542
1915
I.
НИВА
Танго.
Разсказъ Георгія Павлова.
Ненастнымъ осеннимъ вечеромъ, когда дождь оплакивалъ въ полѣ обнаженные скелеты деревьевъ и рѣка, изрытая вѣтромъ, жалобно стонала и корчилась въ завѣшанныхъ тьмою берегахъ, усадьбу заняли нѣмцы. Ворота были отворены, и забитыя наглухо двери и окна господскаго дома отвѣчали на окрики пришельцевъ молчаніемъ, равнодушнымъ и презрительнымъ: хозяева усадьбы покинули ее уже давно. И мало-по-малу смолкли окрики, команда и громкая брань перешли въ шопотъ, затихли бряцаніе оружія и стукъ конскихъ копытъ по камнямъ-умерли всѣ живые звуки, принесенные съ собою живыми людьми: такой глубокой и страшной была тишина въ этомъ покинутомъ мѣстѣ, обреченномъ на разрушенье и отданномъ въ руки врага тѣми, кто раньше любилъ его.
Не найдя никого въ господскомъ домѣ, пруссаки вернулись въ деревню, по улицѣ которой нѣсколько минутъ назадъ промчалась ихъ шумная кавалькада. Но и деревня оказалась покинутой жителями. Повсюду лучъ карманнаго фонаря освѣщалъ безлюдные дворы, опустѣлые загоны для скота, еще сохранившіе свою теплоту и запахъ навоза, соломенныя кровли, зіяющія дырами, какъ послѣ пожара, потоптанные палисадники, развороченные плетни. И ни одного огонька въ окнахъ: темнота, дождь, жалобное рыданье вѣтра и стонъ рѣки, одѣтой сырымъ промозглымъ туманомъ,-ничего больше. Какъ будто бы смерть и опустошенье, которыя врагъ приносилъ съ собою, вздумали посмѣяться надъ нимъ и, забѣжавъ впередъ, встрѣчали своихъ друзей неожиданнымъ и грознымъ молчаньемъ.
Въ самомъ концѣ деревни возвышался костелъ, едва видный за пеленой тумана. Старинная церковь, бѣдная и темная, какъ земля, освященная ею, высоко поднимала надъ черепичной кровлей свою башню, увѣнчанную скрипучимъ флюгеромъ. Вѣтеръ, проникая въ окно этой башни черезъ головы старыхъ искривленныхъ буковъ, велъ бесѣду съ колоколами, и они звенѣли тихо и осторожно: казалось, что кто-то живой отгоняетъ отъ нихъ сонъ въ эту тревожную ночь и одиноко бодрствуетъ надъ покинутой разоренной деревней.
Церковь и въ самомъ дѣлѣ была обитаема.
Благословивъ передъ бѣгствомъ съ родныхъ насиженныхъ гнѣздъ свою паству, настоятель костела вернулся къ его алтарю и принесь передъ нимъ клятву, что покинетъ церковь, только переходя въ вѣчную жизнь. Онъ остался, и съ нимъ вмѣстѣ остались въ маленькой церковной пристройкѣ его друзья, не хотѣвшіе измѣнить пастырю и храму: старикъ-звонарь Владекъ, глухой, скривившійся набокъ подъ тяжестью своихъ семидесяти лѣтъ, но еще крѣпкій, какъ дубовая колода, и его внукъ Стась, который убиралъ по утрамъ костелъ и прислуживалъ пастырю за обѣдней. Для этихъ троихъ людей-старика, священника и ребенка-церковь была тѣмъ міромъ, покинуть который значило умереть, а умереть-остаться въ немъ навсегда. Не колеблясь, они выбрали послѣднее.
II.
