У моря.
Вскипѣло безбрежное море; Сквозь дымку предутренней мглы На всемъ необъятномъ просторѣ Бѣлѣютъ гиганты — валы.
Несется ихъ дикая стая,
Какъ рать боевая враговъ, И хлещутъ, стремглавъ налетая, О стѣны крутыхъ береговъ.
Какъ будто призывъ долетаетъ: „Зачѣмъ эта груда камней
„Свободный нашъ путь преграждаетъ? „Дружнѣе-же, братья, дружнѣй! “
Порою въ раздумьи угрюмомъ Утесы слегка задрожатъ,
И волны съ торжественнымъ шумомъ Смѣлѣе на приступъ спѣшатъ.
Такъ бурно разгнѣвано море, И столько въ немъ злобы кипитъ, Что кажется — скоро, ужъ скоро Преграды оно побѣдитъ.
И. Любинъ.
Fra diavolo.
Кто-то во тьмѣ шевелится,
Тихо ползетъ средь могилъ...
Вѣтеръ, нахмурившись, злится, Тучами небо покрылъ.
Кто-то тамъ яму копаетъ, Черные трупы несетъ...
Зимняя вьюга рыдаетъ, Скорбныя пѣсни поетъ...
Братскою кровью залитый,
Каинъ ползетъ, какъ змѣя...
Стонутъ могильныя плиты,
Дышетъ проклятьемъ земля...
Матвѣй Мазель.
Кому живется весело.
Коль знать тебѣ желательно,
Ты у меня спроси, Кому живется весело,
Вольготно на Руси.
Живется интендантскому
Чиновнику легко... Почтово-телеграфному
До счастья далеко!
Вольготно губернаторамъ:
Имъ не о чемъ тужить... Но вотъ за то редакторамъ Нельзя на свѣтѣ жить!
Вольготно полицейскому,
„Гороховымъ пальто“, — Простому обывателю
Ужъ счастіе не то!
Коль знать тебѣ желательно,
Ты у меня спроси: Скажу тебѣ секретно я,
Кто счастливъ на Руси! Иному жить вольготнѣе,
Иному тяжелѣй!.. Неси свой крестъ безропотно, Да слезъ поменьше лей!
Т.
Послѣднія извѣстія.
Слава Богу, все спокойно... Жизнь течетъ повсюду стройно. Получила въ даръ печать Разрѣшеніе — молчать.
Нѣтъ охраны у вокзаловъ, Конфискаціи журналовъ,
И редакторовъ въ тюрьму
Тащатъ въ день по одному. Крушеванъ за „обольщеньеˮ Ищетъ тоже помѣщенье; Чтобы славу пріобрѣсть,
Онъ рѣшилъ, коль мѣсто есть, Позабывъ литературу,
Въ Думу дать кандидатуру... Дума будетъ ли дана,
Скажетъ будущность одна. По тюрьмамъ и по острогамъ, Казематамъ и дорогамъ
Нѣтъ преступниковъ — дѣтей, Нѣтъ и гибельныхъ затѣй! Нѣту въ Гомелѣ погрома, Нѣтъ пожара и разгрома, Черной сотни не видать, — Всюду миръ и благодать.
Нѣтъ голодныхъ и бездольныхъ, Нѣтъ арестовъ безконтрольныхъ, Нѣтъ „гороховыхъ пальтоˮ, Словомъ, стало все — не то... Заживаютъ наши раны Отъ усиленной охраны! Ожидаемъ страстно мы,
Что исчезнетъ призракъ тьмы!
Монологи.
I.
Могильщика.
Тутъ чье-то тѣло?! Пролетарій Опять повѣсился на крестъ!
Покоя нѣтъ отъ этихъ парій! Въ участкѣ заявлю протестъ: Молъ, не хватаетъ даже силъ
Копать по сорокъ пять могилъ... Не примутъ мѣръ, — я забастую. Пойду копать сорокъ шестую!
II.
Редактора.
Прощай, жена, прощайте, дѣти, Прощай, моя старушка мать:
Ужъ врядъ ли мнѣ на этомъ свѣтѣ Васъ доведется обнимать!
Пускай считаетъ, что я померъ, Осиротѣлая семья:
Журнала вышелъ первый номеръ, Редакторомъ въ которомъ я!
III.
Обывателя.
Обыскъ всюду поголовно: Я не сплю спокойно ночь! Вѣдь могу я безусловно Въ ожиданьи занемочь!
Обыватель я примѣрный, — Обыщите-жъ вы меня:
Хоть я буду на Шпалерной, Но усну спокойно я!!.
Дай ты, Господи, народу Сохранить свою свободу! Исцѣли его ты раны,
Къ цѣли истинной направь, Отъ усиленной охраны Навсегда его избавь!
Хроника.
Вышелъ № 1 новаго литературносатирическаго журнала и, ко всеобщему удивленію, не конфискованъ. Редакторъ на свободѣ. Сенсаціонный случай и къ тому же первый со дня освобожденія закрѣпощенной печати.
Цензура, какъ извѣстно изъ достовѣрныхъ источниковъ, отмѣнена совершенно. Главное управленіе по дѣламъ печати уничтожается. Цензура упраздняется. Обязанность ея возлагается на метранпажей, факторовъ и управляющихъ типографій; за напечатаніе литературно-сатириче
скихъ журналовъ типографіи закрываются, а наборщики и прочіе служащіе обрекаются на продолжительную голодовку. Весь литературный матеріалъ печатается за отвѣтственностью метранпажей типографій... Итакъ, да здравствуетъ свобода печати!
Редакторъ В. Трофимовъ.
