„ПУГАЧЕВЩИНА“ — В МХАТ
„Картины народной трагедииˮ К. Тренева едва ли не единственное исключение в ряду тех макулатурных изделий, которые бьют на сенсационную эффектность содержания и под фиговым листком мнимой революционноидеологической значимости скрывают убожество художественного вкуса драмодела, изучавшего историю по Иловайскому. Тренев — добросовестный эрудит и подлинный художник слова. Два основных свойства, уже высоко поднимающие „Пугачевщинуˮ над общим уровнем пьес „с царями и царицамиˮ. Трагические события „пугачевского бунтаˮ изучены им в том постижении его социологических корней, которое не мирится со старой либеральной традицией и рассматривает „свершившееся 150 лет тому назадˮ сквозь призму классовых противоречий, поднявших казачьи круги Урала, с одной стороны и крепостных крестьян Поволжья, с другой, на дворян и помещиков.
В том сложном процессе, в котором выковывались формы восстания, понимаемого, по барской мерке, как „бунт — бессмысленный, дикийˮ — в этом своеобразном сочетании трудового крестьянства с вольным казачеством, — сам Пугачев только случайный выразитель исконных народных стремлений. Тренев это понимает отчетливо. Его Пугачев— сам по себе ничто. Но он пьет из
глубокой криницы народных страданий и ее живая вода укрепляет на подвиг „вчерашнего пьяницу и беглого каторжника, потрясавшего основами государстваˮ, как сказал о нем Пушкин устами Гринева в „Капитанской дочкеˮ. Образ Пугачева задуман именно в таком разрезе. Но в его рисунке есть черты, взаимно друг друга уничтожающие и друг другу противоречащие. Бахвал и лгунишка, женолюбец и циник в первых сценах, Пугачев вырастает в последних, как романтический герой, как призванный вождь мятежа.
Эта двойственность образа основной недостаток пьесы, предусмотрительно и осторожно названной лишь картинами трагедии. И если отдельные ее эпизоды, действительно, дают представление об истинном характере движения масс, — в чем основная ценность „Пугачевщиныˮ — то вся пьеса в целом кажется лишенной единого стержня.
В чтении этот органический порок проступает менее рельефно, чем в сценическом воплощении. Автор к трагическим событиям, к историческим людям подходит, как беллетрист и распоряжается материалом приемами эпическими и лирическими.
Можно было бы ожидать, что Московский Художественный Театр, который взял „Пугачевщинуˮ после ряда лет творческого
ДЕКОРАЦИЯ 1-го ДЕЙСТВИЯ
Рис. худ. Савицкого
„Картины народной трагедииˮ К. Тренева едва ли не единственное исключение в ряду тех макулатурных изделий, которые бьют на сенсационную эффектность содержания и под фиговым листком мнимой революционноидеологической значимости скрывают убожество художественного вкуса драмодела, изучавшего историю по Иловайскому. Тренев — добросовестный эрудит и подлинный художник слова. Два основных свойства, уже высоко поднимающие „Пугачевщинуˮ над общим уровнем пьес „с царями и царицамиˮ. Трагические события „пугачевского бунтаˮ изучены им в том постижении его социологических корней, которое не мирится со старой либеральной традицией и рассматривает „свершившееся 150 лет тому назадˮ сквозь призму классовых противоречий, поднявших казачьи круги Урала, с одной стороны и крепостных крестьян Поволжья, с другой, на дворян и помещиков.
В том сложном процессе, в котором выковывались формы восстания, понимаемого, по барской мерке, как „бунт — бессмысленный, дикийˮ — в этом своеобразном сочетании трудового крестьянства с вольным казачеством, — сам Пугачев только случайный выразитель исконных народных стремлений. Тренев это понимает отчетливо. Его Пугачев— сам по себе ничто. Но он пьет из
глубокой криницы народных страданий и ее живая вода укрепляет на подвиг „вчерашнего пьяницу и беглого каторжника, потрясавшего основами государстваˮ, как сказал о нем Пушкин устами Гринева в „Капитанской дочкеˮ. Образ Пугачева задуман именно в таком разрезе. Но в его рисунке есть черты, взаимно друг друга уничтожающие и друг другу противоречащие. Бахвал и лгунишка, женолюбец и циник в первых сценах, Пугачев вырастает в последних, как романтический герой, как призванный вождь мятежа.
Эта двойственность образа основной недостаток пьесы, предусмотрительно и осторожно названной лишь картинами трагедии. И если отдельные ее эпизоды, действительно, дают представление об истинном характере движения масс, — в чем основная ценность „Пугачевщиныˮ — то вся пьеса в целом кажется лишенной единого стержня.
В чтении этот органический порок проступает менее рельефно, чем в сценическом воплощении. Автор к трагическим событиям, к историческим людям подходит, как беллетрист и распоряжается материалом приемами эпическими и лирическими.
Можно было бы ожидать, что Московский Художественный Театр, который взял „Пугачевщинуˮ после ряда лет творческого
ДЕКОРАЦИЯ 1-го ДЕЙСТВИЯ
Рис. худ. Савицкого