ДЕНЩИКЪ.
У меня служилъ дѣтина Въ денщикахъ:
Рыжеватая щетина На щекахъ.
Весь нескладный, незадачливый собой — Глуповатый, Плутоватый И рябой.
Звать — Петруха:
Петръ Захарычъ Пустельга. Въ мочкѣ уха —
Неизмѣнная серьга. Круглый годъ кормилъ «яишней». Да крупой.
Словомъ, парень «никудышный» И тупой ...
Подъ Карпатами Въ глухіе вечера Мы лопатами
Чинили бруствера:
Не смущенная нимало «Ихъ» пальбой,
Наша рота принимала Жаркій бой.
Какъ-то ночью донесли намъ Казаки,
Что идти намъ по долинамъ На штыки.
Загорѣлось ретивое, Какъ пожаръ,
И пошли мы съ дикимъ воемъ На ударъ.
Изъ долины повернули На курганъ, —
Заовистали сверху пули — Ураганъ!
Я бѣгу съ одною шашкой ... Вдругъ — въ плечо.
Стало сразу подъ рубашкой Горячо.
Подкосило,
Помутилось въ головѣ, И безъ силы
Я простерся на травѣ. А очнулся — стоны, мука ... Конченъ бой ...
Только- вижу — что за штука? Мой рябой!
Надо мной стоитъ Петруха Пустельга:
Въ мочкѣ уха — Неизмѣнная серьга. Что? Мнѣ снится?
Нѣтъ! Такіе же глаза! Лишь съ рѣсницы
Густо падаетъ слеза.
Наклонился, изогнулся:... Призракъ? Плоть?
Черезъ силу улыбнулся: —- Ваша бродь!
Вытеръ слезы кулаками На носу:
— Подымайтесь! Я руками Донесу!
И донесъ — одной изъ впадинъ Этихъ мѣстъ.
И за то Петрухѣ даденъ Бѣлый крестъ.
Наградилъ его Всевышній И земной ...
Вотъ тебѣ и «никудышный»,
И «дурной»! Владиміръ Воиновъ. НОВЫЕ ВРАЛИ.
фельетонъ Тэффи.
Всѣ мы съ дѣтства знаемъ, какъ вретъ мирный обыватель въ мирное время.
Обычное вранье на обычныя темы. Къ нему такъ привыкли, что даже съ человѣкомъ, бесѣдующимъ съ вами первый разъ въ жизни, инстинктивно прикидываешь: на сколько процентовъ довѣрія можно рискнуть по отношенію къ нему.
Со старыми знакомыми,—тамъ дѣло привычное и чрезвычайно легкое. Всѣ настоящіе врали — большею частью спеціалисты, и каждый изъ нихъ вретъ только по своей отрасли, оставляя въ неприкрашенной и скучной правдѣ всѣ остальныя жизненныя явленія.
Есть, напримѣръ, врали политическіе. Честнѣйшій человѣкъ во всѣхъ отношеніяхъ, онъ, радъ не радъ, долженъ врать, лишь только -разговоръ коснется политики. Онъ объявляетъ войны, да не какія-нибудь, а между малороссами и южно-гвинейцами или между Парагваемъ и Ватиканомъ. Онъ самъ удивляется, можетъ быть, даже больше и искреннѣе, чѣмъ всѣ его собесѣдники, но ничего не подѣлаешь. Вретъ. Словно въ немъ два человѣка: одинъ исполняетъ тяжелую, возложенную на него судьбой обязанность, то-есть вретъ, а другой удивляется, волнуется, вѣритъ съ трудомъ. Лицо у него въ такіе моменты напряженное, глаза выпученные, въ позѣ отчаяніе.
Заговорите съ нимъ на другія темы, — онъ станетъ вялъ, спокоенъ и честенъ.
Другой — наоборотъ. Индиферентно искрененъ въ вопросахъ политическихъ, но неистовъ къ искусству. Будетъ увѣрять, даже безъ надежды на успѣхъ, что самъ Моцартъ написалъ музыку къ пушкинскому «Моцартъ и Сальери».
Спеціальность третьяго — ворочать тысячами.
— Вчера видѣлъ у антиквара пепельницу временъ... э-э-э-э ... этого, какъ его ... Стоитъ восемьсотъ тысячъ.
