670 

1915 

I. 

НИВА 

Одна ночь. 

Разсказъ В. Муйжеля. 

Шоферъ изъ добровольцевъ, ѣздившій прежде въ столицѣ у какой-то купчихи и бросившій хорошее мѣсто исключительно благодаря желанію попасть на войну, приподнялся надъ рулемъ и внимательно посмотрѣлъ впередъ. 

Была ночь; далекій городъ, въ которомъ теперь шелъ бой, горѣлъ, и молочно-розовое плотное зарево стояло надъ нимъ пламенной завѣсой, закрывшей полнеба. На фонѣ его отчетливо чеканились острыя колокольни костела, какой-то башни, похожей на водонапорную башню вокзала, и длинное, казеннаго типа зданіе казармы. 

1915 

No 36. 

Перепечатка воспрещается. 

совпадало съ тѣмъ, что думалъ онъ. Чего же толковать объ одномъ и томъ же? 

Перестрѣлка слѣва затрещала бойчѣе. теперь въ разбросанный, нервный трескъ винтовокъ вошло новое: методически-торопливое и ровное, какъ безконечная строчка швейной машины, щелканье пулемета. Это было тоже знакомо студенту, и каждый разъ, какъ онъ слышалъ этотъ трескъ, душа его странно сжималась смутнымъ чувствомъ ужаса, отвращенія и тоски: въ непрерывномъ трескѣ винтовокъ, въ колеблющейся, то повышающейся, то падающей лентѣ звуковъ этихъ выстрѣловъ, всегда чувствуется живая, одушевленная злобой, страхомъ, возбужденіемъ, вообще тѣмъ или инымъ чувствомъ, рука стрѣляющаго. Это своего рода крикъ сражающагося, нервный, напряженный, живой, какъ тотъ, кто вдавливаетъ пятипатронную обойму въ магазинъ, прикидываетъ винтовку къ плечу и нажимаетъ спускъ. Въ однообразно размѣренномъ стукѣ пулемета чувствуется вся безпощадность бездушной машины. Въ немъ нѣтъ нервной дрожи направляющей руки, онъ одинаково бьетъ въ дерево, въ каменный заборъ, въ живую лавину людей, безстрастно, почти равнодушно швыряетъ двѣсти пятьдесятъ патроновъ въ минуту туда, куда повернутъ его свирѣпо-равнодушное, тупое дуло. Это машинное производство смерти, смерти оптомъ, какъ называлъ студентъ, всякій разъ приводило его въ смятеніе и подавленный ужасъ. 

Когда моторъ былъ выключенъ, стала слышна ружейная стрѣльба, торопливая, непрерывная, то повышающаяся въ лихорадочномъ экстазѣ, то падающая, какъ будто удаляющаяся. Орудія били глухо и отдаленно: они громили городъ, изъ котораго спѣшно уходили тыловыя учрежденія противника. Въ черномъ небѣ порою вспыхивали голубыя, сверкающія искры шрапнели надъ самымъ шоссе, гдѣ сталъ автомобиль. Нѣмцы, даже уходя, не оставляли этого стараго, заброшеннаго шоссе, совершенно невозможнаго для пользованія войсками, потому что предварительные бои изрыли его каменный настилъ безчисленными ямами, иногда совершенно преграждавшими путь. Здѣсь пробирались только верховые казаки, несущіе службу связи, одинокіе раненые, тихо ползшіе назадъ до ближайшаго пункта, да теперь застрялъ автомобиль подвижного санитарнаго отряда. 

Студентъ-медикъ третьяго курса, замѣнившій собою уполномоченнаго, свалившагося отъ усталости за безпрерывную трехдневную работу, повелъ ночью четыре автомобиля. Но два изъ нихъ тотчасъ же были наполнены ранеными и пошли назадь, одинъ выдвинулся куда-то впередъ, и теперь его тщетно высматривалъ шоферъ-доброволецъ, а съ четвертымъ шелъ самъ студентъ. 

