ВОЗВРАЩЕНІЕ БЮЛОВА ВЪ БЕРЛИНЪ.
Вильгельмъ: — Опять, провалился на экзаменѣ дряньмальчишка?!
ИТАЛЬЯНСКІЯ УТКИ.
„По распоряженію Саландры, въ Римѣ закрыты газеты, въ которыхъ появились непровѣренныя свѣдѣнія о побѣдѣ итальянцевъ надъ австрійцами“.
— «Газеты я закрою имъ! —
Провозгласилъ Салаидра чуткій: — Пусть встарь спасали гуси Римъ,
Но Римъ пусть не спасаютъ ... утки! .. »
________ Н.
ИТАЛІЯ.
фельетонъ И. Гуревича.
Лат. и итал. Italia, франц. — Italie, нѣм. — Italien, англ. — Italy, рус. — Италія.
Вотъ, о моемъ знакомствѣ съ этой страной я и хочу подѣлиться воспоминаніями.
Первоначальныя мои свѣдѣнія: Италія имѣетъ форму сапога, итальянцы — шарманщики, итальянцы дѣлаютъ гипсовыя фигуры, итальянцы носятъ широкополыя шляпы.
Съ годами мой итальянскій багажъ увеличился. Уже на слѣдующій годъ я зналъ національность макаронъ. Еще черезъ нѣсколько лѣтъ національность: Кіянти, Патти, Мазини и Гарибальди.
Идя на свиданіе съ гимназисткой, я, хотя и фальшиво, хотя и непріятнымъ голосомъ, но напѣвалъ «La donna е mobile».
А отсиживая за это свиданіе въ карцерѣ положенные гимназической таксой шесть часовъ, я написалъ карандашомъ надъ входной дверью (увы, изнутри!): — Lasciate ogni speranza!
Такъ, впервые я использовалъ свое знакомство съ Данте. Помню, меня нѣсколько коробило, что моя дама сердца носитъ столь прозаическое имя Фени... въ то время, какъ у Данте — Беатриче! Я мысленно называлъ ее Беатриче и утѣ
шалъ себя тѣмъ, что Данте прославлялъ свою Беатриче на бумагѣ, а я свою Феню изъ устъ въ уста.
Бѣдный Данте ... Прославлять любимую, но не любившую покойницу въ то время, когда живая «жена по политическому расчету» сидитъ «у колыбели и очага и разсказываетъ старыя сказки про троянцевъ»!..
Послѣ Фени, Данте и Беатриче я познакомился съ курсисткой Женей. Я называлъ ее, увы, «товарищъ Женя». Она была для меня тѣмъ, что Лаура для Петрарки. Это была платоническая любовь. Идеализація мною моей дамы сердца граничила съ канонизаціей!
По закону противоположности послѣ Жени, Петрарки и Лауры должна была быть Леля. Съ ней я понялъ Боккачіо!
Хотя Леля не была — подобно Маріи, которую Боккачіо любилъ такой пламенной, страстной и реальной любовью, незаконной дочерью короля, а была законной дочерью доктора медицины, — я любилъ ее, какъ Боккачіо.
Съ Лелей мы часто, въ мечтахъ, кормили голубей на площади св. Марка, катались на гондолахъ подъ звуки «О, sole тіо».
Леля была пѣвицей и потому съ удовольствіемъ произносила имена: Мацокки, Пистокки, Бернакки, Рубини и Тамбурини.
Я соглашался съ ней безъ спора, что Италія — колыбель музыки и не только приводилъ имена скрипачей Тартини и Паганини, но подчеркивалъ, что и скрипичный фабрикантъ Страдиваріусъ, по крайней мѣрѣ, номинально, мнѣ не чужой человѣкъ.
Мимоходомъ, что называется, ни къ селу, ни къ городу. а въ одну изъ нашихъ итальянскихъ бесѣдъ, придавъ своей физіономіи приватъ-доцентское выраженіе, сообщилъ Лелѣ, что въ XV вѣкѣ, на зарѣ Возрожденія, въ архитектурѣ готическій стиль уступилъ мѣсто Ренессансу.
Не знаю, о чемъ задумалась Леля, но, услышавъ слово «Ренессансъ», она заявила, что совершенно не вѣритъ во всѣ «секреты молодости», что всѣ эти средства — одно жульничество.
