734 

1915 

И на самомъ дѣлѣ, Олегъ Константиновичъ никогда не терялъ желанія писать-съ десяти лѣтъ и до послѣдняго вздоха. 

Относительно слабое здоровье и литературныя занятія не всегда позволяли только-что произведенному корнету всецѣло отдаться полку и военной службѣ, и познакомился онъ близко съ офицерами уже на походѣ, послѣ объявленія мобилизаціи. 

Но и здѣсь, на войнѣ, онъ прежде всего берется за послѣдовательное изложеніе всѣхъ дѣйствій полка и ведетъ лѣтопись всего пережитаго гусарами на прусской землѣ. 

Какъ можно ближе старается онъ подойти къ нижнимъ чинамъ своего эскадрона. По этому поводу создалось много разсказовъ, но для характеристики Олега Константиновича достаточно будетъ привести только одинъ, вполнѣ достовѣрный. 

Корнетъ князь Олегъ Константиновичъ сидитъ на землѣ и пишетъ рядовому солдату письмо на родину. Письмо кончено. Князь всталъ и подалъ его солдату. Но солдатъ все еще чего-то ждетъ и переминается съ ноги на ногу. 

- Что тебѣ еще?-спрашиваетъ князь. 

Да окажите милость. Ваше Высочество, поставьте тамъ, что письмо это писали вы, осчастливьте стариковъ... 

Князь подумалъ, снова взялъ карандашъ и добавилъ: 

 Настоящее письмо вашего сына писалъ я, Олегъ Константиновичъ . 

НИВА 

... 

Константиновичъ (въ 1895 г.). 

Прежде всего невольно приходитъ Князь Олегъ въ голову, что солдатъ вообще не всегда обратится къ офицеру съ ... просьбой написать письмо, хотя бы потому, что есть множество хорошо умѣющихъ писать рядовыхъ. Значитъ, этотъ солдатъ на основаніи какихъ-то фактовъ учуялъ доброту и доступность высокопоставленнаго корнета, который зря не станетъ  подтягивать . 

Много говоритъ этотъ маленькій эпизодъ и о самомъ свѣтломъ юношѣ, который въ припискѣ обходитъ слово  князь  и называетъ себя просто  Олегъ Константиновичъ , будто стѣсняется подавить громкимъ титуломъ тѣхъ, которые будутъ читать это письмо въ невѣдомой деревнѣ. 

Былъ ли князь Олегъ на самомъ дѣлѣ храбръ, не увлекли ли его подъ пулю въ первомъ боевомъ дѣлѣ только аффектъ и юношеская горячность? 

На этотъ вопросъ можетъ быть только одинъ отвѣтъ: 

- Да, на самомъ дѣлѣ былъ храбръ и доказалъ это не только тамъ, на войнѣ, а и гораздо раньше. Среди документовъ и рукописей почившаго мы встрѣчаемся съ очень маленькой книжкой, въ которую князь Олегъ еще двѣнадцатилѣтнимъ ребенкомъ записывалъ все, что за день сдѣлалъ съ его точки зрѣнія дурного. Смѣло, ясно и просто называетъ онъ вещи своими именами и не щадитъ себя. 

Человѣкъ не храбрый на это неспособенъ. 

III. 

Юноша вообще чувствуетъ острѣе. 

Люди не ангелы, а война не забава. И глядѣть безучастно или только разсудочно на все то, что переживаетъ Россія, нелегко и взрослому человѣку. Забота о собственномъ благополучіи дѣлается противной и стыдной, и хочется подвига, но далеко не всѣ могутъ совершить не только подвигъ, но даже просто оказаться полезными на грандіозномъ пожарѣ. 

Какъ видно изъ дневниковъ почившаго, вѣчная жажда подвига была его характерной чертой, и когда насталъ часъ, князь Олегъ меньше всего думалъ о себѣ и совершилъ этотъ подвигъ въ большей степени, чѣмъ кто-либо другой, и не потому, что поскакалъ впередъ, и не потому, что былъ не простой смертный. 

1915 

No 40. 

Пусть подумаетъ читающій эти строки, сколько времени отнимало у князя Олега одно только общественное положеніе, и станетъ ясно, что авторъ всѣхъ перечисленныхъ работъ за двадцать два года своей жизни сдѣлалъ не простой студенческій трудъ, а двойной, тройной, чего безъ любви къ дѣлу достигнуть невозможно. 

И эту любовь онъ принесъ въ жертву Государю и Россіи. 

А ему несомнѣнно хотѣлось итти дальше и дальше по пути искусства и знать какъ можно больше, чтобы не остаться на этомъ свѣтѣ безполезнымъ. 