Два часа бились они по невозможнымъ грунтовымъ дорогамъ, ежеминутно рискуя безнадежно посадить машину въ какой-нибудь ямѣ, или канавѣ, утопая въ грязи, надсѣдаясь въ ней, подкладывая подъ колеса срубленныя тутъ же съ придорожныхъ ветелъ вѣтви, или колья изъ разобранной изгороди. Совершенно неожиданно для себя они выѣхали на мѣсто, гдѣ пять часовъ тому назадъ былъ штыковой бой, и въ темнотѣ, обрываясь въ ямки индивидуальныхъ окоповъ, торопливо вырытыхъ атакующими подъ свистомъ пуль, едва освѣщая электрическими фонариками черную землю, подобрали четырехъ тяжелыхъ и погрузили ихъ въ автомобиль. Теперь надо было выбираться на дорогу, чтобъ отвезти этихъ раненыхъ, но вмѣсто прежней дороги они попали на брошенное, избитое снарядами шоссе и остановились на немъ, не зная, куда повернуть. 

Впереди горѣлъ городъ, и тамъ шелъ бой. Гдѣ-то близко влѣво, такъ близко, что казалось совсѣмъ тутъ же, за чуть намѣчавшимся въ отблескѣ пожара взгоркомъ, трещали винтовки, и порою знакомый, уныло-неожиданный вой пули рѣзалъ гдѣ-то воздухъ, какъ тугой хлыстъ. Студентъ, проработавшій въ передовомъ отрядѣ уже восемь мѣсяцевъ и успѣвшій пріобрѣсти особый навыкъ въ сношеніяхъ съ штабами, откуда получались свѣдѣнія о ходѣ той или иной операціи, зналъ, что значитъ эта перестрѣлка здѣсь: несомнѣнно, это одна изъ отчаянныхъ попытокъ нѣмцевъ прорвать флангъ нашего наступленія и такимъ образомъ обойти атакующія городъ части. 

 Чортъ его знаетъ,- думалъ онъ, вглядываясь такъ же, какъ и шоферъ, въ черную тьму впереди:- а если прорвутъ? Тогда намъ вмѣстѣ съ нашими ранеными капутъ. Мы окажемся отрѣзанными . 

Ну такъ какъ же, Герасимовъ?-спросилъ онъ шофера.-Какъ ѣхать-то будемъ? Впередъ, пожалуй, нельзя не нарваться бы!.. 

Герасимовъ помолчалъ, и по этому молчанію видно было, что онъ тоже не рѣшается итти впередъ. 

- Говорили въ автомобильной ротѣ, которые съ бронированными пошли,- отвѣтилъ наконецъ онъ:- что на старомъ шоссе ихъ линія-аккуратъ поперекъ шоссе... Я когда за механикомъ ходилъ, тамъ говорили, будто капитанъ Всеволодовъ долженъ былъ итти какъ разъ сюда. Надо думать, мы на этомъ самомъ старомъ шоссе и стоимъ. Значитъ, нельзя впередъ!.. закончилъ онъ и, откинувъ дверцу, вышелъ изъ автомобиля. 

- Ахъ, Боже мой, опять пулеметъ!..- растерянно пробормоталъ онъ, мучительно морщась.- Что же это такое, опять... 

Онъ привыкъ къ войнѣ, нервы его за восемь мѣсяцевъ покрылись той особой защитной коркой, какая появляется отъ непрестаннаго созерцанія ужаса и страданія; онъ успѣлъ выработать инстинктомъ самосохраненія ту особенность, свойственную только людямъ, близко соприкасающимся съ войной,-величайшимъ ужасомъ на землѣ, — которая въ извѣстные моменты заставляетъ человѣка думать только о своемъ непосредственномъ дѣлѣ, не оглядываясь и не вдумываясь въ окружающее, но все же безконечная строчка пулемета всегда приводила его въ отчаяніе. 

- Боже мой, опять это!..-бормоталъ онъ, выбираясь изъ тѣснаго сидѣнья рядомъ съ шоферомъ.- Ахъ, Боже мой, что это такое... 

Герасимовъ послушалъ пулеметъ, потомъ зажегъ свой карманный фонарикъ и широкимъ кругомъ пошелъ по шоссе. Онъ осматривалъ мѣсто, чтобы повернуть автомобиль и не засѣсть задними колесами при поворотѣ въ какой-нибудь канавѣ. 

