СТРАНИЧКА г. МОМУСА.
ДАЧНЫЕ ГОСТИ.
Старый холостякъ Кузьмичевъ просыпается утромъ съ холоднымъ потомъ на лбу и думаетъ мрачно:
— Фу, какая дрянь всю ночь снилась! Къ чему это? Къ запою кухарки? Къ посѣщенію дачныхъ жуликовъ? Всего вѣрнѣе къ набѣгу гостей...
Предчувствіе не обманываетъ Кузьмичева; около полудня калитка его сада отворяется съ трескомъ; Кузьмичевъ вздрагиваетъ, глядитъ на калитку и въ ужасѣ пятится назадъ.
— Голубятниковы! — со стономъ шепчетъ бѣдняга.
Это, дѣйствительно, Голубятниковы и даже не просто Голубятниковы, а цѣлая тьма Голубятниковыхъ, такая тьма, которую можно видѣть развѣ только во время пролета саранчи. Здѣсь есть Голубятниковы старцы, Голубятниковы младенцы и Голубятниковы юнцы.
— Здравствуйте! Не ждали? Идите, идите встрѣчать гостей! — весело кричатъ Голубятниковы.
— Очень пріятно! Радъ отъ души! — говоритъ Кузьмичевъ.
Волосы его встаютъ дыбомъ; онъ поднимается, шатаясь, сходитъ съ терассы на встрѣчу гостямъ и поступаетъ въ объятья мужчинъ; дамы крѣпко жмутъ руку; въ заключеніе на шею ему вѣшаютъ дѣтей, и онъ входитъ назадъ на терассу, весь обвѣшанный дѣтьми какъ хорошее мочальное кольцо — бубликами.
— Чайку, братецъ, теперь хорошо-бы!.. Жара!.. — заявляютъ мужчины.
— Сейчасъ, господа. Сейчасъ будетъ чай.
Начинаютъ съ чая; выпиваютъ пять самоваровъ; кухарка Кузьмичева Марьяна говоритъ сосѣдней кухаркѣ съ плачемъ, что у нея „рученьки, самовары таскамши, надорвалисьˮ, и что она попортила себѣ поясницу. „Завтра къ фершалу надо сходить; авось, дастъ пользительной мази и поясницу воспользуетъˮ. На что сосѣдская кухарка, подперевъ щеку рукой и съ сожалѣніемъ глядя на Марьяну, шепчетъ: „бываетъ, болѣзная, что и фершалъ можетъ помочьˮ.
Выпивъ пять самоваровъ, истребивъ массу варенья, булокъ и
кренделей, Голубятниковы начинаютъ поговаривать объ обѣдѣ.
— Ты, братъ, мнѣ сморчковъ приготовить вели! — приказываетъ одинъ изъ Голубятниковыхъ. — Я сморчки въ сметанѣ обожаю.
— Я бы отъ зеленыхъ щей не отказался.
— А если хочешь мнѣ угодить, вели ботвинью подать. Что за кушанье — зеленыя щи въ такую жару? Теперь лучшее блюдо ботвинья со льдомъ.
Дамы не отстаютъ отъ мужчинъ и требуютъ чуть не птичьяго молока.
— Боже мой! Что то будетъ? — съ ужасомъ думаетъ хозяинъ. И воображеніе рисуетъ ему мрачныя картины.
Во-первыхъ, Марьяна, на плечи которой взвалится стряпня, по крайней мѣрѣ, трехъ поваровъ, иное пересолитъ. У нея не шесть рукъ. Во-вторыхъ и, самыхъ главныхъ, дѣти объѣдятся. Дѣти не могутъ не объѣдаться. У дѣтей заболятъ животы. У дѣтей не могутъ не болѣть животы. Придется посылать за докторомъ, ставить припарки, утѣшать ребятишекъ и т. д. Въ это печальное время жены перессорятся съ мужьями. Мужья будутъ упрекать женъ, зачѣмъ онѣ окормили дѣтей, жены упадутъ въ обморокъ, — лучшее женское наступательное и оборонительное оружіе. Придется посылать за новымъ докторомъ, такъ какъ первый успѣетъ къ этому времени уѣхать съ дачи въ городъ. Охо-хо..
Кузьмичевъ съ вожделѣніемъ смотритъ на хорошій дачный сукъ и думаетъ:
— Гнусное положеніе!.. Удавиться и то, къ сожалѣнію, нельзя: долгъ вѣжливости не позволяетъ.
Его разсужденія совершенно резонны.
Нельзя-же хозяину вѣшаться въ присутствіи гостей, за полчаса до обѣда? Во-первыхъ, кто-же за обѣдомъ будетъ угощать ихъ и подливать въ ихъ рюмки вино, а во-вторыхъ преждевременная смерть хозяина можетъ испортить имъ аппетитъ. Гости народъ капризный.
У Кузьмичева дьявольская догадливость: все происходитъ, какъ но нотамъ, начиная съ супружескихъ ссоръ и кончая визитами докторовъ. А вечеромъ наступаетъ послѣдній актъ драмы.
