— Что вы? Неужели скрипятъ. Нѣтъ, не скрипятъ. — Не хо-ди-те!!!!!
— Странный вы, ей Богу, стали. Нервный какой-то. Кричите все. Ну, сяду, сяду. Какой хорошенькій ножикъ для разрѣзанія книгъ. Тонкая рѣзьба. Японскій, навѣрное.
Лицо хозяина поблѣднѣло. Нижняя губа затряслась и руки странно запрыгали по колѣнямъ. — Положите ножикъ.
— Сейчасъ. Я только рѣзьбой любуюсь. Она ...
— По-ло-жи-те! По-ло-жи-те ножикъ, я вамъ говорю. — Слушайте, это даже обидно... Что изъ того, что я взялъ разсмотрѣть ножикъ?! ..
— Положите!! — взвизгнулъ хозяинъ. —- Какъ вы смѣете трогать вещи?! Что за омерзительная привычка вертѣть въ рукахъ все, что подвернется?! Вы мнѣ на нервы дѣйствуете! Видѣть не могу вашего пробора черезъ всю голову, вашего розоваго глстука ... вашего, вашего...............................
Пеппо и Бюловъ держали у прыгающихъ губъ хозяина стаканъ съ водой.
— Эка вы, ей Богу, разволновались. Дѣйствительно, нервная атмосфера, что и говорить ... Только все-таки сдерживать себя надо. Ну, не буду, не буду. Ну, хотите, я галстукъ сниму, волосы себѣ растреплю ... Хотите? И трогать ничего не буду. Успокоились? Ну, ступай, Пекло, больше ничего не нужно.
*
* *
Министръ стоялъ у окна, а Бюловъ, потонувъ въ мягкомъ креслѣ, ласково говорилъ:
— Я нѣмцевъ не оправдываю. По-моему, ихъ планъ нападенія на Италію, если она имъ объявитъ войну, — прямо ужасенъ, безчеловѣченъ. Подумайте: они собираются разрушить всѣ памятники, всѣ картинныя галлереи и старинные соборы. У нихъ даже списки есть: Венеція, Римъ, Генуя — все обречено. Это такой ужасъ! У меня кровь стынетъ въ жилахъ, когда я подумаю, что будетъ! Что только будетъ! ..
Онъ продолжалъ говорить мягкимъ, немного печальнымъ тономъ, а хозяинъ въ это время потихоньку вышелъ изъ кабинета, прошелъ въ телефонную комнату и нервно-срывающиміся голосомъ сказалъ телефонисткѣ номеръ.
— Алло! Это вы, коллега? Послушайте, я не могу больше! Онъ каждый день шляется ко мнѣ и все говоритъ, говоритъ, говоритъ. Силъ моихъ нѣтъ.! Вѣдь я его трахнуть стуломъ по сіяющей мордѣ могу! Вѣдь я ему проборъ каминными щипцами поломаю! Я убить его могу... понимаете вы это? Схвачу его за розовый галстукъ, затяну вокругъ шеи — что же тогда будетъ? Вѣдь я на него сегодня кричалъ, а онъ мнѣ воды вдругъ предлагаетъ. Коллега! Или я откажусь отъ портфеля, или ... я подохну, или ... онъ подохнетъ. Что? Еще денекъ? Ну, ладно. Только ужъ больше одного денька не выдержу. Я его — какъ клопа размажу по стѣнкѣ... Что? Ну, ладно. Завтра объ эту пору позвоните.
*
* *
На другой день Бюловъ сидѣлъ въ томъ же креслѣ и говорилъ съ мягкой печалью въ голосѣ:
— Они прямо какіе-то озвѣрѣвшіе тевтоны: если, говорятъ, Италія, объявитъ войну, сразу бросимъ на нее четырехмилліонную армію, сплющимъ, раздавимъ, итальянокъ обезчестимъ, итальянцевъ перевѣшаемъ, соборъ святого Марка сожжемъ, подъ Римъ подложимъ фугасы, венеціанскіе каналы засып ...
— Васъ къ телефону господинъ предсѣдатель проситъ, — доложилъ Пеппо.
— Ага! — оживился министръ. — Простите, господинъ Бюловъ, я сейчасъ.
Онъ ушелъ и, вернувшись черезъ три минуты, подошелъ къ креслу, на которомъ сидѣлъ Бюловъ. Бюловъ продолжалъ:
—Да... такъ на чемъ я остановился? Ахъ, да: Флоренцію, говорятъ, сравняемъ съ землей, Миланъ ... — Пошелъ вонъ, —. сказалъ хозяинъ. — Что?
— Я говорю: пошелъ вонъ.
— То-есть ... вы это кому же?
— Тебѣ, проклятая нѣмецкая колбаса! Тебѣ, лощеная рожа. Тебѣ, паукъ анаѳемскій. Вонъ! Или я больше за себя не отвѣчаю!!
—Виноватъ ... Значитъ, я долженъ понимать это, какъ неприведеніе ни къ какимъ результатамъ переговоровъ о мирномъ исходѣ назрѣвшаго осложненія между Италіей съ одной стор... Постой, Пеппо!! Постой, Петино! Не забывай, что у васъ не деревянная лѣстница, а мрамор ... О, чорррртъ!..
