No 39. 

Волчокъ. 

Разсказъ А. С. Грина. 

1915 

 Свирѣпые голоса вопили у дверей, чтобы имъ отдали добычу . 

Ламартинъ. 

На всѣ вопросы, какіе задавалъ мнѣ непріятельскій офицеръ, я отзывался незнаніемъ или нежеланіемъ отвѣчать, особенно напирая на то, что я русскій. 

Этимъ я хотѣлъ воздѣйствовать на его разумъ, предоставляя ему воображать себя на моемъ мѣстѣ и, слѣдовательно, признать безспорное право національности охранять ея общіе интересы молчаніемъ. Дѣлая видъ, что не понимаетъ столь простой вещи, офицеръ старательно угрожалъ мнѣ разстрѣломъ, если я буду упорствовать въ отнѣкиваніи. Его лицо намѣренно оставалось неподвижнымъ, дабы вся сила моего вниманія была направлена къ точному смыслу угрозъ, не задерживаясь естественной въ каждомъ 

Раннимъ утромъ. 

разговорѣ мимикой лица, могущей, помимо воли офицера, создать обнадеживающее впечатлѣніе и тѣмъ самымъ оставить то, что я зналъ,-при мнѣ. Даже голосъ допросчика звучалъ, такъ сказать, по одной линіи, однимъ тономъ, въ которомъ ясно чувствовались знаки препинанія, обезличивающіе произносимое. 

Я хорошо понималъ эту игру. Я говорилъ и держался такъ же, какъ офицеръ. Я смотрѣлъ прямо въ его скупо мигающіе глаза, отвѣчая на всѣ вопросы самымъ невыразительнымъ тономъ: 

 Не знаю ,- не имѣю понятія ,- нѣтъ ,- не скажу . 

Остальные германцы, наполнявшіе комнату плотной массой здоровыхъ прямыхъ тѣлъ, слѣдили за нашей игрой съ того рода молчаливой развязностью, какая свойственна умѣлымъ, но бездѣйствующимъ шахматистамъ, сидящимъ вокругъ занятой дру

Н И В А 

Въ бродъ. 

1915 

Солдатская кухня. 

721 

гими игроками доски ради удовлетворенія спортивнаго любопытства. 

Всѣ они улыбались. Въ позахъ ихъ не чувствовалось, какъ въ моей и допросчика, ни малѣйшаго напряженія; они свободно дышали, мѣняя положеніе рукъ и ногъ, съ отвратительной безпричастностью къ моему душевному состоянію. 

Я отмѣчаю это, какъ слѣдствіе слабо развитаго воображенія ихъ,-такъ какъ даже поверхностное постиженіе тягости смертной казни, въ присутствіи человѣка, на нее обреченнаго, совершенно не допускаетъ улыбки. 

Отчасти я, вѣроятно, самъ помогалъ этой психологической близорукости, будучи внѣшне равнодушенъ къ своей судьбѣ; волненіе, выраженное слезами и крикомъ, можетъ-быть, расшевелило бы скупые нервы этихъ людей, хотя бы въ смыслѣ ускоренія неизбѣжной развязки. Теперь же, привыкшіе къ сценамъ допроса и казни, офицеры видѣли въ происходящемъ извѣстное бытовое явленіе, вызванное войною.