No 40. 

1915 

- Да позвольте... позвольте... Кто вы такіе?- спросилъ онъ все въ томъ же недоумѣніи. 

- Я изъ Никольскаго, сынъ Михаила Николаевича. 

Надо было видѣть, что сдѣлалось при этихъ словахъ съ Ковылинымъ. 

Лицо его просіяло, онъ весь оживился. Тутъ я замѣтилъ его замѣчательные глаза, совсѣмъ синіе. Онъ крѣпко пожалъ мнѣ руку и заговорилъ: 

- Вы, стало-быть, внукомъ приходитесь Николаю Ивановичу... Навѣстить пріѣхали старика... Ужъ я такъ радъ, такъ радъ... Вѣдь я и дѣдушку вашего и отца... всѣхъ знаю и помню... Ужъ такой гость пріѣхалъ... Пожалуйте, пожалуйте! Я вотъ тутъ крестить шелъ, ну такъ это и отложить можно... 

- Нѣтъ, зачѣмъ, батюшка, откладывать. Позвольте за вами въ церковь пройти. Я посмотрю. 

............ 

НИВА 

- Ну, хорошо, хорошо. Тогда мы васъ воспріемникомъ запишемъ?- сказалъ онъ, улыбаясь.- Ну, поворачивайте сюда... Вправо, вправо... Да не такъ!.. Осадить надо!-говорилъ онъ Арсенію. 

Мы выбрались на накатанную дорогу. Ковылинъ сѣлъ ко мнѣ въ сани и началъ съ недоумѣніемъ меня разглядывать. Я извинялся, что его обезпокоилъ, и смотрѣлъ ему въ глаза, которые меня поражали своей синевой и добротой. Высокій ростъ, сѣдая окладистая борода, правильныя и крупныя черты лица священника придавали ему видъ внушительный и благообразный. На немъ была черная шуба съ мѣховымъ воротникомъ. Такая же шапка покрывала голову. 

Подъѣхавъ къ церкви, мы вышли изъ саней и поднялись по ступенькамъ на паперть. Ковылинъ обернулся и нетерпѣливымъ движеніемъ руки подозвалъ сторожа. 

Не видишь, что ли, кто къ намъ пріѣхалъ?-сказалъ онъ.Изъ Никольскаго, внукъ генерала. Отворяй скорѣе церковь, да бѣги предупредить домой, чтобы чай заварили... Гдѣ младенецъ? 

- Еще не приносили, батюшка,-отвѣчалъ сторожъ. 

- Ну, это еще лучше. Бѣги! 

Мы прошли въ церковь. Она очень свѣтлая, уютная, чистенькая, съ тремя придѣлами. 

- Вотъ здѣсь у насъ частица мощей преподобнаго Сергія,сказалъ Ковылинъ, указывая на икону. 

Я приложился. 

А вотъ здѣсь у насъ, поглядите, изображеніе Страшнаго Суда... Въ Москвѣ писали... Оно не очень хорошее, а все же для крестьянъ наглядно... Это подражаніе древней иконописи; традиціонный змѣй и грѣшники, входящіе въ адъ... За нее сто рублей у меня взяли... 

Мы подробно осмотрѣли всю церковь и вышли на паперть, чтобы ѣхать въ домъ. 

Со мной всю жизнь чудеса были,-говорилъ Ковылинъ, садясь опять въ сани.-Въ бытность мою еще студентомъ, былъ я не то, чтобы невѣрующій- нѣтъ, а такъ... не серьезно относился. Разъ собрались мы какъ-то у товарища, и показываетъ мнѣ одинъ книжку Фейербаха, гдѣ онъ кощунственно отзывается о таинствахъ, о причастіи...  Это что?-говорю.-Гадость! Мерзость! Этимъ книгамъ вотъ гдѣ мѣсто! -и швырнулъ ее въ печку... Принадлежалъ я тогда къ народолюбческой партіи, зачитывался Полежаевымъ, Засодимскимъ... Хотѣлось мнѣ принести пользу нашему народу... 

Въ это время мы подъѣхали къ дому. Ковылинъ засуетился, забѣгалъ. Онъ ввелъ меня въ какую-то комнату, извинился, что оставляетъ меня одного, и пошелъ перемѣнить рясу. Я оглянулся. 

Домъ въ Домнихѣ. 

1915 

737 

Посрединѣ стоялъ большой круглый столъ; два окна выходили въ садъ, занесенный снѣгомъ. Въ углу было много образовъ, передъ которыми теплились лампадки. Подъ ними, наискось, стоялъ маленькій диванчикъ, обитый зеленой матеріей. На стѣнѣ, налѣво отъ иконъ, я сразу замѣтилъ писанную масляными красками небольшую картину, на ней былъ изображенъ оптинскій старецъ Амвросій за нѣсколько дней до смерти; онъ повернулся въ постели на бокъ и склонилъ голову въ клобукѣ на подушку. Рядомъ съ этимъ неважнымъ изображеніемъ висѣли фотографіи старца Варнавы, гравюра саровскаго пустынника Марка и другія. Противь оконъ между дверями стоялъ плохонькій шкапъ; вся мебель ограничивалась еще нѣсколькими массивными стульями съ высокими спинками, которые стояли по стѣнамъ и вокругъ стола. На всемъ лежалъ отпечатокъ чего-то купеческаго. 

Вошелъ Ковылинъ въ простенькой рясѣ, подпоясанный матерчатымъ кушакомъ. Я его попросилъ накормить людей, которые съ утра ничего не ѣли. 

- Ужъ какъ же, помилуйте,- отвѣтилъ онъ.-Это правило налего помѣщичьяго гостепріимства. 

Онъ усадилъ меня на диванъ, самъ сѣлъ на стулѣ напротивъ и продолжалъ свой разсказъ. 

- Въ то время,-говорилъ онъ:-одинъ спеціалистъ по сельскому хозяйству, не помню сейчасъ его имени, писалъ много статей по вопросамъ объ осушкѣ. Тогда еще совершенно не имѣли понятія о томъ, какъ надо воздѣлывать болото. Болото такъ болото, лещина такъ лещина... А человѣкъ этотъ открылъ способъ ихъ обрабатывать посредствомъ фосфорита. И запала мнѣ въ голову мысль такимъ путемъ нажиться. Отецъ мой былъ купцомъ, стало-быть, страсть къ наживѣ у меня была въ натурѣ, можно сказать, съ кровью въ жилахъ текла... 

Я съ чувствомъ уваженія смотрѣлъ на Ковылина. Меня поразило то, что онъ не побоялся произнести строгаго приговора надъ сословіемъ, къ которому принадлежалъ самъ. 

Сталъ я подговаривать отца, продолжалъ онъ:-купимъ, молъ, землю. Отецъ не соглашался. Велъ онъ торговлю хлѣбомъ и, знаете, какъ купцы, на каждомъ пудѣ зарабатывалъ по тридцать процентовъ. Не хотѣлъ онъ мѣнять выгодное предпріятіе на рискованное и все мнѣ въ примѣръ приводилъ дядю, который владѣлъ землей. Вотъ, молъ, дядя Александръ, — ничего у него съ землей не выходитъ. А мысль купить болото меня не покидала, можно сказать, сверлила, мучила. Отцомъ я былъ вполнѣ обезпеченъ. Отъ него на мою долю пришелся капиталъ въ сорокъ восемь тысячъ. Какъ разъ въ это время тутъ продавалась земля.