Поднявшись внизу, онъ отряхнулся и пробормоталъ:
— Я зналъ, что иногда между двумя государствами разрываются дипломатическія отношенія, но никогда не думалъ, что это такъ больно.
Арк. Аверченко. ИТАЛЬЯНСКІЕ МОТИВЫ.
„Макарони“.
У Джузеппе лоботряса-лаццарони Нѣтъ «макарони», Зато есть лѣнь:
Цѣлый день лежитъ у моря на песочкѣ Съ утра до ночки,
Какъ есть тюлень.
Вкругъ Джузеппе баркароллы, флейты, танцы, И померанцы, И тѣнь оливъ,
Жрутъ мальчишки-лоботрясы «макарони», — Спитъ лаццарони,
И спитъ заливъ ...
„ Фуникуля .
Лѣтъ съ десяти въ руинахъ Рима
Онъ лучшій гидъ: Какъ попугай неутомимо
Весь день звонитъ: — «Вотъ здѣсь любилъ сидѣть Петроній,
Смотря въ плафонъ» ... — «Вотъ здѣсь, въ пріемной, при Неронѣ
Былъ телефонъ» ...
— «А вотъ остатокъ термы-зала» ...
— «Вотъ кабинетъ» ...
— «А вотъ вамъ черепъ Ганнибала Въ двѣнадцать лѣтъ» ...
Баркаролла.
Гондольеръ ... Баркаролла ...
Голубая луна ...
Баркаролла ... Гондола ...
Ночь ... заливъ и волна... Терпкій запахъ магнолій ...
Пѣсни звонкихъ цикадъ ... За портьерой, въ гондолѣ
Поцѣлуи звучатъ...
Дышетъ сладостный съ моря
Вѣтерокъ-тиховѣй... И поетъ на просторѣ
Гондольеръ-ооловей.
„Маріэтта .
Гондольеры, маршъ въ берсальеры!
Ступайте дружно въ Тироль, къ ружью! Лаццарони, брось «макарони», —
Явился недругъ въ страну твою. Эй, всѣ вы, гиды, забудьте «виды»,
Руины, стѣны, — красивый гробъ. Отважно, смѣло ступайте въ «дѣло» ...
Садись, Джузеппе, съ ружьемъ въ окопъ! Подъ громъ призыва — на бой! .. Эввива!
Святой свободой мы всѣ горимъ! Пусть міръ насъ славитъ,
Пустъ міру явитъ
Былую славу возставшій Римъ!..
Евг. Вѣнскій.
Рис. В. Л.
— Странный вы, ей Богу, стали. Нервный какой-то. Кричите все. Ну, сяду, сяду. Какой хорошенькій ножикъ для разрѣзанія книгъ. Тонкая рѣзьба. Японскій, навѣрное.
Лицо хозяина поблѣднѣло. Нижняя губа затряслась и руки странно запрыгали по колѣнямъ. — Положите ножикъ.
— Сейчасъ. Я только рѣзьбой любуюсь. Она ...
— По-ло-жи-те! По-ло-жи-те ножикъ, я вамъ говорю. — Слушайте, это даже обидно... Что изъ того, что я взялъ разсмотрѣть ножикъ?! ..
— Положите!! — взвизгнулъ хозяинъ. —- Какъ вы смѣете трогать вещи?! Что за омерзительная привычка вертѣть въ рукахъ все, что подвернется?! Вы мнѣ на нервы дѣйствуете! Видѣть не могу вашего пробора черезъ всю голову, вашего розоваго глстука ... вашего, вашего...............................
Пеппо и Бюловъ держали у прыгающихъ губъ хозяина стаканъ съ водой.
— Эка вы, ей Богу, разволновались. Дѣйствительно, нервная атмосфера, что и говорить ... Только все-таки сдерживать себя надо. Ну, не буду, не буду. Ну, хотите, я галстукъ сниму, волосы себѣ растреплю ... Хотите? И трогать ничего не буду. Успокоились? Ну, ступай, Пекло, больше ничего не нужно.
*
* *
Министръ стоялъ у окна, а Бюловъ, потонувъ въ мягкомъ креслѣ, ласково говорилъ:
— Я нѣмцевъ не оправдываю. По-моему, ихъ планъ нападенія на Италію, если она имъ объявитъ войну, — прямо ужасенъ, безчеловѣченъ. Подумайте: они собираются разрушить всѣ памятники, всѣ картинныя галлереи и старинные соборы. У нихъ даже списки есть: Венеція, Римъ, Генуя — все обречено. Это такой ужасъ! У меня кровь стынетъ въ жилахъ, когда я подумаю, что будетъ! Что только будетъ! ..
Онъ продолжалъ говорить мягкимъ, немного печальнымъ тономъ, а хозяинъ въ это время потихоньку вышелъ изъ кабинета, прошелъ въ телефонную комнату и нервно-срывающиміся голосомъ сказалъ телефонисткѣ номеръ.
