Рис. Н. Д.
ФРАНЦІИ.
Франція, на ликъ твой просвѣтленный Я еще, еще разъ обернусь,
И какъ въ омутъ, погружусь, бездонный, Въ дикую мою, родную Русь. Ты была ей дивною мечтою,
Солнцемъ столькихъ несравненныхъ лѣтъ Но назвать тебя своей сестрою, Вижу, вижу, было ей не слѣдъ.
Только небо въ заревыхъ багрянцахъ Отразило пролитую кровь,
Какъ во всѣхъ твоихъ республиканцахъ Пробудилась рыцарское вновь.
Вышли, кто за что: одинъ-чтобъ въ морѣ Флагъ трехцвѣтный вольно пробѣгалъ, А другой—за домъ на косогорѣ, Гдѣ еще ребенкомъ онъ игралъ;
Тотъ—чтобъ милой въ память ихъ разлуки Принести почетный легіонъ,
Этотъ—такъ себѣ, почти отъ скуки,
И средь нихъ отважнѣйшимъ былъ онъ!
Мы сбирались, тамъ поклоны клали, Ангелы намъ пѣли съ высоты, А бѣжали—женщинъ обижали, Пропивали ружья и кресты.
Ты прости намъ, смраднымъ и незрячимъ, До конца униженнымъ, прости!
Мы летимъ на гноище и плачемъ, Не желая Божьяго пути.
Въ каждомъ, словно саблей исполина, Надвое душа разсѣчена,
Въ каждомъ дьявольская половина Радуется, что она сильна.
Вотъ, ты кличешь:—„гдѣ сестра Россія, Гдѣ она, любимая всегда?“—
Посмотри наверхъ: въ созвѣздьи Змія Загорѣлась новая звѣзда.
Н. Гумилевъ.
ПАРИЖЪ А. И. Куприна
Мнѣ никогда не довелось быть въ добромъ городѣ Парижѣ, но онъ давно, съ самаго ранняго дѣтства, живетъ въ моемъ воображеніи, прикрѣпившись, какъ это часто бываетъ, къ опредѣленной мѣстности, именно къ Арбитской площади въ Москвѣ, куда сходятся Знаменка, Арбатъ, Поварская и бульвары Никитскій и Пречистенскій. На этомъ небольшомъ клочкѣ я вижу его во снѣ и въ книгахъ, но только по сказочному прелестнымъ, неописуемо волнующимъ, радостнымъ и тревожнымъ; здѣсь для меня поочередно включены и Гревская площадь, и Бастилія, и бульваръ Сенъ —Мишель, и Монмартръ, и Булонскій лѣсъ, и всѣ улицы исторіи и романовъ. И я часто мечталъ о томъ, какъ явь сотретъ когда нибудь безслѣдно это навязчивое и узкое впечатлѣніе, и я буду съ ненасытнымъ любопытствомъ, съ медлительнымъ наслажденіемъ, безъ устали разглядывать подлинныя каменныя и бронзовыя иллюстраціи къ милой, давно знакомой, старинной легендѣ, самой граціозной, величественной и солнечной въ мірѣ.
Весь въ солнцѣ представлялся мнѣ Парижъ, а значитъ и вся Франція. Какой глубокій и выразительный символъ заключенъ въ національномъ французскомъ гербѣ, особенно если сравнить его съ гербами другихъ государствъ, изображающими грубую силу, тупую подлинность и безцѣльную кровожадность. Пѣтухъ, неусыпный вѣстникъ солнца и стражъ полуночи, чуткій къ перемѣнамъ погоды, крикунъ и забіяка, блестящій щеголь съ длинными шпорами, въ золотомъ, зеленомъ, серебряномъ, оранжевомъ
опереніи, галантный кавалеръ, страстный и невѣрный любовникъ, примѣрный заботливый семьянинъ всегда зоркій, озабоченный, бодрствующій, съ горячей кровью въ жилахъ, съ краснымъ лихимъ беретомъ на головѣ - вотъ онъ солнечный Галльскій Пѣтуха!
Какъ часто думалось: Ну, хорошо, я теперь вижу Берлинъ, Вѣну, Мюнхенъ, Италію, Корсику, Марсель... все это нарядно, умно, громадно, красиво, своеобразно... А главное, самое главное еще впереди! Когда нибудь судьба, или собственная воля приведутъ меня въ Парижъ—и отъ одной этой мысли сердце замирало въ улыбкѣ ожиданія и предчувствія какъ, должно быть, оно замираетъ иногда у юныхъ дѣвушекъ, просыпающихся для любви. И, вотъ, мечта, такъ долго и тяжко лелеемая, такъ нетерпѣливо откладываемая, угасла навсегда...
Городъ ума, вкуса, знаній, вдохновенія, изобрѣтательности, напряженнаго труда, искусства и науки, городъ, влюбленный въ красоту, и обожествившій женщину, городъ, подобно гигантскому неистекаемому резервуару, изливавшій по всему свѣту свободу и мысль, городъ гдѣ каждый кусокъ мостовой ознаменованъ славой, героизмомъ, кровью, цвѣтами, творчествомъ, величіемъ и безконечной любовью къ родинѣ, городъ—поэма, городъ-исторія величайшей страны, могучій и нервный пульсъ міра—прекрасный городъ Парижъ сталъ дла насъ потеряннымъ и нынѣ недосягаемымъ волшебнымъ царствомъ, какъ для того дурака изъ сказки, которой оскорбилъ добрую фею, владѣтельницу чудесного острова неучтивымъ поведеніемъ и небла