Шаблонная прописная мораль утѣшала его только въ дѣтствѣ. Свѣтлый Олегъ Константиновичъ меньше всего зналъ о самомъ себѣ. 

Не зналъ, что онъ не только Божіею милостію Высочество, но что тою же Божіею милостію онъ еще и художникъ-писатель. Стоитъ прочесть нѣсколько страничекъ изъ послѣднихъ его дневниковъ, чтобы это увидѣть и еще увидѣть великую скромность, вѣрную спутницу всякаго таланта. 

Въ художественномъ творчествѣ не важно, сколько написано, а важно-какъ написано. А у Олега Константиновича написано такъ, что: 

1) Не чувствуется никому подражанія, т.-е. ясно видна индивидуальность автора: 

2) вездѣ искренность милая и храбрая: 

3) вездѣ тоска о несовершенствахъ человѣческой жизни и отвращеніе къ той внѣшней культурѣ, которая искажаетъ въ человѣкѣ образъ и подобіе Божіе, и 

4) вездѣ чудесный стиль. 

Эти четыре элемента весьма характерны для того, чтобы не было сомнѣнія, что погибъ не только смѣлый офицеръ, не только членъ Императорской фамиліи, но погибъ и настоящій художникъ... Художникъ, принесшій въ жертву долгу весь данный ему Богомъ талантъ, который внѣ всякаго сомнѣнія такъ или иначе проявился бы и не только въ тетрадяхъ дневниковъ. 

IV. 

Князь Олегъ Константиновичъ, несмотря на свои юношескіе годы, часто думалъ о смерти. 

Многіе о ней думали и думаютъ... Но, читая его дневники, невольно поражаешься, какъ онъ думалъ и когда думалъ. 

Меньше всего, кажется, это было передъ войной и даже на войнѣ, а больше всего въ деревнѣ, подъ синимъ куполомъ неба, когда не грозила никакая опасность. 

За эти думы хочется ему, милому, руку пожать, хочется взять его портретъ и глядѣть, глядѣть въ лицо юноши, такъ рано себѣ уяснившему, когда человѣческое счастье приходитъ, и когда и почему оно уходитъ. 

Подъѣзжая на лошадяхъ къ своему любимому Осташову, Олегъ Константиновичъ вдругъ ясно представилъ себѣ время, когда здѣсь, среди зеленыхъ лѣсовъ и зеленыхъ полей, вырастутъ черныя трубы фабрики, когда нахальная  культура  завоетъ своими гудками, призывая людей подышать пропитаннымъ сѣрой дымомъ... когда застучатъ топоры по стволамъ деревьевъ, какъ стучатъ они въ Чеховскомъ  Вишневомъ саду . 

Длиннымъ, красивымъ періодомъ рисуетъ князь Олегъ эту ненавистную его сердцу картину и неожиданно заканчиваетъ ее словами: 

Оборвалась еще одна поэтическая, насыщенная правдой мысль, сиротами остались его рукописи и объемистые дневники въ бѣлыхъ кожаныхъ переплетахъ. 

Во всей его предыдущей жизни искусство вообще и въ частности тяготѣніе къ художественной литературѣ и къ изученію Пушкина было тѣмъ, что можно назвать  святая святыхъ  человѣка. Юношѣ не хотѣлось быть только дилетантомъ, и, чтобы и приблизиться къ своимъ идеаламъ, онъ работалъ. Въ три года прошелъ курсъ юридическаго факультета, издалъ автографы Пушкина, написалъ нѣсколько повѣстей и разсказовъ, много стиховъ и велъ чрезвычайно интересный дневникъ. глубокомысліе котораго можетъ заставить призадуматься даже и скептиковъ. 

Не хватало времени. 

 Дай Богъ умереть къ этому времени ... Только у искренняго поэта можетъ вырваться такая фраза. 

Авторъ дневниковъ ясно и смѣло говоритъ, что человѣку лучше не существовать, когда онъ отойдетъ отъ природы, отъ Бога живого, а не искусственнаго. 

И за всю свою короткую жизнь самъ онъ ни разу никогда не уходилъ отъ Бога живого и, можетъ-быть, поэтому такъ рано и слился съ Нимъ навсегда. 

V. 

Замѣчательно, что такъ же, какъ очень задолго до своей смерти покойный князь думалъ о ней, такъ же задолго и до начала войны думалъ онъ о нѣмцахъ и ихъ  культурѣ . 

Эти мысли во много разъ цѣннѣе и дороже всѣхъ статей, которыя въ изобиліи пишутся въ наше время. Цѣннѣе потому,