С
ОНЕЧКА Курилко была самой интересной девицей в городе. Город наш южный, ленивый, и эти качества передались всем его сонным обитателям ... ко Сонечка, нет... Сонечка —огонь, ртуть... пламя! К тому же она пела, рисовала и прекрасно декламировала. А когда, тряхнув коротко остриженными кудряшками, Сонечка читала нам „Москву кабацкую , все только крякали, а уездный завполитпросвет (он же главный Сонечкин ухажор) в эти минуты говорил: „Вам бы в Москву, Сонечка, с этаким талантом... Да вы бы там всех обворожили ...
И накаркал... чтоб ему ни дна, ни покрышки. Уехала ведь... в Москву... Да там и погибла. Словом, не совсем, а около того... Так сказать—аллегорически!
Город наш маленький, сами знаете... на отлете. Нет к нему ни хорошего шоссе, ни курорта. Железная дорога мимо идет, да и то в стороне. Стоит это городок наш, и ни он к кому—и к нам никто... Как вдруг, глашатай наш, он же письмоводителем коммунхоза состоит, Соскин Ананий бежит через улицу да в знакомые окна перстом этак „стук... стук“— Кино к нам приехало!!
Пробубнит в форточку да мимо. Так, окаянный, весь городишко в полчаса обежал, всех предупредил. Ну, ладно. Смотрит, в сам-деле, едут по улице на трех извозчиках (а у нас их всего четыре) неведомые люди. Проехали, да прямым манером в номера „Париж , которые Тараскин от Коммунхоза держит.
Удивляемся, к чему бы это? Уж не ревизия ли, или, может, к войне? А Соскин, окаянный, тут как тут. . „Ничего, — говорит — не к войне, а очень даже просто, сымать ленту будут .
Чего у нас енимать-то? Домов хороших нету, улиц чистых не заведено. Одни свиньи, да и те по лужам валяются. Однако, ждем.
Утром, правда твоя, господи, верно сказал Соскин, вышли из „Парижа очкастые люди и с ними две, в роде сказать, девицы. Походили, походили по городу, да возле собора, там, где одни свиньи гуляют, стали представлять.
Одни ходят, другие машинку крутят, третьи кричат. Покрутили за ручку этак с полчаса, а Вокруг уже толпа, почитай, полгорода сбежалось... Вот тут-то на грех и наша Сонечка очутилась. Где уж она была — не знаю; одно верно, что познакомились с нею проклятые крутилы. О чем они там разговоры вели, тоже неведомо, однако, смотрим Сонечка все с ними. Днем около машинки похаживает, со снимателями переговаривается, а как вечер наступит—и нет ее вовсе. И таким манером все пять дней. Наш политпросвет даже скис совсем... Предложил я было рыла снимателям размухлевать; однако, он отсоветовал: не годится, говорит, а особливо для служителя культа. Это он обо мне выразился, потому как я в соборе живоцерковным дьяконом состою.
Ну, ладно! Встречаем это мы на бульваре Сонечку и этак ей грустно и со значением говорим;
— Что же, Сонечка, важны уж больно стали. Столичные, значит, лучше?
А она этак глазками круть-круть по сторонам, ухмыльнется будто про себя и отвечает.
— Нет... нисколько. Только мне с ними интереснее культурно время проводить... Культурно!! Слово-то какое.
— Выходит, мы, свиньи, значит, некультурные. Эго как надо понимать?—обиделся политпросвет.
— А это уж как — говорит — хотите, так и понимайте,—а сама каблучками щелк и ходу.
Покрутили мы головами, постояли в раздумьи да и пошли в пивную.
ВОЗВРАЩАЮСЬ я с нашей грустной беседы и на душе тоскливо, — то ли от пива баварского, то ли от Сонеч
киного злодейства. Как вдруг, гляжу, идет она, богиня наша, со своим вертуном. Я, нормально, за дерево да по-над забором подкрался до них. Прошлись они раза два-—к на лавочку, возле меня и опустились. Только сели, как начал ей тут очкастый глаза заливать.
„Да вы то... да вы сё!! Да вам бы в Москву, словом, как понес... А она, Сонечка бедная, совсем очумела. Вдруг он как ляпнет: — „Да вы не простая, а фото...гени...чная, —да в щеку ее чмок.
Что уж это слово значило—я не знаю; однако, вижу дело плохо... Тут я громко как хмыкну „Хмм“ да и вылезаю вперед.— Вы что же это,—говорю — молодой человек, чужих девиц лапаете? Вы за этим сюда приехали?
А тот очень свободно отвечает.
А в чем дело, гражданин? Девица не препятствует ... а что разговорами об искусстве занимаемся, так это —говорит— не ваше дело.
Что ему, вертуну проклятому, на это скажешь? А он себе развязно продолжает,
— Мы в лице Софьи Павловны нашли алмаз. Такого фото...ге...ничного профиля и в Европе не найти, — и к Сонечке:— так как же, дорогая, едем с нами в Москву? В Москву!!? Я так и присел. А Сонечка поворачивает свой лик ко мне, а из глаз молнии летят.
Рис. худ. Я. ЯНОША.
