что од ставит «Кромвеля» А. В. Луначарского. Репертуарная традиция— Гоголь и Островский, значит, в «Кромвеле»—явная измена традиции. Но, вопервых, у Малого театра была не только эта репертуарная линия, рядом с нею издавна идет и другая, очень значительная и определяющая,—та линия, на которой — имена Шиллера и Гюго. К Щиллеру стал определенно тяготеть Этот театр с первых дней своего бытия. Тяготел до того, что когда не хватало Шиллеровского материала, он, чтобы всетаки выдержать эту свою репертуарную линию, мирился и на «маленьких Шиллерах», вроде Грильпарцера; или Гальма. Он мирился со скромными относительно достоинствами произведений Этих авторов, только бы не оставлять своей репертуарной традиции. Конечно, нельзя ставить знак равенства между «Кромвелем» и пьесами Гюго или Грильпарцера. В нем, в «Кромвеле» много нового, уклоны от того пути. Но емкая традиция, раз она верно понята, раз она, не обужена,— в полной мере включает и такую пьесу освящает ее для репер
туара Малого театра. Малый театр вполне последователен и «традиционен» в таком своем репертуарном шаге, конечно—если не принимать «традицию» в том обуженном, неверном и вредном живому делу театра и его росту смысле, о котором уже не раз говорилось выше, и Малый театр антитрадиционен, отступает от своих назначений, если понимать «традициюименно в этом глубоко ошибочном смысле.
Совершенен тоже, когда утверждают, что Художественному театру, как театру Чехова, ничего кроме Чехова я ему родственных по манере или настроению драматургов, играть нельзя, иначе он - антитрадиционен, иначе он изменяет своему предназначению, отходит от своей линии и перерождается во что-то чуждое. Я не касаюсь конкретных указаний. Возможно, что в отдельных репертуарных шагах этого театра и сказалось некоторое уклонение от его подлинной традиции. Это—вопрос сложный и требующий очень тщательного анализа в каждом отдельном шаге, в
каждом отдельном репертуарном выборе. Но требовать во имя «традиции» изгнания всего «не-чеховского», значит, понимать традицию так, как понимать еe нельзя, значит обрекать,
из какого неожиданного фетишизма театр на застой и умирание.
И совершенно то же относительно традиций актерского исполнения, относительно декоративной части спектакля и т. д. Традиция сценического искусства или, точнее, искусства актера в Малом театре—многогранная, многое в ней отстоялось от прошлого, правда—с преобладанием некоторых коренных свойств и черт. Делать из одной лишь грани, да при том—никогда не бывшей главною, самою характерною, определяющею облик театра,— исключительную и непреклонно повелевающую традицию -
такая же большая ошибка. А между тем, и эта ошибка была допущена. Вменялось, например, Малому театру в вину, как измена традиции, что он утратил Каратыгинскую манеру игры, хотя, к слову сказать, именно эта манера, этот сценический канон как раз в Малом театре и не вошел, никогда не входил в традицию, ни в практике этого театра, ни в его теорию, на сколько она выражена в писаниях, более или менее случайных, его главных работников и слагателей традиции. Да, дело даже не в этой ошибке против ясных фактов театральной истории. Пускай так—повторяю, это не так, пускай Каратыгин— вот традиция Малого театра. Но, если это—традиция живая, не мертвящая, если эту традицию не понимать старообрядчески,— совершенно несомненно, что она подлежала развитию, раскрытию заключенных в ней возможностей. А тогда с Малого театра должен быть снят весь этот укор целиком. Все подлинно благое в традиции даже Каратыгинской игры (правда, достаточно малое) вошло плотно в традицию игры Малого театра, насколько это не противоречило традиции более важной и ценной, преобладающей —традиции Щепкинско-Мочаловской. Все это лишь отдельные примеры. Их можно бы привести и из других сценических областей, или из сферы работы других академических театров.