К ЮБИЛЕЮ АКАДЕМИИ НАУК
В нашем театральном толковании академизм, поистине, дурное слово.
Затхлость, косность, упорство и нарочитая глухота — вот неизбежные определения, которые не могут не быть приложены к нашему театральному академизму.
Терминология — своего рода условность.
И эта условность будет более чем наглядна при сопоставлении театрального академизма, своеобразной житейской театральной академии и Российской, теперь Всесоюзной, Академии Наук.
В самом деле. С одной стороны — вечное движение вперед, беспрерывное и твердое наступление науки; прожектора Академии, разрезавшие мрак самых темных периодов российской императорской действительности.
С другой — кунсткамера, музей восковых фигур, пыльных останков давно рассыпавшихся достижений; фигур, правда, безупречно сделанных, но что с того? Зачастую в музее трудно отличить восковой экспонат от живого зрителя, от любопытного, в котором дышет теплая и густая жизнь.
Головоломные перспективы, открывающиеся в лаборатории академика Павлова при изучении деятельности головного мозга, технические, географические, лингвистические открытия, разоблачающие действительные, а не метафорические чудеса и... бесконечная вампука, унылая борьба с современностью, с современностью, взламывающей двери, проникающей к позолоте и красному бархату зданий, на фронтоне которых гордая, но увы, звучащая издевкой надпись: „Искусство — Трудящимсяˮ.
Что может быть нагляднее этих грустных и непреложных параллелей, невольно и неизбежно напрашивающихся в связи с текущим празднованием двухсотлетия Российской Академии Наук...
Академия, академизм, эти понятия равнозначущи высокому мастерству, высокой специализации, высокому авторитету.
Это ли мы хотим сказать, говоря, споря, сражаясь с театральным академизмом?
Этим ли мы можем определить содержание и сущность наших академических театров?
Здесь не может быть нерешительного ответа.
Работа Академии Наук в течении двухсот лет обязывает нас к внимательному и осторожному употреблению таких глубоких слов, как академия, академический, академизм.
Блистательная деятельность Академии Наук, а не ветхие декорации и задние планы, не словесная труха, ползущая с образцовых сцен — вот истинное значение этих слов.
МИХАИЛ ИЛЬИН
Наша обложка
„В. Э. Мейерхольд организует при своем театре цыганскую оперетту по образцу гастролирующей в Берлине, негритянскойˮ.
(Из газет).
Рис. Бор. Ефимова.
ПРОЛЕТКИНО
О. Третьякова в „МУСУЛЬМАНКЕˮ
В нашем театральном толковании академизм, поистине, дурное слово.
Затхлость, косность, упорство и нарочитая глухота — вот неизбежные определения, которые не могут не быть приложены к нашему театральному академизму.
Терминология — своего рода условность.
И эта условность будет более чем наглядна при сопоставлении театрального академизма, своеобразной житейской театральной академии и Российской, теперь Всесоюзной, Академии Наук.
В самом деле. С одной стороны — вечное движение вперед, беспрерывное и твердое наступление науки; прожектора Академии, разрезавшие мрак самых темных периодов российской императорской действительности.
С другой — кунсткамера, музей восковых фигур, пыльных останков давно рассыпавшихся достижений; фигур, правда, безупречно сделанных, но что с того? Зачастую в музее трудно отличить восковой экспонат от живого зрителя, от любопытного, в котором дышет теплая и густая жизнь.
Головоломные перспективы, открывающиеся в лаборатории академика Павлова при изучении деятельности головного мозга, технические, географические, лингвистические открытия, разоблачающие действительные, а не метафорические чудеса и... бесконечная вампука, унылая борьба с современностью, с современностью, взламывающей двери, проникающей к позолоте и красному бархату зданий, на фронтоне которых гордая, но увы, звучащая издевкой надпись: „Искусство — Трудящимсяˮ.
Что может быть нагляднее этих грустных и непреложных параллелей, невольно и неизбежно напрашивающихся в связи с текущим празднованием двухсотлетия Российской Академии Наук...
Академия, академизм, эти понятия равнозначущи высокому мастерству, высокой специализации, высокому авторитету.
Это ли мы хотим сказать, говоря, споря, сражаясь с театральным академизмом?
Этим ли мы можем определить содержание и сущность наших академических театров?
Здесь не может быть нерешительного ответа.
Работа Академии Наук в течении двухсот лет обязывает нас к внимательному и осторожному употреблению таких глубоких слов, как академия, академический, академизм.
Блистательная деятельность Академии Наук, а не ветхие декорации и задние планы, не словесная труха, ползущая с образцовых сцен — вот истинное значение этих слов.
МИХАИЛ ИЛЬИН
Наша обложка
„В. Э. Мейерхольд организует при своем театре цыганскую оперетту по образцу гастролирующей в Берлине, негритянскойˮ.
(Из газет).
Рис. Бор. Ефимова.
ПРОЛЕТКИНО
О. Третьякова в „МУСУЛЬМАНКЕˮ