Тогда я, предложивъ ей быть внимательнѣй, заговорилъ объ отраженіяхъ первыхъ лучей Ренессанса въ живописи. Нѣсколько запутавшись въ различныхъ теченіяхъ итальянской школы, я нашелъ болѣе спокойнымъ для себя ограничиться перечисленіемъ именъ величайшихъ художниковъ: Боттичелли, Леонардо-да-Винчи, Рафаэля Санціо, Тиціана, сдобривъ ихъ обильнымъ количествомъ восклицаній.
*
* *
Теперь, побывавъ въ Италіи, очарованный этимъ раемъ на землѣ, я долженъ сознаться: въ Римѣ я не былъ, папы римскаго не видѣлъ.
Познанія же мои объ итальянцахъ увеличились по возвращеніи домой: Жакомино, другъ Куприна, Маринетти, Маркони и Карлотти-де-Рипарбелла.
И совершенно особо: Lacrimi Christi, сольфеджіо, Джіоконда, аллегро удирато и tutto perduto! . .
Да здравствуетъ Италія! Исидоръ Гуревичъ. Еѵѵіѵа l’Italia!
Isidorio Gurewitzini.
НАША ПРОКЛАМАЦІЯ.
Довольно ѣсть апельсины!
Довольно нюхать померанцы! Отъ Венеціи до Мессины! Шумятъ итальянцы ...
Въ воздухъ бросаютъ шляпы, Кричатъ тревожно,
Обезкогтить нѣмецкія лапы
Желаютъ насколько можно ...
На языкѣ Тріентъ съ Тріестомъ,
Въ сердцахъ призывъ Гарибальди .. Ахъ, какимъ прекраснымъ тѣстомъ Взойдетъ свобода въ Шварцвальдѣ! Въ Обители Злого Духа,
Подъ куполомъ мѣдной каски, Лишенныя зрѣнья и слуха Умрутъ черныя маски.
Ахъ, впередъ, итальянцы, Отъ Венеціи до Мессины,
Ружья на плечо, на спину ранцы, Въ руки черные апельсины!!!
В. Г.
Рис. Ник. Р.
Вильгельмъ: — Опять, провалился на экзаменѣ дряньмальчишка?!
ИТАЛЬЯНСКІЯ УТКИ.
„По распоряженію Саландры, въ Римѣ закрыты газеты, въ которыхъ появились непровѣренныя свѣдѣнія о побѣдѣ итальянцевъ надъ австрійцами“.
— «Газеты я закрою имъ! —
Провозгласилъ Салаидра чуткій: — Пусть встарь спасали гуси Римъ,
Но Римъ пусть не спасаютъ ... утки! .. »
________ Н.
ИТАЛІЯ.
фельетонъ И. Гуревича.
Лат. и итал. Italia, франц. — Italie, нѣм. — Italien, англ. — Italy, рус. — Италія.
Вотъ, о моемъ знакомствѣ съ этой страной я и хочу подѣлиться воспоминаніями.
Первоначальныя мои свѣдѣнія: Италія имѣетъ форму сапога, итальянцы — шарманщики, итальянцы дѣлаютъ гипсовыя фигуры, итальянцы носятъ широкополыя шляпы.
Съ годами мой итальянскій багажъ увеличился. Уже на слѣдующій годъ я зналъ національность макаронъ. Еще черезъ нѣсколько лѣтъ національность: Кіянти, Патти, Мазини и Гарибальди.
Идя на свиданіе съ гимназисткой, я, хотя и фальшиво, хотя и непріятнымъ голосомъ, но напѣвалъ «La donna е mobile».
А отсиживая за это свиданіе въ карцерѣ положенные гимназической таксой шесть часовъ, я написалъ карандашомъ надъ входной дверью (увы, изнутри!): — Lasciate ogni speranza!
Такъ, впервые я использовалъ свое знакомство съ Данте. Помню, меня нѣсколько коробило, что моя дама сердца носитъ столь прозаическое имя Фени... въ то время, какъ у Данте — Беатриче! Я мысленно называлъ ее Беатриче и утѣ
шалъ себя тѣмъ, что Данте прославлялъ свою Беатриче на бумагѣ, а я свою Феню изъ устъ въ уста.
