VIII.
Бѣлая ночь... Бѣло вверху — тонкій слой облаковъ затянулъ небо. Бѣло внизу... На сѣверъ — большіе Балканы... Лежатъ тяжелыми грузными массами... На югъ — малые... Легкіе, полувоздушные. И тѣ, и другіе туманно смыкаются на востокѣ и западѣ... Тихо... Только изрѣдка едва-едва слышится въ дали вой голодныхъ псовъ, бродящихъ вокругъ оставленныхъ деревень... Огни Казанлыка остались позади. Передъ Волошиновымъ пустынная, безлюдная долина. Конь, вихремъ вынесшій его за околицу турецкаго города, теперь Шелъ среднею ходою и только дергалъ нервно шеей, очевидно недовольный тѣмъ, что его оторвали отъ спокойной тьмы конюшенъ въ конакѣ. Когда Борисъ Юрьевичъ оглянулся черезъ четверть часа такой рыси, — Казанлыкъ въ бѣлесомъ царствѣ декабрьской ночи показался ему мутнымъ облачкомъ, припавшимъ позади къ засыпанной снѣгомъ землѣ. Сырой, холодный туманъ стоялъ въ неподвижномъ воздухѣ, такой, отъ котораго легкій ознобъ пробѣгалъ по тѣлу и стыла разгорѣвшаяся было голова. Впереди чуть намѣтилось что-то, — направо и налѣво еще неопредѣленнѣе мерещатся такія же пятна... аванпосты! Волошинову захотѣлось скорѣе миновать ихъ. Онъ пришпорилъ коня, и ближайшее пятно распалось на три силуэта... Всадники зашевелились, — услышали его. Одинъ отдѣлился и, держа ружье наготовѣ, направляется навстрѣчу.
— Кто идетъ? — рѣзко прозвучало вслѣдъ за тяжелымъ переборомъ копытъ оттуда.
— Свой... Какого полка? — коротко спросилъ Борисъ Юрьевичъ.
Но всадникъ по формѣ потребовалъ пароль и лозунгъ. И только тогда отвѣтилъ:
— *** драгунскаго, ваше—ство. — Все спокойно? — Точно такъ.
— Назадъ поѣду, — не тревожиться.
— Слушаю, ваше превосходительство.
Удивленно смотрятъ на генерала остальные двое...
— Цѣпь повѣряетъ, что-ли? — шепчутся они вслѣдъ ему. — Чего еще... Развѣ тамъ наши? — Чего жъ онъ?
— А ты поди разспроси... Онъ, братъ, какъ хочетъ. Сторожитъ... должно быть, дѣло есть...
— Одинъ. И какъ не боится ночью!
— Заговоренный. Чего ему бояться?.. Сказываютъ, въ трехъ котлахъ кипятили и все слова надъ нимъ такія читали... Въ бою, самъ видѣлъ, кругомъ валятся, а онъ, неглежа, идетъ себѣ, точно не по ёмъ цѣлятъ.
— Тоже, братъ, дѣло это не простое.
— Подъ Плевенемъ ихняя волшебная мулла сторожила его. На семи зоряхъ пулю отливалъ, человѣческимъ саломъ ее смазалъ и заговоръ на вей лягушечьей костью вырѣзалъ... Подобрался — въ упоръ чикнулъ — анъ, она въ рукавѣ у генерала-то, въ полушубкѣ и застряла — не могла дальше. Генеральскiй-то заговоръ сильнѣе вышелъ. Такъ и зарубили волшебную
Бѣлая ночь... Бѣло вверху — тонкій слой облаковъ затянулъ небо. Бѣло внизу... На сѣверъ — большіе Балканы... Лежатъ тяжелыми грузными массами... На югъ — малые... Легкіе, полувоздушные. И тѣ, и другіе туманно смыкаются на востокѣ и западѣ... Тихо... Только изрѣдка едва-едва слышится въ дали вой голодныхъ псовъ, бродящихъ вокругъ оставленныхъ деревень... Огни Казанлыка остались позади. Передъ Волошиновымъ пустынная, безлюдная долина. Конь, вихремъ вынесшій его за околицу турецкаго города, теперь Шелъ среднею ходою и только дергалъ нервно шеей, очевидно недовольный тѣмъ, что его оторвали отъ спокойной тьмы конюшенъ въ конакѣ. Когда Борисъ Юрьевичъ оглянулся черезъ четверть часа такой рыси, — Казанлыкъ въ бѣлесомъ царствѣ декабрьской ночи показался ему мутнымъ облачкомъ, припавшимъ позади къ засыпанной снѣгомъ землѣ. Сырой, холодный туманъ стоялъ въ неподвижномъ воздухѣ, такой, отъ котораго легкій ознобъ пробѣгалъ по тѣлу и стыла разгорѣвшаяся было голова. Впереди чуть намѣтилось что-то, — направо и налѣво еще неопредѣленнѣе мерещатся такія же пятна... аванпосты! Волошинову захотѣлось скорѣе миновать ихъ. Онъ пришпорилъ коня, и ближайшее пятно распалось на три силуэта... Всадники зашевелились, — услышали его. Одинъ отдѣлился и, держа ружье наготовѣ, направляется навстрѣчу.
— Кто идетъ? — рѣзко прозвучало вслѣдъ за тяжелымъ переборомъ копытъ оттуда.
— Свой... Какого полка? — коротко спросилъ Борисъ Юрьевичъ.
Но всадникъ по формѣ потребовалъ пароль и лозунгъ. И только тогда отвѣтилъ:
— *** драгунскаго, ваше—ство. — Все спокойно? — Точно такъ.
— Назадъ поѣду, — не тревожиться.
— Слушаю, ваше превосходительство.
Удивленно смотрятъ на генерала остальные двое...
— Цѣпь повѣряетъ, что-ли? — шепчутся они вслѣдъ ему. — Чего еще... Развѣ тамъ наши? — Чего жъ онъ?
— А ты поди разспроси... Онъ, братъ, какъ хочетъ. Сторожитъ... должно быть, дѣло есть...
— Одинъ. И какъ не боится ночью!
— Заговоренный. Чего ему бояться?.. Сказываютъ, въ трехъ котлахъ кипятили и все слова надъ нимъ такія читали... Въ бою, самъ видѣлъ, кругомъ валятся, а онъ, неглежа, идетъ себѣ, точно не по ёмъ цѣлятъ.
— Тоже, братъ, дѣло это не простое.
— Подъ Плевенемъ ихняя волшебная мулла сторожила его. На семи зоряхъ пулю отливалъ, человѣческимъ саломъ ее смазалъ и заговоръ на вей лягушечьей костью вырѣзалъ... Подобрался — въ упоръ чикнулъ — анъ, она въ рукавѣ у генерала-то, въ полушубкѣ и застряла — не могла дальше. Генеральскiй-то заговоръ сильнѣе вышелъ. Такъ и зарубили волшебную