674 

1915 

НИВА 

игралъ корзину пива, которымъ угощалъ подъ вишнями у плотины всѣхъ знакомыхъ помольцевъ, въ большинствѣ крестьянъ окрестныхъ деревень. Былъ нѣжный, голубовато- золотой лѣтній вечеръ, отъ ставка передъ плотиной вѣяло свѣПулеметъ. (Приморскій раіонъ). жей ласковой прохладой, и стрижи чертили небо быстрыми черными зигзагами. Крестьяне пили, удивлялись дюжему племяннику мельника и посмѣивались надъ тремя парнями съ посада, проигравшими пиво. А на той сторонѣ мельничнаго пруда какой-то мужикъ купалъ лошадь и, весь голый, пьяный и веселый, сверкая неожиданно бѣлымъ, по сравненію съ коричневымъ лицомъ и руками, тѣломъ, кричалъ Серебрякову: 

Эй ты, дюжой, не хвастайся, ты иди со мной поборись, вотъ я тебѣ покажу настояще!.. 

И самъ смѣялся, смѣялся Серебряковъ, смѣялись парни и мужики, и всѣмъ нравился этотъ хмельной голый мужикъ. 

 Что это я?-опомнился студентъ, встряхивая головою.-Какая чепуха... Надо итти!...  

1915 

No 36. 

щимися съ выстрѣлами криками, отъ которыхъ онъ уходилъ, и дальнимъ пожаромъ, несчастный, одинокій и заброшенный въ черномъ зловѣщемъ полѣ, просилъ робкой наивной просьбой: 

Ну, еще немного, ну, донеси, ты вѣдь сильный, ты очень сильный, ну, напряги свою силу, свои здоровые, твердые, какъ дерево, мускулы, ну еще, еще!.. 

Какъ вышло, что онъ сошелъ съ дороги и не замѣтилъ этого,онъ не могъ понять. Увидѣлъ онъ это только когда, когда ноги стали спотыкаться на какія-то борозды, временами наполненныя жидкой, стягивающейся грязью, какія-то ямки, которыхъ на дорогѣ быть не могло. 

Онъ остановился, оглянулся на горящій городъ, чтобъ оріентироваться. Похоже было, что онъ идетъ правильно. По крайней мѣрѣ, направленіе вѣрно. Куда же онъ попалъ? 

Онъ двинулся дальше и запнулся на какую-то палку, о которую больно ударился ногой. Что-то звякнуло, когда онъ споткнулся, желѣзнымъ звукомъ, и Серебряковъ наклонился, осторожно присѣдая, чтобъ ноша не перевалилась ему черезъ голову, и поднялъ винтовку. Это была несомнѣнно русская винтовка со сломаннымъ у основанія штыколъ и сильно испорченнымъ прикладомъ. Онъ подержалъ ее въ рукахъ, тщательно ощупалъ магазинъ, чтобы убѣдиться еще разъ, что это русская винтовка, и если бы на плечахъ его не лежала пятипудовая тяжесть, пожалъ бы, вѣроятно, плечами. Потомъ отбросилъ винтовку и пошелъ дальше. 

Теперь онъ думалъ о томъ, какъ и почему онъ и раненый офицеръ остались цѣлыми, когда Герасимовъ оказался убитымъ, а отъ автомобиля и лежавшихъ въ немъ раненыхъ осталась одна кроваво-грязная каша. 

 Если бы весь снарядъ ударилъ въ автомобиль,- думалъ онъ, холодно и спокойно вспоминая всѣ обстоятельства происшествія, какъ математикъ собираетъ данныя задачи, которую ему надо разрѣшить:-то отъ всѣхъ насъ не осталось бы даже слѣда. Мы взлетѣли бы на воздухъ, и разнесло бы насъ на полверсты. А между тѣмъ весь передокъ автомобиля цѣлъ, я даже не раненъ, только оглушенъ (ахъ, вотъ откуда эта головная боль, вотъ почему такъ стучитъ въ вискахъ!). Какъ же такъ? Вѣдь если бы снарядъ разорвался даже въ трехъ саженяхъ отъ меня, я былъ бы контуженъ- это несомнѣнно... Въ чемъ же дѣло?.. Должно-быть, это было такъ,—продолжалъ рѣшать онъ сложную задачу, въ то же время осторожно ощупывая ногами почву:— снарядъ ударилъ въ канаву; главная часть осколковъ полетѣла въ нашу сторону и произвела разрушеніе... Одинъ изъ нихъ ударилъ Герасимова. Въ канаву—потому, что, если бы прямо на дорогѣ, насъ бы снесло, и меня бы не было . 