Надо назадъ!-твердо проговорилъ онъ, возвращаясь.-Вы, господинъ Серебряковъ, станьте на подножкѣ, а я поворачивать буду... 

Это былъ тоже извѣстный пріемъ. Студентъ стоялъ сзади на подножкѣ, черезъ которую проносили раненыхъ въ автомобиль, и при ходѣ назадъ кричалъ шоферу: 

- Еще подать!.. Еще немного! Сто-опъ! Довольно! 

Герасимовъ въ это время, повернувъ руль, давалъ ходъ впередъ, потомъ опять назадъ, до тѣхъ поръ, пока Серебряковъ не кричалъ  стопъ, довольно , и, сдѣлавъ пять или шесть этихъ шаговъ на мѣстѣ, машина выворачивалась на нужный курсъ. 

Когда стали выворачиваться, изъ закрытой брезентомъ машины послышался стонъ. Серебряковъ заглянулъ туда—въ душной черной тьмѣ наполненной ранеными коробки ничего не было видно. 

Живы, ребятки, что ль?-спросилъ онъ. 

Одинъ изъ раненыхъ зашевелился и прерывающимся, всхлипывающимъ голосомъ отозвался: 

Совершенно неожиданно, какъ будто она родилась изъ ничего, невдали отъ машины, чуть-чуть лѣвѣе, вспыхнула искра, съ трескомъ лопнула и разсыпалась цѣлымъ букетомъ голубыхъ звѣздъ. 

То-то и есть, что на немъ, согласился студентъ: вы смотрите, Герасимовъ: тамъ Л.,-указалъ онъ на горящій городь, надъ которымъ зарево подымалось все выше и выше:- тамъ (онъ обернулся и махнулъ рукой назадъ и вправо) долженъ быть С., понимаете? Новое шоссе, значитъ, тамъ!..- Онъ указалъ направленіе правѣе, по линіи, соединяющей названныхъ два пункта:-а мы несомнѣнно выбрались на старое. По нему итти нельзя ни впередъ ни назадъ. Впереди оно перерѣзано, а сзади всѣ мосты взорваны, и потомъ разбито оно такъ, что мы съ графомъ третьяго-дня еле верхомъ пробрались до деревни, не только что въ автомобилѣ! 

Шоферъ молчалъ. Онъ былъ обстоятельный человѣкъ, не любившій даромъ тратить слова. То, что говорилъ студентъ, вполнѣ 

- Покуда живы... Вашъ высокородь, ѣхать бы!.. Моченьки нѣтъ! - Сейчасъ, сейчасъ поѣдемъ, потерпи еще немного, скоро на пунктъ пріѣдемъ, тамъ перевязку сдѣлаютъ, чаю напьешься... 

Хоть бы безъ чаю ужъ...-безнадежно отозвался другой: о-о-о, Господи! 

Садитесь, господинъ Серебряковъ, пойдемъ назадъ...-сказалъ поферъ, и по тону его голоса, по тому, что онъ назвалъ его господиномъ Серебряковымъ  студентъ понялъ, что Герасимовъ почти не надѣется дойти куда нужно. 

- Этого еще недоставало, подъ обстрѣлъ влетѣли!-недовольно пробурчалъ шоферъ, давая ходъ и осторожно передвигая рычагъ скорости.-Уйти бы хоть отсюда... 

Второй снарядъ лопнулъ правѣе, и опять снопъ яркихъ внезапныхъ звѣздъ разсыпался широкимъ вѣеромъ по черному полю. 

- Нащупали... Это я съ фонаремъ ходилъ, думаютъ-подкрѣпленіе подвозятъ,-бормоталъ Герасимовъ, въ то время какъ автомобиль. скрипя и треща чѣмъ-то, тяжело переваливался по немощеной, ухабистой дорогѣ:—смотрите, подобьютъ еще! 

- Раненыхъ только вотъ...- неопредѣленно отозвался Серебряковъ. 

- Не о насъ же думать!-неожиданно разсердился шоферъ и