрѣшенія, здѣсь воспроизводимъ. 

(Панасюку, Макухѣ, Водяному и памяти Остапа Пахомова). 

Въ огнѣ страданья нестерпимаго, Блѣднѣлъ и меркнулъ чистый ликъ... 

Но тайны воинства родимаго 

Не выдалъ вырванный языкъ! 

Ихъ подвигъ не умретъ божественный, Но, какъ пасхальный свѣтлый звонъ, По всей Руси пройдутъ торжественно Святые звуки ихъ именъ. 

И задрожитъ душа славянская, И всюду скажетъ брату братъ: «Благословенна Русь крестьянская, Такихъ родящая солдатъ!» 

Въ заревѣ войны. 

(Записки военнаго корреспондента). М. Доманскаго. 

VII. У этапнаго коменданта. 

Послѣ утомительнаго девятидневнаго путешествія на лошадяхъ отъ Варшавы въ душный передгрозовой полдень добираюсь наконецъ до Т.,-отсюда проѣхать версты три-четыре, и уже Галиція. 

Но оказывается, проѣхать эти нѣсколько верстъ далеко не легко. Содержатель постоялаго двора развелъ руками и категорически заявляетъ: 

- Кони нема ани-ни! Всѣхъ забрали подъ Сеняву австрійскія арматы и повозки, что наши забрали, везти. Бо то жъ арматы! Двадцать кони въ одну запрягаютъ. Второй день уже везутъ. О, ма-буть, опять ѣдутъ, бо народъ бѣжитъ! 

Дѣйствительно, по обширной пыльной площади бѣжали, направляясь въ одну сторону, толпы народа: мужчины, женщины, старики, даже старухи, и, конечно, опережая всѣхъ, дѣти. Побѣжалъ и хозяинъ постоялаго двора. За нимъ послѣдовалъ и я. 

Народъ столпился у начала узкой, вымощенной бревнами улицы. По ней со страшнымъ грохотомъ и звономъ приближалось густое облако пыли. Все ближе, ближе. Вотъ показался верховой, за нимъ длинная вереница спаренныхъ лошадей на площадь, заглушая людской говоръ и обдавая насъ клубами пыли, вкатилась первая пушка. За нею вторая, третья, всето шесть орудій, запряженныхъ каждое десятью парами лошадей. Пушки были мѣдныя, желтыя, необыкновенно длинныя, калибромъ дюймовъ въ десять-двѣнадцать, на очень высокихъ колесахъ. Онѣ казались какими-то чудовищами, стѣнобитными машинами древнихъ временъ. За пушками безконечной вереницей потянулись санитарныя и обозныя повозки. 

Это все были трофеи, взятые нашими войсками подъ Сенявой. 

Бой подъ Сенявой въ ночь на 14-е мая это новое славное дѣло нашихъ кавказскихъ войскъ подъ начальствомъ доблестнаго генерала Ирманова. 

Сдвинувъ при болѣе чѣмъ существенной помощи германцевъ линію нашихъ войскъ съ Дунайца и слѣдуя на приличномъ, впрочемъ, разстояніи за нашими отходящими полками, австрійцы докатились до Сана и, перейдя его, заняли Сеняву. Здѣсь, повидимому, нашъ противникъ рѣшилъ немного отдохнуть. 

Произошло именно то, чего австрійцы совершенно не ожидали. Въ темную душную ночь на 14-е мая русская пѣхота безъ выстрѣла подошла къ окопамъ австрійцевъ у Сенявы, бросилась стремительно въ атаку, въ буквальномъ смыслѣ слова смела первую линію обороны и на плечахъ панически бѣгущихъ австрійцевъ ворвалась въ городокъ. Здѣсь началось нѣчто неописуемое. Часть австрійцевъ, схватившись за оружіе, пыталась оказать сопротивленіе. Но порывъ атакующихъ былъ такъ стремителенъ, такъ могучъ, что сопротивлявшіеся въ одинъ мигъ были перебиты, разсѣяны штыками. 

Зоя Бухарова. 

Большая часть австрійцевъ, не пытаясь сопротивляться, бѣжала. Очень многіе не только нижніе чины, но и офицеры бѣжали въ одномъ бѣльѣ. Одинъ пѣхотный полкъ сдался цѣликомъ со знаменемъ и со всѣмъ составомъ офицеровъ. 

Къ разсвѣту бой закончился. Нашими войсками было взято семь съ половиною тысячъ плѣнныхъ, двѣнадцать крупнокалиберныхъ орудій крѣпостного типа, снятыхъ австрійцами съ фортовъ Кракова и поставленныхъ на спеціально приспособленные лафеты, свыше десяти полевыхъ пушекъ, около семисотъ санитарныхъ и обозныхъ повозокъ и множество боевого матеріала. 

Неудивительно поэтому, что въ Т. не было лошадей: на пятьдесятъ верстъ вокругъ Сенявы были собраны лошади для перевозки всѣхъ этихъ трофеевъ. 

- Но вѣдь мнѣ нужно ѣхать! Какъ же быть?- спрашиваю я содержателя постоялаго двора, когда пушки и повозки, окутанныя облакомъ пыли, миновали площадь. 

- Кони нема!- снова разводитъ руками флегматичный полякъ.-Развѣ что у пана коменданта достанете. У нихъ, ма-будь, оставлено. 

- А гдѣ комендантъ? 

- Вонъ, въ тымъ домѣ! Вонъ, гдѣ желтый флагъ! 

Направляюсь къ указанному дому. Вхожу. Въ первой большой комнатѣ нѣсколько длинныхъ столовъ. На нихъ книги, бумаги. Десятокъ писарей усиленно скрипитъ перьями и щелкаетъ на пишущихъ машинахъ. 

- Коменданта можно видѣть? 

- Пожалуйте въ ту комнату! 

Чѣмъ могу служить?-Навстрѣчу мнѣ приподнимается полковникъ съ сухощавымъ выразительнымъ лицомъ и длинной, совершенно серебряной бородой.—Лошадей? Могу, но только до слѣдующаго этапа, не дальше! 

- Будьте любезны, хоть до слѣдующаго. 

- Это можно! Стеликинъ!- зычно кричитъ полковникъ и, когда въ дверяхъ вырастаетъ фигура солдата, приказываетъ: — Распорядись, чтобы приготовили пару лошадей. 

Я хочу откланяться и уйти. Но комендантъ протестуетъ: 

- Э, нѣтъ, батенька! Такъ нельзя! Я вамъ лошадей, а вы мнѣ новости. Садитесь-ка да выкладывайте все, что знаете. Мы тутъ всякаго свѣжаго человѣка опрашиваемъ. Да-съ! А за это мы васъ и чайкомъ еще угостить можемъ. Жихаревъ! — снова кричитъ полковникъ. И снова въ дверяхъ вырастаетъ фигура.— Чаю намъ съ лимончикомъ, съ сухарями и со всѣмъ прочимъ что по штату полагается. Только живѣе, пожалуйста, поворачивайся! 

За чаемъ выясняется, что полковнику не такъ важны новости, которыя онъ, кстати, знаетъ лучше меня, какъ просто хочется поговорить со свѣжимъ человѣкомъ. Поэтому онъ больше говоритъ, а я больше молчу.