нашей сценической или драматургической истории привести еще ряд примеров, oчень убедительных для тех, которые не противопоставляют Нежелания убеждаться воем убеждениям и доводам.
Но традиция, обуженно принятая, поверхностно понятая, может быть и цепями на живом теле, полном молодых бурлящих сил, традиция может быть и тормазом поступательного движения, обратиться в печальный синоним угашения духа живого и ищущего. Традиция может оказаться, при таком ее понимании, при таком в ней отношении и таком ее использовании,— плитой могильной, камнем, приваленным к выходу на светлые, вольные просторы творчества. И сколько печальных примеров именно такой «традиции» можно набрать в истории хотя бы того же искусства театра, особливо—в его сценической части, в сфере актерской игры. Правда, так понятая традиция, к счастью для искусства, никогда не оказывалась особенно живучею и стойкою, и всегда, в конце-концов, глухой камень отваливался от выхода на просторы. Но каких, бывало, стоило это усилий, часто— по настоящему героических, каких страданий для отваливающих камень, и сколько расточалось в этом сил, как замедлялся темп развития и сколько вливалось яду... От ложно, узко понятой, приравненной к канону традиции никакое другое искусство Не страдало так много и так часто, как театральное, как сценическое. Под маскою традиции жил застой, под флагом традиции накоплялась в театральном доме пыль и залегала по углам паутина.
Я думаю, не нужно доказывать, что если академические театры призываются оберегать свои традиции, если для этого они ставятся в особое положение, и отстраняется от них рука слишком стремительных преобразователей, то традиция тут мыслится непременно и только в первом из проанализированных смыслов, как традиция животворящая, не мешающая, но споспешествующая правильному развитию и ценному росту, но отнюдь не традиция—могильная плита, традиция—регулятор, но никак не
традиция—тормаз. Академические театры так и понимают этот термин, так и смотрят на свою задачу, на признаваемую за ними высокую миссию. Я не скажу, что и сумме их традиций совсем нет и таких, которые более или менее близки по своему сомнительному содержанию ко второй, тормозящей категории. За десятилетия непременно откристаллизовываются и такие и, бывает, чтятся за одно и одинаково преданно с традициями правильной к благодетельной природы. Но в громадной и основной части своего содержания, которая только и может сейчас занимать, это— традиции первой, лишь регулирующей и оплодотворяющей для новых развитий категории. Меня сейчас, не занимает, какие же новые ростки дает в наши текущие дни эта традиция. Но что именно таково ее содержание, таков ее преимущественный и определяющий целое характер,—несомненно. Иначе эта традиция не имела бы столь горячих сторонников и ревнителей внутри театра, еще торо меньше—вне театра. Все устремления и все заявления театров говорят об этом.
Но, как это ни неожиданно, как ни парадоксально, на академические театры делается натиск именно со стороны «традиции» во втором смысле, им ставится в сокрушающий упрек, что они недостаточно строго и последовательно блюдут традициютормоз, традицию, равнозначащую с застоем, с неподвижностью, и этот упрек обрушивают с торжествующим видом те, которым, казалось бы, меньше всего должна быть дорога так понимаемая традиция. Так построил свою аргументацию, они легко могут доказать, что академические театры не являются хранителями традиции, значит—не исполняют своего назначения, значит—не заслуживают особого положения, значит—должны: быть отданы в стрижку под универсальную гребенку (и т. д., и т. д. Ошибка только в том, что академические-то театры и охраняющие их особенное положение на традицию смотрят по иному, влагают в нее иное содержание. Очень характерный пример. Малому театру вменяется в вину, характеризуется как отступничество перед его репертуарными традициями,