— Алло! Это вы, коллега? Послушайте, я не могу больше! Онъ каждый день шляется ко мнѣ и все говоритъ, говоритъ, говоритъ. Силъ моихъ нѣтъ.! Вѣдь я его трахнуть стуломъ по сіяющей мордѣ могу! Вѣдь я ему проборъ каминными щипцами поломаю! Я убить его могу... понимаете вы это? Схвачу его за розовый галстукъ, затяну вокругъ шеи — что же тогда будетъ? Вѣдь я на него сегодня кричалъ, а онъ мнѣ воды вдругъ предлагаетъ. Коллега! Или я откажусь отъ портфеля, или ... я подохну, или ... онъ подохнетъ. Что? Еще денекъ? Ну, ладно. Только ужъ больше одного денька не выдержу. Я его — какъ клопа размажу по стѣнкѣ... Что? Ну, ладно. Завтра объ эту пору позвоните.
*
* *
На другой день Бюловъ сидѣлъ въ томъ же креслѣ и говорилъ съ мягкой печалью въ голосѣ:
— Они прямо какіе-то озвѣрѣвшіе тевтоны: если, говорятъ, Италія, объявитъ войну, сразу бросимъ на нее четырехмилліонную армію, сплющимъ, раздавимъ, итальянокъ обезчестимъ, итальянцевъ перевѣшаемъ, соборъ святого Марка сожжемъ, подъ Римъ подложимъ фугасы, венеціанскіе каналы засып ...
— Васъ къ телефону господинъ предсѣдатель проситъ, — доложилъ Пеппо.
— Ага! — оживился министръ. — Простите, господинъ Бюловъ, я сейчасъ.
Онъ ушелъ и, вернувшись черезъ три минуты, подошелъ къ креслу, на которомъ сидѣлъ Бюловъ. Бюловъ продолжалъ:
—Да... такъ на чемъ я остановился? Ахъ, да: Флоренцію, говорятъ, сравняемъ съ землей, Миланъ ... — Пошелъ вонъ, —. сказалъ хозяинъ. — Что?
— Я говорю: пошелъ вонъ.
— То-есть ... вы это кому же?
— Тебѣ, проклятая нѣмецкая колбаса! Тебѣ, лощеная рожа. Тебѣ, паукъ анаѳемскій. Вонъ! Или я больше за себя не отвѣчаю!!
—Виноватъ ... Значитъ, я долженъ понимать это, какъ неприведеніе ни къ какимъ результатамъ переговоровъ о мирномъ исходѣ назрѣвшаго осложненія между Италіей съ одной стор... Постой, Пеппо!! Постой, Петино! Не забывай, что у васъ не деревянная лѣстница, а мрамор ... О, чорррртъ!..
Поднявшись внизу, онъ отряхнулся и пробормоталъ:
— Я зналъ, что иногда между двумя государствами разрываются дипломатическія отношенія, но никогда не думалъ, что это такъ больно.
Арк. Аверченко. ИТАЛЬЯНСКІЕ МОТИВЫ.
„Макарони“.
У Джузеппе лоботряса-лаццарони Нѣтъ «макарони», Зато есть лѣнь:
Цѣлый день лежитъ у моря на песочкѣ Съ утра до ночки,
Какъ есть тюлень.
Вкругъ Джузеппе баркароллы, флейты, танцы, И померанцы, И тѣнь оливъ,
Жрутъ мальчишки-лоботрясы «макарони», — Спитъ лаццарони,
И спитъ заливъ ...
„ Фуникуля .
Лѣтъ съ десяти въ руинахъ Рима
Онъ лучшій гидъ: Какъ попугай неутомимо
Весь день звонитъ: — «Вотъ здѣсь любилъ сидѣть Петроній,
Смотря въ плафонъ» ... — «Вотъ здѣсь, въ пріемной, при Неронѣ
Былъ телефонъ» ...
— «А вотъ остатокъ термы-зала» ...
— «Вотъ кабинетъ» ...
— «А вотъ вамъ черепъ Ганнибала Въ двѣнадцать лѣтъ» ...
Баркаролла.
Гондольеръ ... Баркаролла ...
Голубая луна ...
Баркаролла ... Гондола ...
Ночь ... заливъ и волна... Терпкій запахъ магнолій ...
Пѣсни звонкихъ цикадъ ... За портьерой, въ гондолѣ
Поцѣлуи звучатъ...
Дышетъ сладостный съ моря
Вѣтерокъ-тиховѣй... И поетъ на просторѣ
Гондольеръ-ооловей.
„Маріэтта .
Гондольеры, маршъ въ берсальеры!
Ступайте дружно въ Тироль, къ ружью! Лаццарони, брось «макарони», —
Явился недругъ въ страну твою. Эй, всѣ вы, гиды, забудьте «виды»,
Руины, стѣны, — красивый гробъ. Отважно, смѣло ступайте въ «дѣло» ...
Садись, Джузеппе, съ ружьемъ въ окопъ! Подъ громъ призыва — на бой! .. Эввива!
Святой свободой мы всѣ горимъ! Пусть міръ насъ славитъ,
Пустъ міру явитъ
Былую славу возставшій Римъ!..
Евг. Вѣнскій.
Рис. В. Л.