Если бы обстрел велся с других позиций, если бы доказывалось или хоть указывалось, что академические театры вместо живой традиции приняли, как некую святыню, традицию мертвенную и мертвящую, или что они, приняв традицию живую, ее мертвит и искажают,—тогда другое дело. Но когда академическим театрам противопоставляются указания, что они не берегут традиции ложной, мертвящей, что они недостаточно старообрядцы, тогда дело ведущих такой обстрел представляется достаточно безнадежным, и, напротив, дело академическихх театров стоит в этом отношении крепко, и им такие обстрелы не могут быть страшны.
Так, по моему, обстоит дело с «традицией , ставшею волей судеб боевой, злободневной, театральной темой. В теме этой еще много граней и привходящих моментов, разобраться в которых существенно важно, и „Культура Театра уделит этому самое пристальное внимание, постарается вскрыть в ряде статей содержание „традиции“ для каждого из академических театров в отдельности. Но я думаю, и указал на самую сердцевину вопроса. Совсем не задачи полемические занимают меня. Но я полагаю, что в каждом вопросе прежде всего должна быть ясность. И только по ясному вопросу может быть сколько-нибудь плодотворный спор.
Н. Эфрос.
Я менее всего думаю, чтобы такой бесконечно популярный, даже можно сказать дорогой для нас всех композитор, как Бетховен, нуждался в каких-либо предисловиях к исполнению его музыки и характеристиках. Каждый из здесь сидящих и слушающих не только хорошо знаком с его биографией и много раз слушал его произведения, но, вероятно, много думал о нем и более или менее глубоко
[*] Реч на концерте-митинге в память Бетховена 9 января 1921 года.
оказывался пронизанным тем огнем Бетховенского вдохновения, который сделался важным и необходимым элементом современной культуры.
Поэтому я думаю ограничиться немногими словами для характеристики этого великана, равного которому вряд ли может показать какая-либо другая отрасль искусства.
Я помню в Париже в маленьком кабинете знаменитого скрипача Люсьена Капе,—этот длиннобородый человек, похожий на жреца, проповедывал нам, немногочисленным слушателям, о своем божестве—Бетховене. Для Капе и многих других, Бетховен—не просто художник, великий художник; Бетховен, это—мессия, это спаситель, ко-. торый принес с собой на землю новую религию, новое разрешение всех моральных, общих и метафизических вопросов.
Что музыка носит в себе искупляющее начало, это не подлежит никакому сомнению; и если в древнейшие времена, до расцвета греческой культуры, наши предки уже понимали, что музыка есть как бы отзвук из какого-то мира, где все стройно, гармонично, и пользовались музыкальными терминами для обозначения всякого порядка физического и психического; если они полагали, что над спутанной, дисгармоничной землей музыка возносит нас на волшебных крыльях именно туда, к стройным хорам светил, и гармонии сфер, то этим самым человечество осознавало ту особенную силу, которым обладает это его великое изобретение—музыка.
Все боли человеческого сердца могут отражаться в этой прозрачной и золотой волне, и как только они отражаются в зеркале музыки, они облагораживаются, и самые острые страдания, грызущие муки приобретают утешительный характер, по тому одному, что они вовлекаются в танец всепримиряющего и всеоблагораживающего ритма, по тому одному, что им приходится говорить на языке чистых тонов. И тем не менее мы можем сказать, что музыка начала выявлять все таящиеся в ней неизмеримые глубины только в новейшее время.
Явлением, которое обеспечивало ко
лоссальное углубление музыки и рас
Бетховен [*]
Так, по моему, обстоит дело с «традицией , ставшею волей судеб боевой, злободневной, театральной темой. В теме этой еще много граней и привходящих моментов, разобраться в которых существенно важно, и „Культура Театра уделит этому самое пристальное внимание, постарается вскрыть в ряде статей содержание „традиции“ для каждого из академических театров в отдельности. Но я думаю, и указал на самую сердцевину вопроса. Совсем не задачи полемические занимают меня. Но я полагаю, что в каждом вопросе прежде всего должна быть ясность. И только по ясному вопросу может быть сколько-нибудь плодотворный спор.
Н. Эфрос.
Я менее всего думаю, чтобы такой бесконечно популярный, даже можно сказать дорогой для нас всех композитор, как Бетховен, нуждался в каких-либо предисловиях к исполнению его музыки и характеристиках. Каждый из здесь сидящих и слушающих не только хорошо знаком с его биографией и много раз слушал его произведения, но, вероятно, много думал о нем и более или менее глубоко
[*] Реч на концерте-митинге в память Бетховена 9 января 1921 года.
оказывался пронизанным тем огнем Бетховенского вдохновения, который сделался важным и необходимым элементом современной культуры.
Поэтому я думаю ограничиться немногими словами для характеристики этого великана, равного которому вряд ли может показать какая-либо другая отрасль искусства.
Я помню в Париже в маленьком кабинете знаменитого скрипача Люсьена Капе,—этот длиннобородый человек, похожий на жреца, проповедывал нам, немногочисленным слушателям, о своем божестве—Бетховене. Для Капе и многих других, Бетховен—не просто художник, великий художник; Бетховен, это—мессия, это спаситель, ко-. торый принес с собой на землю новую религию, новое разрешение всех моральных, общих и метафизических вопросов.
Что музыка носит в себе искупляющее начало, это не подлежит никакому сомнению; и если в древнейшие времена, до расцвета греческой культуры, наши предки уже понимали, что музыка есть как бы отзвук из какого-то мира, где все стройно, гармонично, и пользовались музыкальными терминами для обозначения всякого порядка физического и психического; если они полагали, что над спутанной, дисгармоничной землей музыка возносит нас на волшебных крыльях именно туда, к стройным хорам светил, и гармонии сфер, то этим самым человечество осознавало ту особенную силу, которым обладает это его великое изобретение—музыка.
Все боли человеческого сердца могут отражаться в этой прозрачной и золотой волне, и как только они отражаются в зеркале музыки, они облагораживаются, и самые острые страдания, грызущие муки приобретают утешительный характер, по тому одному, что они вовлекаются в танец всепримиряющего и всеоблагораживающего ритма, по тому одному, что им приходится говорить на языке чистых тонов. И тем не менее мы можем сказать, что музыка начала выявлять все таящиеся в ней неизмеримые глубины только в новейшее время.
Явлением, которое обеспечивало ко
лоссальное углубление музыки и рас
Бетховен [*]