— Знаете сколько стоитъ постройка желѣзнодорожнаго пути? Пятнадцать милліардовъ верста!
Ему ничего этого въ сущности не надо. И никакой для него нѣтъ ни чести, ни славы, что верста такъ дорого стоитъ, а вотъ вретъ.
Если бы хоть позавидовалъ кто-нибудь, сказалъ бы:
— А счастливецъ этотъ Иванъ Петровичъ! Верста-то пятнадцать милліардовъ стоитъ, чтобъ ему лопнуть.
Вѣдь даже на это скромное удовольствіе онъ разсчитывать не можетъ.
Вретъ безкорыстно и самоотверженно.
За этотъ годъ всѣ эти спеціалисты сбились съ толку. Интересы общества сконцентрировались на войнѣ, а насчетъ версты или табакерки никто и слушать не станетъ.
И вотъ врали, бросивъ свою узкую спеціальность, стараются, по мѣрѣ силъ и возможности, служить интересамъ общества.
Тутъ они раздѣляются только по настроенію: на бодрыхъ и зловѣщихъ.
— Война? Ужасы? Да полноте, какіе тамъ ужасы! — недоумѣваетъ бодрый.
— Ну, знаете .. . все-таки . ..
— Ничего не все-таки. Эпидемій никакихъ нѣтъ, раненыхъ нѣтъ.
— Ну, какъ такъ нѣтъ! Смотрите — сколько лазаретовъ. Конечно, есть раненые. — Да, но очень легко!
— А убитыхъ вы не считаете? Убитые-то вѣдь есть? — Да ... но очень легко.
—- А знаете, кто очень помогаетъ нашимъ казакамъ? — Кто?
— Блоха. Да. Особый видъ блохи со спеціальнымъ латинскимъ названіемъ. Въ родѣ клопа. Это еще покойный Менделѣевъ изобрѣлъ. Понимаете? Блохѣ впрыскиваютъ ея собственное бѣшенство. Такая блоха, укусивъ человѣка въ пятомъ поколѣніи, развиваетъ въ немъ неистовое мужество. И вотъ, по счастливой случайности, блохи эти водятся преимущественно на нашей западной окраинѣ.
У меня служилъ дѣтина Въ денщикахъ:
Рыжеватая щетина На щекахъ.
Весь нескладный, незадачливый собой — Глуповатый, Плутоватый И рябой.
Звать — Петруха:
Петръ Захарычъ Пустельга. Въ мочкѣ уха —
Неизмѣнная серьга. Круглый годъ кормилъ «яишней». Да крупой.
Словомъ, парень «никудышный» И тупой ...
Подъ Карпатами Въ глухіе вечера Мы лопатами
Чинили бруствера:
Не смущенная нимало «Ихъ» пальбой,
Наша рота принимала Жаркій бой.
Какъ-то ночью донесли намъ Казаки,
Что идти намъ по долинамъ На штыки.
Загорѣлось ретивое, Какъ пожаръ,
И пошли мы съ дикимъ воемъ На ударъ.
Изъ долины повернули На курганъ, —
Заовистали сверху пули — Ураганъ!
Я бѣгу съ одною шашкой ... Вдругъ — въ плечо.
Стало сразу подъ рубашкой Горячо.
Подкосило,
Помутилось въ головѣ, И безъ силы
Я простерся на травѣ. А очнулся — стоны, мука ... Конченъ бой ...
Только- вижу — что за штука? Мой рябой!
Надо мной стоитъ Петруха Пустельга:
Въ мочкѣ уха — Неизмѣнная серьга. Что? Мнѣ снится?
Нѣтъ! Такіе же глаза! Лишь съ рѣсницы
Густо падаетъ слеза.
Наклонился, изогнулся:... Призракъ? Плоть?
Черезъ силу улыбнулся: —- Ваша бродь!
Вытеръ слезы кулаками На носу:
— Подымайтесь! Я руками Донесу!
И донесъ — одной изъ впадинъ Этихъ мѣстъ.
И за то Петрухѣ даденъ Бѣлый крестъ.
Наградилъ его Всевышній И земной ...
Вотъ тебѣ и «никудышный»,
И «дурной»! Владиміръ Воиновъ. НОВЫЕ ВРАЛИ.
фельетонъ Тэффи.