Нѣмцы скоро нашли ксендза, потому что онъ не скрывался и не хотѣлъ даже погасить огня въ своей кельѣ. Онъ зналъ, что это освѣщенное окно, единственное во всей деревнѣ, можетъ привести къ нему незваныхъ гостей, какъ маякъ, но зналъ онъ и то, что въ ненастную бурную ночь послѣдняго маяка не гасятъ. Онъ вышелъ къ офицерамъ спокойный, величественный, какъ мудрецъ, гостепріимный и кроткій, какъ священникъ, всегда готовый пріютить усталыхъ путниковъ, не спрашивая о томъ, кто они и куда идутъ. Въ комнатѣ патера было тепло и уотно, несмотря на низкій сводчатый потолокъ и стѣны, потемнѣвшія отъ времени и сырости. У ксендза Марка нашлись и хлѣбъ, и свинина, и даже нѣсколько бутылокъ добраго стараго меда, который господа офицеры оцѣнили по достоинству, покончивъ предварительно со своими дорожными фляжками. Скоро комната, освѣщенная пылающимъ каминомъ и восковыми свѣчами, потонула въ облакахъ сигарнаго дыма, сквозь который тускло блестѣло золотое Распятіе на стѣнѣ, надъ ложемъ священника.
Отецъ Маркъ отвѣчалъ на всѣ вопросы офицеровъ. Ему не надо было осквернять своей рясы ложью: онъ въ самомъ дѣлѣ ничего не зналъ о передвиженіи русскихъ войскъ. Это незнаніе было такъ очевидно, что даже полупьяные германцы повѣрили ему и мало-по-малу перешли къ другимъ темамъ. Отецъ Маркъ хорошо понималъ нѣмецкій языкъ. Прислушиваясь изъ своего угла къ разговору офицеровъ, онъ узналъ, что германскій развѣдочный отрядъ не долго пробудетъ въ деревнѣ, гдѣ не могъ узнать ничего. Отъ стратегическихъ разсужденій нѣмцы перешли къ политикѣ, потомъ къ воспоминаніямъ, анекдотамъ и шуткамъ, и наконецъ начали пѣть. Настроеніе замѣтно поднималось. Ксендзъ уже всталъ съ мѣста, чтобы незамѣтно выскользнуть изъ комнаты, какъ вдругъ ему послышалось нѣчто, заставившее его вздрогнуть.
Онъ боялся только одного-что прищельцы вздумаютъ осквернить святыню костела. О, съ нимъ, ксендзомъ Маркомъ, скромнымъ пастыремъ Божьяго стада, они могутъ сдѣлать все, что хотятъ; онъ не испугается ни оскорбленій, ни мукъ, ни смерти.
1915
No 28.
Но храмъ? Кто назвалъ сейчасъ его святое имя здѣсь, среди пьяной ругани и табачнаго дыма, обратившихъ этотъ тихій пріютъ уединенія и молитвы въ распутное мѣсто? Зачѣмъ имъ храмъ? Чего могутъ искать у алтаря эти люди, давно забывшіе Бога и вѣру?
Онъ подошелъ ближе и прислушался.
Офицеровъ было пять человѣкъ. Высокіе и плечистые, затянутые въ свои сѣрые кителя, гладко выбритые, съ щегольски-закрученными усами, они и среди лишеній похода сохранили характерный обликъ кутилъ, ресторанныхъ завсегдатаевъ, любителей дерзкой и наглой шутки, исполненныхъ вѣры въ свою силу и безнаказанность. Вино уже бросилось имъ въ головы, лица и затылки подъ коротко острикенными волосами раскраснѣлись, глаза сверкали. Отъ этихъ людей можно было ожидать всего.
- Господинъ майоръ,-говорилъ младшій изъ нихъ, поручикъ съ женоподобной физіономіей:-не находите ли вы, что это прекрасное вино слишкомъ хорошо для такого помѣщенія? Очень благочестиваго, правда, но и очень непрезентабельнаго.
- Я съ вами согласенъ, баронъ Риловъ. Но здѣсь нѣтъ другого помѣщенія.
- Нѣтъ, есть-и даже, кажется, рядомъ.
Вы говорите про церковь?
Конечно.
Другіе офицеры встрѣтили одобрительными возгласами эту мысль, показавшуюся имъ забавной.
Въ самомъ дѣлѣ!- продолжалъ поручикъ.- Было бы невѣжливо по отношенію къ нашему любезному хозяину не осмотрѣть его церковь, его каѳедральный соборъ, которымъ онъ, вѣроятно, по справедливости гордится.