Онъ прислушался. Налѣво попрежнему гремѣлъ пулеметъ, трещали ружья, и порою оттуда доносились крики. Городъ, намѣчавшійся на горизонтѣ, сталъ тухнуть; зарево пожара дѣлалось все меньше-теперь можно было различить отдѣльные горящіе дома. Они уже не сливались въ общее море пламени, а пылали разрозненными кострами, и пламя ихъ иногда падало на землю, порой внезапно вздымалось тучей сверкающихъ искръ. 

Обстрѣлъ тоже какъ будто прекратился- по крайней мѣрѣ, того мѣста, гдѣ сидѣлъ студентъ. Снаряды рвались дальше, правѣе, тамъ, гдѣ была дорога къ пункту. 

 Какая освѣдомленность!..- мелькомъ подумалъ Серебряковъ.- Вѣдь здѣсь нѣмцы никогда не были, значитъ, бьютъ по картѣ и свѣдѣніямъ развѣдки, доносящей о положеніи частей. Они обстрѣливаютъ дороги, чтобы къ городу не подвинули резервовъ...-Надо итти!..-перебилъ онъ себя.-Надо итти...  

Онъ всталъ, сильно наклонился впередъ и встряхнулъ, какъ носильщикъ, чтобъ она удобнѣе лежала, свою ношу. Раненый, тяжелымъ мѣшкомъ безсильно налегшій на плечи, ничего не сказалъ, только слегка простоналъ. 

Крѣпитесь, теперь скоро!- попытался ободрить его Серебряковъ и, пристроивъ какъ слѣдуетъ тесьмы на груди, пошелъ. 

На дорогѣ густой липкой пеленой лежала грязь. Должно-быть, къ утру собирался морозъ, потому что грязь эта слегка пристыла и хрустѣла мѣстами подъ ногою. Студентъ шелъ спокойно, безъ торопливости, не дѣлая ни одного лишняго движенія, какъ опытный спортсменъ, сохраняющій силы. Онъ даже старался не думать ни о чемъ, чтобъ энергія не пропадала напрасно: всѣмъ своимъ существомъ онъ сжался въ какой-то упругій, скупой комокъ и шагъ за шагомъ выступалъ по грязной дорогѣ, крѣпко ставя ноги, чтобъ не поскользнуться, стараясь дышать спокойно и рѣдко. 

Когда раненый за спиною начиналъ шевелиться, онъ шелъ медленнѣе. Тотъ что-то говорилъ, или пытался сказать, но Серебряковъ даже не дѣлалъ попытки вслушаться: это могло отнять время, можетъ-быть, нужное ему упрямое спокойствіе, задержать, а темнымъ инстинктомъ онъ чуялъ, что ничего этого въ его положеніи нельзя: онъ долженъ быть просто машиной, такимъ вотъ автомобилемъ, который онъ часъ тому назадъ въ наивномъ дѣтскомъ чувствѣ молилъ напрячься еще, еще хоть немного, и вывезти изъ ямы. 

Теперь отъ всего пережитаго въ эту ночь душа его окуталась какой-то странной пленкой. Онъ понималъ, конечно, куда и зачѣмъ онъ несетъ нестерпимо оттягивающую плечи тяжесть, зналъ, гдѣ онъ и какъ надо итти, но въ то же самое время наивное дѣтское чувство пробуждалось въ немъ, и самъ себѣ онъ казался какимъ-то огромнымъ автомобилемъ, везущимъ непомѣрную тяжесть, и онъ не студентъ-медикъ Серебряковъ, а какой-то маленькій, слабый и затерянный человѣчекъ, подавленный и этой ночью, и дикими, мѣшаю

Такое предположеніе удовлетворило его. Ему показалось даже, что, рѣшивъ свою задачу, стало какъ будто легче итти. Прикинувъ какимъ-то таинственнымъ, самому себѣ непонятнымъ аппаратомъ свои силы, онъ почувствовалъ, что верстъ пять онъ еще пронесетъ. И въ тотъ самый моментъ, какъ онъ радостно удивился этому, какое-то бревно, мягкое и тяжелое, выросло у него подъ ногами, и, споткнувшись на него, онъ полетѣлъ впередъ, лицомъ въ грязь. 

Раненый за спиною дико встрикнулъ, тяжело ударившись о землю. Паденіе оглушило Серебрякова, онъ пролежалъ минутъ пять, прежде чѣмъ собралъ силы подняться. Но подняться съ пятипудовой тяжестью на спинѣ не такъ-то легко. Напрягаясь до того, что въ глазахъ у него пошли красные круги, изворачиваясь, какъ фокусникъ, онъ сѣлъ на корточки и уже послѣ этого поднялся. Фонарикъ былъ цѣлъ, онъ нащупалъ его въ карманѣ, вынулъ и засвѣтилъ. Длинное сѣрое бревно-мелькнуло въ 

фатьма 

перерывой отря Всеросс. Земскаго вокза. омтъ 21 февраля 1915 

Раненая дѣвочка. (Ольтинское направленіе). 

Рисунки и эскизы съ кавказскаго фронта Е. Лансере.