— Голубчикъ, мы, конечно, останемся у васъ ночевать! — заявляютъ гости. — Невозможно такъ поздно тащиться въ такую даль, въ городъ. У насъ дѣти.
Кузьмичевъ блѣднѣетъ отъ ужаса, но языкъ его бормочетъ привычныя фразы:
— Пожалуйста, оставайтесь. Буду радъ!
Что иное можетъ сказать его языкъ?
Начинается выборъ мѣста для спанья и постилка постелей; когда это дѣло приходитъ къ концу, одинъ человѣкъ оказывается обойденнымъ; этотъ человѣкъ самъ хозяинъ.
— А гдѣ-же ты самъ будешь спать? ― спрашиваетъ его кто-то изъ Голубятниковыхъ.
— Я? — скромно говоритъ Кузьмичевъ ― Я на соснѣ, въ гамакѣ.
— Въ гамакѣ? Кто говоритъ, что онъ будетъ спать въ гамакѣ? — спрашиваетъ одинъ изъ гостей — Я только что пришелъ изъ лѣса, и на мою долю не осталось постели. Я буду спать въ гамакѣ.
— Ну, я на крышѣ, — еще скромнѣе говоритъ Кузьмичевъ. — А если свалишься? — Не свалюсь.
— Чтобы онъ не свалился, господа, мы привяжемъ его къ трубѣ веревкой за ногу!
— Браво! Порфирій Ивановичъ находчивъ, какъ всегда.
— Эдисонъ не придумалъ-бы лучшаго.
Гости привязываютъ Кузьмичева веревкой за ногу. Лежа на крышѣ и устремивъ грустный взглядъ на далекое небо, Кузьмичевъ припоминаетъ событія дня и думаетъ съ тоской:
— О, эти дачные гости! Кто ихъ выдумалъ? Чтобы имъ ни дна, ни покрышки!..
Часамъ къ тремъ утра начинаетъ накрапывать дождикъ, минутъ черезъ десять онъ переходитъ въ ливень.
— Караулъ! Спустите съ веревки! — трясясь, вопитъ Кузьмичевъ.
Но все безмолвно. Гости спятъ крѣпко и не слышатъ хозяина. А можетъ быть, имъ просто лѣнь вылѣзать изъ теплыхъ постелей, идти на дождикъ и отвязывать Кузьмичева.
Отъ дачныхъ гостей всего можно ждать!
Не зарѣзали, не ограбили — и
на томъ спасибо... Момусъ.
ДАЧНЫЕ ГОСТИ.
Старый холостякъ Кузьмичевъ просыпается утромъ съ холоднымъ потомъ на лбу и думаетъ мрачно:
— Фу, какая дрянь всю ночь снилась! Къ чему это? Къ запою кухарки? Къ посѣщенію дачныхъ жуликовъ? Всего вѣрнѣе къ набѣгу гостей...
Предчувствіе не обманываетъ Кузьмичева; около полудня калитка его сада отворяется съ трескомъ; Кузьмичевъ вздрагиваетъ, глядитъ на калитку и въ ужасѣ пятится назадъ.
— Голубятниковы! — со стономъ шепчетъ бѣдняга.
Это, дѣйствительно, Голубятниковы и даже не просто Голубятниковы, а цѣлая тьма Голубятниковыхъ, такая тьма, которую можно видѣть развѣ только во время пролета саранчи. Здѣсь есть Голубятниковы старцы, Голубятниковы младенцы и Голубятниковы юнцы.
— Здравствуйте! Не ждали? Идите, идите встрѣчать гостей! — весело кричатъ Голубятниковы.
— Очень пріятно! Радъ отъ души! — говоритъ Кузьмичевъ.
Волосы его встаютъ дыбомъ; онъ поднимается, шатаясь, сходитъ съ терассы на встрѣчу гостямъ и поступаетъ въ объятья мужчинъ; дамы крѣпко жмутъ руку; въ заключеніе на шею ему вѣшаютъ дѣтей, и онъ входитъ назадъ на терассу, весь обвѣшанный дѣтьми какъ хорошее мочальное кольцо — бубликами.
— Чайку, братецъ, теперь хорошо-бы!.. Жара!.. — заявляютъ мужчины.
— Сейчасъ, господа. Сейчасъ будетъ чай.
Начинаютъ съ чая; выпиваютъ пять самоваровъ; кухарка Кузьмичева Марьяна говоритъ сосѣдней кухаркѣ съ плачемъ, что у нея „рученьки, самовары таскамши, надорвалисьˮ, и что она попортила себѣ поясницу. „Завтра къ фершалу надо сходить; авось, дастъ пользительной мази и поясницу воспользуетъˮ. На что сосѣдская кухарка, подперевъ щеку рукой и съ сожалѣніемъ глядя на Марьяну, шепчетъ: „бываетъ, болѣзная, что и фершалъ можетъ помочьˮ.
