почившихъ здѣсь сотенъ поколѣній, кипарисы — мрачные, августѣйшіе, траурные помнящіе еще времена греческихъ повелителей востока. За Бульгурлу мерещились азіатскія горы, счастливые занѣженные моремъ и опьяненные цвѣтами Принцевы острова... Будто бирюзовая, далеко-далеко сливалась съ такимъ же небомъ тихая гладь Мраморнаго моря...
Капитанъ парохода подошелъ къ Волошинову.
— Имѣю честь представиться вашему высокопревосходительству. Борисъ Юрьевичъ подалъ ему руку. — Одесса готовитъ вамъ встрѣчу. — За что?
— Какъ, за что?
— Такъ, не за то ли, что все это мы оставили исконнымъ врагамъ нашимъ? Даже и не имъ! За спиною у нихъ стоятъ нѣмцы и англичане. Разумѣется, туркамъ не удержать Византіи. Мы отказались отъ нея, придутъ эти и будутъ въ пей хозяйничать.
— Да, но вѣдь это не касается военныхъ.
— Я знаю, что такое война. Я велъ людей на смерть, и на моихъ глазахъ они умирали тысячами... Понимаете, тысячами!—За ними весь народъ. Онъ отдалъ на эту кровавую ниву не только лучшихъ своихъ дѣтей, но и свой хлѣбъ, а вѣдь у него не много у самого. Мы вошли въ страшные долги, подорвали надолго свое благосостояніе... Какъ вамъ кажется, что можетъ мирить съ такими жертвами?
Капитанъ мялся.
— Да-съ,—спросите вотъ у Крицкаго.
Крицкій-старшій провожалъ Бориса Юрьевича.
— Спросите у каждаго моего офицера, они вамъ скажутъ: мирить съ такой жертвой можетъ не блескъ сомнительной побѣды, а большіе выгодные народу результаты. Свобода цѣлымъ родственнымъ племенамъ, для пасъ открытыя двери во всѣ концы міра, упоеніе великою будущностью. Вотъ при такихъ условіяхъ можно забыть пролитую кровь... да. И, когда мать заплачетъ надъ погибшимъ сыномъ, мы можемъ сказать,—посмотри, милліоны благословляютъ его смерть. Онъ цѣною своей жизни далъ счастіе твоему народу... А тутъ? Мы также какъ прежде заперты въ Черномъ морѣ. Болгары освобождены, правда, да вѣдь они экономическимъ путемъ шли къ такой же свободѣ. Вѣдь въ придунайскихъ областяхъ христіанинъ былъ господиномъ, а турокъ его слугою... Э, да что... Будьте любезны, показать мнѣ мою каюту...
Крицкій пошелъ за нимъ.
— Могу я просить, ваше высокопревосходительство, передать это моему брату.
— Свѣже-испеченному флигель-адъютанту? — ласково улыбнулся Волошиновъ. — Очень радъ. Ахъ, если бы хотя тамъ исполнились мои надежды...
Крицкій старшій былъ посвященъ въ это.
— Я получилъ отъ него восторженныя письма. Въ нихъ столько
радости, счастья.
Дай то Богъ... дай то Богъ!
Къ пароходу подъѣхали офицеры.
Капитанъ парохода подошелъ къ Волошинову.
— Имѣю честь представиться вашему высокопревосходительству. Борисъ Юрьевичъ подалъ ему руку. — Одесса готовитъ вамъ встрѣчу. — За что?
— Какъ, за что?
— Такъ, не за то ли, что все это мы оставили исконнымъ врагамъ нашимъ? Даже и не имъ! За спиною у нихъ стоятъ нѣмцы и англичане. Разумѣется, туркамъ не удержать Византіи. Мы отказались отъ нея, придутъ эти и будутъ въ пей хозяйничать.
— Да, но вѣдь это не касается военныхъ.
— Я знаю, что такое война. Я велъ людей на смерть, и на моихъ глазахъ они умирали тысячами... Понимаете, тысячами!—За ними весь народъ. Онъ отдалъ на эту кровавую ниву не только лучшихъ своихъ дѣтей, но и свой хлѣбъ, а вѣдь у него не много у самого. Мы вошли въ страшные долги, подорвали надолго свое благосостояніе... Какъ вамъ кажется, что можетъ мирить съ такими жертвами?
Капитанъ мялся.
— Да-съ,—спросите вотъ у Крицкаго.
Крицкій-старшій провожалъ Бориса Юрьевича.
— Спросите у каждаго моего офицера, они вамъ скажутъ: мирить съ такой жертвой можетъ не блескъ сомнительной побѣды, а большіе выгодные народу результаты. Свобода цѣлымъ родственнымъ племенамъ, для пасъ открытыя двери во всѣ концы міра, упоеніе великою будущностью. Вотъ при такихъ условіяхъ можно забыть пролитую кровь... да. И, когда мать заплачетъ надъ погибшимъ сыномъ, мы можемъ сказать,—посмотри, милліоны благословляютъ его смерть. Онъ цѣною своей жизни далъ счастіе твоему народу... А тутъ? Мы также какъ прежде заперты въ Черномъ морѣ. Болгары освобождены, правда, да вѣдь они экономическимъ путемъ шли къ такой же свободѣ. Вѣдь въ придунайскихъ областяхъ христіанинъ былъ господиномъ, а турокъ его слугою... Э, да что... Будьте любезны, показать мнѣ мою каюту...
Крицкій пошелъ за нимъ.
— Могу я просить, ваше высокопревосходительство, передать это моему брату.
— Свѣже-испеченному флигель-адъютанту? — ласково улыбнулся Волошиновъ. — Очень радъ. Ахъ, если бы хотя тамъ исполнились мои надежды...
Крицкій старшій былъ посвященъ въ это.
— Я получилъ отъ него восторженныя письма. Въ нихъ столько
радости, счастья.
Дай то Богъ... дай то Богъ!
Къ пароходу подъѣхали офицеры.