Онъ налилъ два стакана и, выждавъ, когда актеръ утомленно закрылъ глаза, всыпалъ въ его стаканъ какойто бѣлый порошекъ.
— Твое здоровье! Поправляйся.
Малютинъ-Скуратовъ привычнымъ жестомъ опрокинулъ стаканъ въ глотку, сейчасъ же выпучилъ глаза и, безъ звука свалился на подушки.
Адская улыбка показалась на мрачномъ лицѣ Рѣдькина. — Готово!
Подержавъ маленькое зеркальце около рта покойника, онъ облегченно вздохнулъ и помчался на базаръ.
* * *
На базарѣ сошлись всѣ трое.
Дѣйствовали по заранѣе намѣченному плану. Мышкинъ подошелъ къ проходившему пьяненькому мѣщанину и сказалъ ему искусственно возмущенно:
— Какъ вы позволяете, чтобы этотъ негодяй называлъ васъ жуликомъ?
Мѣщанинъ поднялъ свои отуманенные, свирѣпо пьяные глаза и спросилъ, нахмурившись: — Кто назвалъ? — Вотъ онъ.
Репортеръ указалъ на извозчика, мирно дремавшаго на козлахъ около трактира.
— А—а! Покажу я ему жулика!
Мѣщанинъ подошелъ, осмотрѣлъ критическимъ взглядомъ извозчика и, нацѣлившись ему въ зубы, ударилъ. Извозчикъ свалился на мостовую. Это видѣли изъ окна трактира.
Выскочили нѣсколько человѣкъ и, обрадованные представившейся легальной причиной, навалились на мѣщанина...
Извозчикъ съ трудомъ поднялся, вытеръ кровь съ лица и, подумавъ немного, сбилъ кадку съ головы проходившаго мороженщика.
Бой разгорался по всей линіи.
Ликующіе репортеры полетѣли въ редакцію.
Газета была спасена.
Коммунальная власть скрежетала зубами........................
Покойный Ѳома Опискинъ.
У КНИЖНАГО МАГАЗИНА.
Опять стою передъ окномъ, И брови сумрачно нависли,
И—волокно за волокномъ— Пряду безрадостныя мысли. Пряду и слышу за спиной Перетасованные звуки:
Иной —тревоженъ, а иной Томитъ печалью жуткой скуки... Моторъ... Вдыхаю синій ядъ Перегорѣлаго бензина...
Передъ глазами—стройный рядъ Знакомыхъ полокъ магазина...
Давно знакомыхъ... Много лѣтъ Тому назадъ, на этомъ мѣстѣ, Я зачерпнулъ душою свѣтъ,
И жилъ мечтой о смѣломъ жестѣ. Какъ и теперь меня влекло Въ свои прозрачныя глубины Хрустально ясное стекло, Богатой книгами, витрины.
Какъ и тогда—теперь стою, Какъ и тогда—горю и таю, И гдѣ-то отклики таю,
И что-то разумомъ читаю... Увы! Проходятъ времена!
Улыбку жизни видишь рѣже. Какъ будто, тѣ же имена, А воспріятія—не тѣ же.
И, даже, отклики—не тѣ: Душа поблекла и устала,
И кто-то сходитъ въ темнотѣ— Нѣмой и строгій—съ пьедестала... Какъ крѣпко вѣрили въ людей! Какъ больно жаждали отвѣтовъ Они—носители идей,
Они—хранители завѣтовъ!
Свѣтла, ясна была имъ Твердь, И, какъ святые,—чужды страху— Они принять умѣли смерть
И сдѣлать жертвенникомъ плаху: —„Палачъ! Мы—свѣтъ! Бери! Туши! Да станеть ночь темнѣй и глуше! Но нашимъ пламенемъ души Зажгутся кованныя души!..“ И эти страшныя слова
Звучали прелестью свирѣли... И обнажалась голова... И мы, воистину, горѣли Неопалимой купиной
И гордо шли на смерть, на муки... Стою и слышу за спиной Перетасованные звуки.
Давно когда-то... Много лѣтъ Тому назадъ на этомъ мѣстѣ Я зачерпнулъ душою свѣтъ,
И отдалъ брату, какъ невѣстѣ. Потомъ насталъ тяжелый часъ, Пришла послѣдняя утрата,
И этотъ свѣтъ теперь угасъ Въ плевкѣ обманутаго брата.
Владиміръ Воиновъ.
БАРСКАЯ ДУША.
— Вы повинность будете исполнять? — Которую?
— Для холерныхъ могилы рыть.
— Съ какой стати! Я лучше самъ холернымъ сдѣлаюсь. Пусть другіе для меня роютъ!