Выпивъ пять самоваровъ, истребивъ массу варенья, булокъ и
кренделей, Голубятниковы начинаютъ поговаривать объ обѣдѣ.
— Ты, братъ, мнѣ сморчковъ приготовить вели! — приказываетъ одинъ изъ Голубятниковыхъ. — Я сморчки въ сметанѣ обожаю.
— Я бы отъ зеленыхъ щей не отказался.
— А если хочешь мнѣ угодить, вели ботвинью подать. Что за кушанье — зеленыя щи въ такую жару? Теперь лучшее блюдо ботвинья со льдомъ.
Дамы не отстаютъ отъ мужчинъ и требуютъ чуть не птичьяго молока.
— Боже мой! Что то будетъ? — съ ужасомъ думаетъ хозяинъ. И воображеніе рисуетъ ему мрачныя картины.
Во-первыхъ, Марьяна, на плечи которой взвалится стряпня, по крайней мѣрѣ, трехъ поваровъ, иное пересолитъ. У нея не шесть рукъ. Во-вторыхъ и, самыхъ главныхъ, дѣти объѣдятся. Дѣти не могутъ не объѣдаться. У дѣтей заболятъ животы. У дѣтей не могутъ не болѣть животы. Придется посылать за докторомъ, ставить припарки, утѣшать ребятишекъ и т. д. Въ это печальное время жены перессорятся съ мужьями. Мужья будутъ упрекать женъ, зачѣмъ онѣ окормили дѣтей, жены упадутъ въ обморокъ, — лучшее женское наступательное и оборонительное оружіе. Придется посылать за новымъ докторомъ, такъ какъ первый успѣетъ къ этому времени уѣхать съ дачи въ городъ. Охо-хо..
Кузьмичевъ съ вожделѣніемъ смотритъ на хорошій дачный сукъ и думаетъ:
— Гнусное положеніе!.. Удавиться и то, къ сожалѣнію, нельзя: долгъ вѣжливости не позволяетъ.
Его разсужденія совершенно резонны.
Нельзя-же хозяину вѣшаться въ присутствіи гостей, за полчаса до обѣда? Во-первыхъ, кто-же за обѣдомъ будетъ угощать ихъ и подливать въ ихъ рюмки вино, а во-вторыхъ преждевременная смерть хозяина можетъ испортить имъ аппетитъ. Гости народъ капризный.
У Кузьмичева дьявольская догадливость: все происходитъ, какъ но нотамъ, начиная съ супружескихъ ссоръ и кончая визитами докторовъ. А вечеромъ наступаетъ послѣдній актъ драмы.
— Голубчикъ, мы, конечно, останемся у васъ ночевать! — заявляютъ гости. — Невозможно такъ поздно тащиться въ такую даль, въ городъ. У насъ дѣти.
Кузьмичевъ блѣднѣетъ отъ ужаса, но языкъ его бормочетъ привычныя фразы:
— Пожалуйста, оставайтесь. Буду радъ!
Что иное можетъ сказать его языкъ?
Начинается выборъ мѣста для спанья и постилка постелей; когда это дѣло приходитъ къ концу, одинъ человѣкъ оказывается обойденнымъ; этотъ человѣкъ самъ хозяинъ.
— А гдѣ-же ты самъ будешь спать? ― спрашиваетъ его кто-то изъ Голубятниковыхъ.
— Я? — скромно говоритъ Кузьмичевъ ― Я на соснѣ, въ гамакѣ.
— Въ гамакѣ? Кто говоритъ, что онъ будетъ спать въ гамакѣ? — спрашиваетъ одинъ изъ гостей — Я только что пришелъ изъ лѣса, и на мою долю не осталось постели. Я буду спать въ гамакѣ.
— Ну, я на крышѣ, — еще скромнѣе говоритъ Кузьмичевъ. — А если свалишься? — Не свалюсь.
— Чтобы онъ не свалился, господа, мы привяжемъ его къ трубѣ веревкой за ногу!
— Браво! Порфирій Ивановичъ находчивъ, какъ всегда.
— Эдисонъ не придумалъ-бы лучшаго.
Гости привязываютъ Кузьмичева веревкой за ногу. Лежа на крышѣ и устремивъ грустный взглядъ на далекое небо, Кузьмичевъ припоминаетъ событія дня и думаетъ съ тоской:
— О, эти дачные гости! Кто ихъ выдумалъ? Чтобы имъ ни дна, ни покрышки!..
Часамъ къ тремъ утра начинаетъ накрапывать дождикъ, минутъ черезъ десять онъ переходитъ въ ливень.
— Караулъ! Спустите съ веревки! — трясясь, вопитъ Кузьмичевъ.
Но все безмолвно. Гости спятъ крѣпко и не слышатъ хозяина. А можетъ быть, имъ просто лѣнь вылѣзать изъ теплыхъ постелей, идти на дождикъ и отвязывать Кузьмичева.
Отъ дачныхъ гостей всего можно ждать!
Не зарѣзали, не ограбили — и
на томъ спасибо... Момусъ.