И офицеры потребовали, чтобы имъ отворили костелъ. Отецъ Маркъ, блѣдный какъ полотно, не сопротивлялся—это было бы безполезно. Онъ старался говорить спокойно, но голосъ его дрожалъ противъ воли, и тихо, точно извиняясь, онъ высказалъ увѣренность, что господа офицеры отнесутся съ должнымъ уваженіемъ къ святынѣ. Ему отвѣчали ироническими возгласами, значеніе которыхъ онъ понялъ.
III.
Тяжелая дверь костела отворилась, и вихрь, ворвавшійся въ темноту храма, со свистомъ погналъ сухіе листья по каменнымъ плитамъ пола, подъ которыми покоилось вѣчнымъ сномъ не одно поколѣнье владѣльцевъ усадьбы. Нѣсколько разъ вѣтеръ гасилъ свѣчи въ рукахъ пришельцевъ, еще плотнѣе сдвигая завѣсу тьмы надъ ихъ головами, но въ концѣ концовъ ему пришлось уступить. Дверь была затворена на засовъ, зажженныя свѣчи и лампады замелькали во всѣхъ углахъ. И побѣжденный мракъ, волоча за собою свою сутану, тяжело распростерся вверху, подъ сводчатымъ потолкомъ, дальше отъ восклицаній, смѣха и звона шпоръ, наполнившихъ тихую церковь.
- Помѣщеніе превосходно!-проговорилъ майоръ.-Надо распорядиться, чтобы сюда принесли столы и вино. Скамьи уже есть, есть и помѣщеніе для музыкантовъ. Намъ остается мало времени, но мы еще успѣемъ попировать здѣсь на славу. Эй, патеръ!
Ксендзъ, не отвѣчая, смотрѣлъ передъ собою широко-раскрытыми глазами, какъ будто не понимая, что передъ нимъ происходитъ. Алтарь отворили, и при яркомъ свѣтѣ зажженной люстры въ святомъ мѣстѣ показался уланъ, протянувшій руку къ дарохранильницѣ. Патеръ кинулся на него, какъ левъ. Но нѣсколько солдатъ схватили его сзади и привели назадъ, при громкомъ хохотѣ офицеровъ. Онъ бросился къ нимъ, простирая руки съ мольбою.
- Господа офицеры,-говорилъ онъ:-подумайте о томъ, что вы дѣлаете! Богъ видитъ все; вы можете убить меня,-вѣдь я только слабый безоружный священникъ. Но не забывайте о Богѣ, господа офицеры. Вы-на войнѣ, каждый день, каждый часъ вы рискуете также и своей жизнью. Подумайте о Богѣ: быть-можетъ, скоро вамъ суждено предстать передъ Нимъ, и тогда Онъ въ своемъ милосердіи вспомнитъ о храмѣ, который вы пощадили отъ оскорбленія и позора...
Его грубо прервали:
Мы здѣсь не затѣмъ, чтобы слушать твои проповѣди. Мы не дѣти и знаемъ сами, что дѣлаемъ. Сейчасъ же принести сюда столы!-распоряжался майоръ.-Эй, горнисты, Эндель, Шуккертъ, Зиксъ-маршъ на хоры! Военная музыка, свѣтъ культуры и вино отдохновенья — вотъ какъ свершаетъ Германія свой великій побѣдоносный путь!
Патеръ упалъ на колѣни. Послѣднія силы оставили его; онъ умолялъ, обнимая грязные сапоги офицеровъ, плакалъ, какъ ребенокъ, и все его худое изможденное тѣло тряслось отъ рыданій. отвѣтомъ на которыя былъ только пьяный смѣхъ.
-- Господа офицеры, молилъ онъ:- пощадите меня! Не дѣлайте этого, или убейте меня раньше, чтобы мои глаза не могли видѣть того, что здѣсь будетъ. Не ради Бога прошу васъ, не ради Бога, въ котораго вы не вѣрите; будьте великодушны и ми