Всѣ мы съ дѣтства знаемъ, какъ вретъ мирный обыватель въ мирное время.
Обычное вранье на обычныя темы. Къ нему такъ привыкли, что даже съ человѣкомъ, бесѣдующимъ съ вами первый разъ въ жизни, инстинктивно прикидываешь: на сколько процентовъ довѣрія можно рискнуть по отношенію къ нему.
Со старыми знакомыми,—тамъ дѣло привычное и чрезвычайно легкое. Всѣ настоящіе врали — большею частью спеціалисты, и каждый изъ нихъ вретъ только по своей отрасли, оставляя въ неприкрашенной и скучной правдѣ всѣ остальныя жизненныя явленія.
Есть, напримѣръ, врали политическіе. Честнѣйшій человѣкъ во всѣхъ отношеніяхъ, онъ, радъ не радъ, долженъ врать, лишь только -разговоръ коснется политики. Онъ объявляетъ войны, да не какія-нибудь, а между малороссами и южно-гвинейцами или между Парагваемъ и Ватиканомъ. Онъ самъ удивляется, можетъ быть, даже больше и искреннѣе, чѣмъ всѣ его собесѣдники, но ничего не подѣлаешь. Вретъ. Словно въ немъ два человѣка: одинъ исполняетъ тяжелую, возложенную на него судьбой обязанность, то-есть вретъ, а другой удивляется, волнуется, вѣритъ съ трудомъ. Лицо у него въ такіе моменты напряженное, глаза выпученные, въ позѣ отчаяніе.
Заговорите съ нимъ на другія темы, — онъ станетъ вялъ, спокоенъ и честенъ.
Другой — наоборотъ. Индиферентно искрененъ въ вопросахъ политическихъ, но неистовъ къ искусству. Будетъ увѣрять, даже безъ надежды на успѣхъ, что самъ Моцартъ написалъ музыку къ пушкинскому «Моцартъ и Сальери».
Спеціальность третьяго — ворочать тысячами.
— Вчера видѣлъ у антиквара пепельницу временъ... э-э-э-э ... этого, какъ его ... Стоитъ восемьсотъ тысячъ.
— Знаете сколько стоитъ постройка желѣзнодорожнаго пути? Пятнадцать милліардовъ верста!
Ему ничего этого въ сущности не надо. И никакой для него нѣтъ ни чести, ни славы, что верста такъ дорого стоитъ, а вотъ вретъ.
Если бы хоть позавидовалъ кто-нибудь, сказалъ бы:
— А счастливецъ этотъ Иванъ Петровичъ! Верста-то пятнадцать милліардовъ стоитъ, чтобъ ему лопнуть.
Вѣдь даже на это скромное удовольствіе онъ разсчитывать не можетъ.
Вретъ безкорыстно и самоотверженно.
За этотъ годъ всѣ эти спеціалисты сбились съ толку. Интересы общества сконцентрировались на войнѣ, а насчетъ версты или табакерки никто и слушать не станетъ.
И вотъ врали, бросивъ свою узкую спеціальность, стараются, по мѣрѣ силъ и возможности, служить интересамъ общества.
Тутъ они раздѣляются только по настроенію: на бодрыхъ и зловѣщихъ.
— Война? Ужасы? Да полноте, какіе тамъ ужасы! — недоумѣваетъ бодрый.
— Ну, знаете .. . все-таки . ..
— Ничего не все-таки. Эпидемій никакихъ нѣтъ, раненыхъ нѣтъ.
— Ну, какъ такъ нѣтъ! Смотрите — сколько лазаретовъ. Конечно, есть раненые. — Да, но очень легко!
— А убитыхъ вы не считаете? Убитые-то вѣдь есть? — Да ... но очень легко.
—- А знаете, кто очень помогаетъ нашимъ казакамъ? — Кто?
— Блоха. Да. Особый видъ блохи со спеціальнымъ латинскимъ названіемъ. Въ родѣ клопа. Это еще покойный Менделѣевъ изобрѣлъ. Понимаете? Блохѣ впрыскиваютъ ея собственное бѣшенство. Такая блоха, укусивъ человѣка въ пятомъ поколѣніи, развиваетъ въ немъ неистовое мужество. И вотъ, по счастливой случайности, блохи эти водятся преимущественно на нашей западной окраинѣ.