Вскипѣло безбрежное море; Сквозь дымку предутренней мглы На всемъ необъятномъ просторѣ Бѣлѣютъ гиганты — валы.
Несется ихъ дикая стая,
Какъ рать боевая враговъ, И хлещутъ, стремглавъ налетая, О стѣны крутыхъ береговъ.
Какъ будто призывъ долетаетъ: „Зачѣмъ эта груда камней
„Свободный нашъ путь преграждаетъ? „Дружнѣе-же, братья, дружнѣй! “
Порою въ раздумьи угрюмомъ Утесы слегка задрожатъ,
И волны съ торжественнымъ шумомъ Смѣлѣе на приступъ спѣшатъ.
Такъ бурно разгнѣвано море, И столько въ немъ злобы кипитъ, Что кажется — скоро, ужъ скоро Преграды оно побѣдитъ.
И. Любинъ.
Fra diavolo.
Кто-то во тьмѣ шевелится,
Тихо ползетъ средь могилъ...
Вѣтеръ, нахмурившись, злится, Тучами небо покрылъ.
Кто-то тамъ яму копаетъ, Черные трупы несетъ...
Зимняя вьюга рыдаетъ, Скорбныя пѣсни поетъ...
Братскою кровью залитый,
Каинъ ползетъ, какъ змѣя...
Стонутъ могильныя плиты,
Дышетъ проклятьемъ земля...
Матвѣй Мазель.
Кому живется весело.
Коль знать тебѣ желательно,
Ты у меня спроси, Кому живется весело,
Вольготно на Руси.
Живется интендантскому
Чиновнику легко... Почтово-телеграфному
До счастья далеко!
Вольготно губернаторамъ:
Имъ не о чемъ тужить... Но вотъ за то редакторамъ Нельзя на свѣтѣ жить!
Вольготно полицейскому,
„Гороховымъ пальто“, — Простому обывателю
Ужъ счастіе не то!
Коль знать тебѣ желательно,
Ты у меня спроси: Скажу тебѣ секретно я,
Кто счастливъ на Руси! Иному жить вольготнѣе,
Иному тяжелѣй!.. Неси свой крестъ безропотно, Да слезъ поменьше лей!
Т.
Послѣднія извѣстія.
Слава Богу, все спокойно... Жизнь течетъ повсюду стройно. Получила въ даръ печать Разрѣшеніе — молчать.
Нѣтъ охраны у вокзаловъ, Конфискаціи журналовъ,
И редакторовъ въ тюрьму
Тащатъ въ день по одному. Крушеванъ за „обольщеньеˮ Ищетъ тоже помѣщенье; Чтобы славу пріобрѣсть,
Онъ рѣшилъ, коль мѣсто есть, Позабывъ литературу,
Въ Думу дать кандидатуру... Дума будетъ ли дана,
Скажетъ будущность одна. По тюрьмамъ и по острогамъ, Казематамъ и дорогамъ
Нѣтъ преступниковъ — дѣтей, Нѣтъ и гибельныхъ затѣй! Нѣту въ Гомелѣ погрома, Нѣтъ пожара и разгрома, Черной сотни не видать, — Всюду миръ и благодать.
Нѣтъ голодныхъ и бездольныхъ, Нѣтъ арестовъ безконтрольныхъ, Нѣтъ „гороховыхъ пальтоˮ, Словомъ, стало все — не то... Заживаютъ наши раны Отъ усиленной охраны! Ожидаемъ страстно мы,
Что исчезнетъ призракъ тьмы!
Монологи.
I.
Могильщика.
Тутъ чье-то тѣло?! Пролетарій Опять повѣсился на крестъ!
Покоя нѣтъ отъ этихъ парій! Въ участкѣ заявлю протестъ: Молъ, не хватаетъ даже силъ
Копать по сорокъ пять могилъ... Не примутъ мѣръ, — я забастую. Пойду копать сорокъ шестую!
II.
Редактора.
Прощай, жена, прощайте, дѣти, Прощай, моя старушка мать:
Ужъ врядъ ли мнѣ на этомъ свѣтѣ Васъ доведется обнимать!
Пускай считаетъ, что я померъ, Осиротѣлая семья:
Журнала вышелъ первый номеръ, Редакторомъ въ которомъ я!
III.
Обывателя.
Обыскъ всюду поголовно: Я не сплю спокойно ночь! Вѣдь могу я безусловно Въ ожиданьи занемочь!
Обыватель я примѣрный, — Обыщите-жъ вы меня:
Хоть я буду на Шпалерной, Но усну спокойно я!!.
Дай ты, Господи, народу Сохранить свою свободу! Исцѣли его ты раны,
Къ цѣли истинной направь, Отъ усиленной охраны Навсегда его избавь!
Хроника.
Вышелъ № 1 новаго литературносатирическаго журнала и, ко всеобщему удивленію, не конфискованъ. Редакторъ на свободѣ. Сенсаціонный случай и къ тому же первый со дня освобожденія закрѣпощенной печати.
Цензура, какъ извѣстно изъ достовѣрныхъ источниковъ, отмѣнена совершенно. Главное управленіе по дѣламъ печати уничтожается. Цензура упраздняется. Обязанность ея возлагается на метранпажей, факторовъ и управляющихъ типографій; за напечатаніе литературно-сатириче
скихъ журналовъ типографіи закрываются, а наборщики и прочіе служащіе обрекаются на продолжительную голодовку. Весь литературный матеріалъ печатается за отвѣтственностью метранпажей типографій... Итакъ, да здравствуетъ свобода печати!
Редакторъ В. Трофимовъ.