ОНЕЧКА Курилко была самой интересной девицей в городе. Город наш южный, ленивый, и эти качества передались всем его сонным обитателям ... ко Сонечка, нет... Сонечка —огонь, ртуть... пламя! К тому же она пела, рисовала и прекрасно декламировала. А когда, тряхнув коротко остриженными кудряшками, Сонечка читала нам „Москву кабацкую , все только крякали, а уездный завполитпросвет (он же главный Сонечкин ухажор) в эти минуты говорил: „Вам бы в Москву, Сонечка, с этаким талантом... Да вы бы там всех обворожили ...
И накаркал... чтоб ему ни дна, ни покрышки. Уехала ведь... в Москву... Да там и погибла. Словом, не совсем, а около того... Так сказать—аллегорически!
Город наш маленький, сами знаете... на отлете. Нет к нему ни хорошего шоссе, ни курорта. Железная дорога мимо идет, да и то в стороне. Стоит это городок наш, и ни он к кому—и к нам никто... Как вдруг, глашатай наш, он же письмоводителем коммунхоза состоит, Соскин Ананий бежит через улицу да в знакомые окна перстом этак „стук... стук“— Кино к нам приехало!!
Пробубнит в форточку да мимо. Так, окаянный, весь городишко в полчаса обежал, всех предупредил. Ну, ладно. Смотрит, в сам-деле, едут по улице на трех извозчиках (а у нас их всего четыре) неведомые люди. Проехали, да прямым манером в номера „Париж , которые Тараскин от Коммунхоза держит.
Удивляемся, к чему бы это? Уж не ревизия ли, или, может, к войне? А Соскин, окаянный, тут как тут. . „Ничего, — говорит — не к войне, а очень даже просто, сымать ленту будут .
Чего у нас енимать-то? Домов хороших нету, улиц чистых не заведено. Одни свиньи, да и те по лужам валяются. Однако, ждем.
Утром, правда твоя, господи, верно сказал Соскин, вышли из „Парижа очкастые люди и с ними две, в роде сказать, девицы. Походили, походили по городу, да возле собора, там, где одни свиньи гуляют, стали представлять.
Одни ходят, другие машинку крутят, третьи кричат. Покрутили за ручку этак с полчаса, а Вокруг уже толпа, почитай, полгорода сбежалось... Вот тут-то на грех и наша Сонечка очутилась. Где уж она была — не знаю; одно верно, что познакомились с нею проклятые крутилы. О чем они там разговоры вели, тоже неведомо, однако, смотрим Сонечка все с ними. Днем около машинки похаживает, со снимателями переговаривается, а как вечер наступит—и нет ее вовсе. И таким манером все пять дней. Наш политпросвет даже скис совсем... Предложил я было рыла снимателям размухлевать; однако, он отсоветовал: не годится, говорит, а особливо для служителя культа. Это он обо мне выразился, потому как я в соборе живоцерковным дьяконом состою.
Ну, ладно! Встречаем это мы на бульваре Сонечку и этак ей грустно и со значением говорим;
— Что же, Сонечка, важны уж больно стали. Столичные, значит, лучше?
А она этак глазками круть-круть по сторонам, ухмыльнется будто про себя и отвечает.
— Нет... нисколько. Только мне с ними интереснее культурно время проводить... Культурно!! Слово-то какое.
— Выходит, мы, свиньи, значит, некультурные. Эго как надо понимать?—обиделся политпросвет.
— А это уж как — говорит — хотите, так и понимайте,—а сама каблучками щелк и ходу.
Покрутили мы головами, постояли в раздумьи да и пошли в пивную.
ВОЗВРАЩАЮСЬ я с нашей грустной беседы и на душе тоскливо, — то ли от пива баварского, то ли от Сонеч
киного злодейства. Как вдруг, гляжу, идет она, богиня наша, со своим вертуном. Я, нормально, за дерево да по-над забором подкрался до них. Прошлись они раза два-—к на лавочку, возле меня и опустились. Только сели, как начал ей тут очкастый глаза заливать.
„Да вы то... да вы сё!! Да вам бы в Москву, словом, как понес... А она, Сонечка бедная, совсем очумела. Вдруг он как ляпнет: — „Да вы не простая, а фото...гени...чная, —да в щеку ее чмок.
Что уж это слово значило—я не знаю; однако, вижу дело плохо... Тут я громко как хмыкну „Хмм“ да и вылезаю вперед.— Вы что же это,—говорю — молодой человек, чужих девиц лапаете? Вы за этим сюда приехали?
А тот очень свободно отвечает.
А в чем дело, гражданин? Девица не препятствует ... а что разговорами об искусстве занимаемся, так это —говорит— не ваше дело.
Что ему, вертуну проклятому, на это скажешь? А он себе развязно продолжает,
— Мы в лице Софьи Павловны нашли алмаз. Такого фото...ге...ничного профиля и в Европе не найти, — и к Сонечке:— так как же, дорогая, едем с нами в Москву? В Москву!!? Я так и присел. А Сонечка поворачивает свой лик ко мне, а из глаз молнии летят.
Рис. худ. Я. ЯНОША.