кусокъ клѣтчатаго шелка, она звала мужа:
— Вадя, посмотри: еще отъ маминаго платка осталось!
Вадя смотрѣлъ больше на улыбающуюся Марью Петровну, чѣмъ на обрывокъ шотландской матеріи и серьезно подумывалъ, не новый ли видъ нервнаго разстройства нашелъ на Машу. Она возобновила лампадки въ спальнѣ и весело ходила по комнатамъ, даже напѣвая вполголоса «не шей ты мнѣ, матушка! » или «сладко пѣлъ душа-соловушекъ! » И шляпу приготовила, которую ужъ лѣтъ пять не надѣвала. Не доставала только, чтобы Марья Петровна стала носить дѣтскія свои платья. Но смягчилась и успокоилась (успокоилась ли? ) несомнѣнно. Даже нельзя было предположить, чтобы эта помолодѣвшая, милая, такая покладистая, такая уютная женщина
могла говорить въ носъ и держать въ страхѣ своего мужа.
Поѣхали не черезъ Вологду, а на Рыбинскъ, думая, что этотъ путь нѣсколько короче. Въ вагонахъ было тѣсно и несносно, вообще дорога совсѣмъ не была похожа на пріятную увеселительную поѣздку. Но кажется, на Марью Петровну не особенно дѣйствовали внѣшнія неудобства: она сидѣла съ самаго начала, напряженно смотря въ окно, будто городъ Даниловъ будетъ сейчасъ, черезъ пять минутъ. Время отъ отъ времени она улыбалась подбадривающе Вадиму Алексѣевичу, который совсѣмъ раскисъ, затиснутый между двухъ дамъ, которыя каждая держала на колѣняхъ по ребенку. О ночномъ снѣ нечего было и думать.
Пріѣхали въ дождь. Казалось, что тутъ уже недѣли три шелъ
дождь, такъ все было грязно и промокло.
— Вотъ, слава Богу, и пріѣхали! — радостно произнесла Маша. На глазахъ у нея были слезы.
Опять у Зорова мелькнула мысль, не сошла ли его жена съ ума, —такъ не соотвѣтствовалъ ея сіяющій видъ той неказистой картинѣ, которая представилась его глазамъ при выходѣ съ вокзала. Безнадежный, сѣрый дождь скрывалъ пейзажъ и дома подальше, но отъ этого еще болѣе убогими они казались.
Маша стояла съ чемоданчикомъ въ рукахъ и осматривалась восторженно.
— Представь себѣ! —говорила она: я тутъ знаю каждый уголъ, каждое дерево, почти каждый камень.
— Видишь, какъ хорошо!? отвѣтилъ Вадимъ Алексѣевичъ равнодушно и съ тоскою посмотрѣлъ на мостовую, гдѣ не только знакомыхъ Марьи
Усадьба Медвѣдевыхъ, Курской губ.
Рис. И. Томковича.
— Вадя, посмотри: еще отъ маминаго платка осталось!
Вадя смотрѣлъ больше на улыбающуюся Марью Петровну, чѣмъ на обрывокъ шотландской матеріи и серьезно подумывалъ, не новый ли видъ нервнаго разстройства нашелъ на Машу. Она возобновила лампадки въ спальнѣ и весело ходила по комнатамъ, даже напѣвая вполголоса «не шей ты мнѣ, матушка! » или «сладко пѣлъ душа-соловушекъ! » И шляпу приготовила, которую ужъ лѣтъ пять не надѣвала. Не доставала только, чтобы Марья Петровна стала носить дѣтскія свои платья. Но смягчилась и успокоилась (успокоилась ли? ) несомнѣнно. Даже нельзя было предположить, чтобы эта помолодѣвшая, милая, такая покладистая, такая уютная женщина
могла говорить въ носъ и держать въ страхѣ своего мужа.
Поѣхали не черезъ Вологду, а на Рыбинскъ, думая, что этотъ путь нѣсколько короче. Въ вагонахъ было тѣсно и несносно, вообще дорога совсѣмъ не была похожа на пріятную увеселительную поѣздку. Но кажется, на Марью Петровну не особенно дѣйствовали внѣшнія неудобства: она сидѣла съ самаго начала, напряженно смотря въ окно, будто городъ Даниловъ будетъ сейчасъ, черезъ пять минутъ. Время отъ отъ времени она улыбалась подбадривающе Вадиму Алексѣевичу, который совсѣмъ раскисъ, затиснутый между двухъ дамъ, которыя каждая держала на колѣняхъ по ребенку. О ночномъ снѣ нечего было и думать.
Пріѣхали въ дождь. Казалось, что тутъ уже недѣли три шелъ
дождь, такъ все было грязно и промокло.
— Вотъ, слава Богу, и пріѣхали! — радостно произнесла Маша. На глазахъ у нея были слезы.
Опять у Зорова мелькнула мысль, не сошла ли его жена съ ума, —такъ не соотвѣтствовалъ ея сіяющій видъ той неказистой картинѣ, которая представилась его глазамъ при выходѣ съ вокзала. Безнадежный, сѣрый дождь скрывалъ пейзажъ и дома подальше, но отъ этого еще болѣе убогими они казались.
Маша стояла съ чемоданчикомъ въ рукахъ и осматривалась восторженно.
— Представь себѣ! —говорила она: я тутъ знаю каждый уголъ, каждое дерево, почти каждый камень.
— Видишь, какъ хорошо!? отвѣтилъ Вадимъ Алексѣевичъ равнодушно и съ тоскою посмотрѣлъ на мостовую, гдѣ не только знакомыхъ Марьи
Усадьба Медвѣдевыхъ, Курской губ.
Рис. И. Томковича.