Бѣдный Данте ... Прославлять любимую, но не любившую покойницу въ то время, когда живая «жена по политическому расчету» сидитъ «у колыбели и очага и разсказываетъ старыя сказки про троянцевъ»!..
Послѣ Фени, Данте и Беатриче я познакомился съ курсисткой Женей. Я называлъ ее, увы, «товарищъ Женя». Она была для меня тѣмъ, что Лаура для Петрарки. Это была платоническая любовь. Идеализація мною моей дамы сердца граничила съ канонизаціей!
По закону противоположности послѣ Жени, Петрарки и Лауры должна была быть Леля. Съ ней я понялъ Боккачіо!
Хотя Леля не была — подобно Маріи, которую Боккачіо любилъ такой пламенной, страстной и реальной любовью, незаконной дочерью короля, а была законной дочерью доктора медицины, — я любилъ ее, какъ Боккачіо.
Съ Лелей мы часто, въ мечтахъ, кормили голубей на площади св. Марка, катались на гондолахъ подъ звуки «О, sole тіо».
Леля была пѣвицей и потому съ удовольствіемъ произносила имена: Мацокки, Пистокки, Бернакки, Рубини и Тамбурини.
Я соглашался съ ней безъ спора, что Италія — колыбель музыки и не только приводилъ имена скрипачей Тартини и Паганини, но подчеркивалъ, что и скрипичный фабрикантъ Страдиваріусъ, по крайней мѣрѣ, номинально, мнѣ не чужой человѣкъ.
Мимоходомъ, что называется, ни къ селу, ни къ городу. а въ одну изъ нашихъ итальянскихъ бесѣдъ, придавъ своей физіономіи приватъ-доцентское выраженіе, сообщилъ Лелѣ, что въ XV вѣкѣ, на зарѣ Возрожденія, въ архитектурѣ готическій стиль уступилъ мѣсто Ренессансу.
Не знаю, о чемъ задумалась Леля, но, услышавъ слово «Ренессансъ», она заявила, что совершенно не вѣритъ во всѣ «секреты молодости», что всѣ эти средства — одно жульничество.
Тогда я, предложивъ ей быть внимательнѣй, заговорилъ объ отраженіяхъ первыхъ лучей Ренессанса въ живописи. Нѣсколько запутавшись въ различныхъ теченіяхъ итальянской школы, я нашелъ болѣе спокойнымъ для себя ограничиться перечисленіемъ именъ величайшихъ художниковъ: Боттичелли, Леонардо-да-Винчи, Рафаэля Санціо, Тиціана, сдобривъ ихъ обильнымъ количествомъ восклицаній.
*
* *
Теперь, побывавъ въ Италіи, очарованный этимъ раемъ на землѣ, я долженъ сознаться: въ Римѣ я не былъ, папы римскаго не видѣлъ.
Познанія же мои объ итальянцахъ увеличились по возвращеніи домой: Жакомино, другъ Куприна, Маринетти, Маркони и Карлотти-де-Рипарбелла.
И совершенно особо: Lacrimi Christi, сольфеджіо, Джіоконда, аллегро удирато и tutto perduto! . .
Да здравствуетъ Италія! Исидоръ Гуревичъ. Еѵѵіѵа l’Italia!
Isidorio Gurewitzini.
НАША ПРОКЛАМАЦІЯ.
Довольно ѣсть апельсины!
Довольно нюхать померанцы! Отъ Венеціи до Мессины! Шумятъ итальянцы ...
Въ воздухъ бросаютъ шляпы, Кричатъ тревожно,
Обезкогтить нѣмецкія лапы
Желаютъ насколько можно ...
На языкѣ Тріентъ съ Тріестомъ,
Въ сердцахъ призывъ Гарибальди .. Ахъ, какимъ прекраснымъ тѣстомъ Взойдетъ свобода въ Шварцвальдѣ! Въ Обители Злого Духа,
Подъ куполомъ мѣдной каски, Лишенныя зрѣнья и слуха Умрутъ черныя маски.
Ахъ, впередъ, итальянцы, Отъ Венеціи до Мессины,
Ружья на плечо, на спину ранцы, Въ руки черные апельсины!!!
В. Г.
Рис. Ник. Р.