562
1915
Дивизіонъ миноносцевъ.
НИВА
1915
Въ лазаретѣ.
Разсказъ М. Сивачева.
(Окончаніе).
IV.
No 29.
На другой день утромъ еще до прихода врача въ лазаретъ явилась владѣлица особняка и въ вѣжливыхъ по формѣ, но оскорбительныхъ по существу, выраженіяхъ принялась дѣлать сестрѣ выговоръ за недопустимое вчерашнее попущеніе , о которомъ владѣлицѣ особняка донесла сидѣлка.
Ея выговоръ былъ длиненъ и весь сводился къ намеку, что она уступила особнякъ и несетъ часть расходовъ по содержанію не для того, чтобы сестры могли любоваться въ немъ такими первобытными развлеченіями, какъ грубыя солдатскія пляски .
Пришелъ врачъ. Барыня, объяснивъ ему повышеннымъ тономъ попущеніе сестры, потребовала, чтобы всякія игрища въ лазаретѣ были пресѣчены въ корнѣ: игрищи, по ... ея мнѣнію, могли гибельно отзываться на нервахъ больныхъ. Врачъ слушалъ ее, устало моталъ головой, какъ будто отбивался отъ назойливой мухи, и бормоталъ:
Скоро ль?..
Какъ орелъ съ вершины горъ, Черезъ миртъ и тополь, Смотритъ гордо на Босфоръ Чуткій Севастополь.
Орудійные замки
Стынутъ въ блескѣ стали:
Не покажутся ль дымки
Въ сизоватой дали?
И стальные зубы фортъ
Выставилъ за верки:
Не мелькнетъ ли сѣрый бортъ
Чуждой канонерки?
И укрыли подъ водой
Выпуклыя спины
Въ глубинѣ волны сѣдой
Исполины-мины.
Какъ орелъ съ вершины горъ, Черезъ миртъ и тополь,
Смотритъ зорко на Босфоръ
Чуткій Севастополь.
Это-мертвенный очагъ
Боевого тыла;
И въ нѣмыхъ его очахъ
Навсегда застыло:
Скоро ль въ дымкѣ чуждыхъ мѣстъ,
Волею Россіи,
Загорится яркій крестъ
На святой Софіи?
Владиміръ Воиновъ
- Посмотримъ, сударыня, сейчасъ посмотримъ. И, въ случаѣ чего, конечно, примемъ мѣры.
Принявшись за осмотръ и спрашивая, какъ больные чувствуютъ себя, врачъ видѣлъ бодрыя лица и слышалъ по большей части все молодецкіе отвѣты:
- Такъ что, ваше благородіе, лучше!
Онъ сопоставлялъ недавніе отвѣты, когда солдаты на вопросы о здоровьѣ съ хмурыми взглядами отвѣчали: Кажись. ничего себѣ, ваше благородіе; зналъ, что на языкѣ солдата это значитъ: плохо . Теперь хмурыхъ взглядовъ не было, и врачъ весело потиралъ руки.
Но, кончивъ обходъ, врачъ все-таки нашелъ нужнымъ вызвать Морковина и Онисима, какъ зачинщиковъ, нахмурился и сказалъ:
- Вотъ что, воины... Тутъ на васъ жалоба: вчера вы тутъ затѣяли пляску и еще что-то такое! Долженъ заявить, что пляска недопустима.
Лица солдатъ потускнѣли, и со всѣхъ сторонъ на врача посыпались просьбы дозволить повеселиться и увѣренія, что это не вредно .
Говорилъ Морковинъ разсудительно, степенно:
-- Оно, конешно, война, ваше благородіе... Тутъ ужъ что... Ну, а если съ веселой душой, то оно и полегче. Съ веселой душой-то и думушки у тебя меньше; а въ скукѣ-то-тутъ ты и о семьѣ кручинишься и о хозяйствѣ, оно и выходитъ неладно. Авреда отъ веселости нѣтъ: она въ человѣкѣ-первое дѣло: безъ веселости человѣкъ въ самыхъ что ни на есть лучшихъ палатахъ исчахнетъ. Такъ что, дозвольте, ваше благородіе
У доктора было уже не хмурое лицо, а ласковое.
- Не могу, воины, не могу! Развѣ могу вотъ только словечко замолвить за васъ барынѣ,-и указалъ на владѣлицу особняка, которая во все время обхода слѣдовала за нимъ по пятамъ. Барыня главнѣе здѣсь, чѣмъ я. Просите ее! Разрѣшитъ она-веселитесь; ну, пойте тамъ, играйте, а плясать нельзя! Поняли, воины?
Но докторъ еще не докончилъ, а Морковинъ и Онисимъ очутились уже около барыни.
Морковинъ не говорилъ: уставился на владѣлицу особняка большими, выпуклыми, красивыми сѣрыми глазами мягко, ла
Наши защитники.
На Черномъ морѣ. По фот. нашего военнаго корреспондента.