Рис. Казиміра Груса
— Твое здоровье! Поправляйся.
Малютинъ-Скуратовъ привычнымъ жестомъ опрокинулъ стаканъ въ глотку, сейчасъ же выпучилъ глаза и, безъ звука свалился на подушки.
Адская улыбка показалась на мрачномъ лицѣ Рѣдькина. — Готово!
Подержавъ маленькое зеркальце около рта покойника, онъ облегченно вздохнулъ и помчался на базаръ.
* * *
На базарѣ сошлись всѣ трое.
Дѣйствовали по заранѣе намѣченному плану. Мышкинъ подошелъ къ проходившему пьяненькому мѣщанину и сказалъ ему искусственно возмущенно:
— Какъ вы позволяете, чтобы этотъ негодяй называлъ васъ жуликомъ?
Мѣщанинъ поднялъ свои отуманенные, свирѣпо пьяные глаза и спросилъ, нахмурившись: — Кто назвалъ? — Вотъ онъ.
Репортеръ указалъ на извозчика, мирно дремавшаго на козлахъ около трактира.
— А—а! Покажу я ему жулика!
Мѣщанинъ подошелъ, осмотрѣлъ критическимъ взглядомъ извозчика и, нацѣлившись ему въ зубы, ударилъ. Извозчикъ свалился на мостовую. Это видѣли изъ окна трактира.
Выскочили нѣсколько человѣкъ и, обрадованные представившейся легальной причиной, навалились на мѣщанина...
Извозчикъ съ трудомъ поднялся, вытеръ кровь съ лица и, подумавъ немного, сбилъ кадку съ головы проходившаго мороженщика.
Бой разгорался по всей линіи.
Ликующіе репортеры полетѣли въ редакцію.
Газета была спасена.
Коммунальная власть скрежетала зубами........................
Покойный Ѳома Опискинъ.
У КНИЖНАГО МАГАЗИНА.
Опять стою передъ окномъ, И брови сумрачно нависли,
И—волокно за волокномъ— Пряду безрадостныя мысли. Пряду и слышу за спиной Перетасованные звуки:
Иной —тревоженъ, а иной Томитъ печалью жуткой скуки... Моторъ... Вдыхаю синій ядъ Перегорѣлаго бензина...
Передъ глазами—стройный рядъ Знакомыхъ полокъ магазина...
Давно знакомыхъ... Много лѣтъ Тому назадъ, на этомъ мѣстѣ, Я зачерпнулъ душою свѣтъ,
И жилъ мечтой о смѣломъ жестѣ. Какъ и теперь меня влекло Въ свои прозрачныя глубины Хрустально ясное стекло, Богатой книгами, витрины.
Какъ и тогда—теперь стою, Какъ и тогда—горю и таю, И гдѣ-то отклики таю,
И что-то разумомъ читаю... Увы! Проходятъ времена!
Улыбку жизни видишь рѣже. Какъ будто, тѣ же имена, А воспріятія—не тѣ же.
И, даже, отклики—не тѣ: Душа поблекла и устала,
И кто-то сходитъ въ темнотѣ— Нѣмой и строгій—съ пьедестала... Какъ крѣпко вѣрили въ людей! Какъ больно жаждали отвѣтовъ Они—носители идей,
Они—хранители завѣтовъ!
Свѣтла, ясна была имъ Твердь, И, какъ святые,—чужды страху— Они принять умѣли смерть
И сдѣлать жертвенникомъ плаху: —„Палачъ! Мы—свѣтъ! Бери! Туши! Да станеть ночь темнѣй и глуше! Но нашимъ пламенемъ души Зажгутся кованныя души!..“ И эти страшныя слова
Звучали прелестью свирѣли... И обнажалась голова... И мы, воистину, горѣли Неопалимой купиной
И гордо шли на смерть, на муки... Стою и слышу за спиной Перетасованные звуки.
Давно когда-то... Много лѣтъ Тому назадъ на этомъ мѣстѣ Я зачерпнулъ душою свѣтъ,
И отдалъ брату, какъ невѣстѣ. Потомъ насталъ тяжелый часъ, Пришла послѣдняя утрата,
И этотъ свѣтъ теперь угасъ Въ плевкѣ обманутаго брата.
Владиміръ Воиновъ.
БАРСКАЯ ДУША.
— Вы повинность будете исполнять? — Которую?
— Для холерныхъ могилы рыть.
— Съ какой стати! Я лучше самъ холернымъ сдѣлаюсь. Пусть другіе для меня роютъ!
Рис. Казиміра Груса