только для отдѣльныхъ людей, но и для цѣлыхъ народовъ и говорилъ о войнѣ съ чуть замѣтной ироніей...
Въ концѣ января съ нимъ произошелъ несчастный случай. Переходя улицу, онъ поскользнулся, упалъ и только чудомъ спасся отъ чуть было не наѣхавшаго на него автомобиля...
Никакихъ поврежденій онъ не получилъ, но извѣстное нервное потрясеніе, испытанное имъ, заставило обратиться къ доктору, который посовѣтовалъ ему уѣхать недѣли на три куда-нибудь въ санаторію...
Утомленные нелѣпой жизнью и бездѣльемъ нервы давно просили отдыха. Перемѣна обстановки увлекала и онъ, согласившись съ докторомъ, выѣхалъ на второй же день.
Въ санаторіи было, какъ и всегда въ это время года, совсѣмъ мало народа и, когда онъ выходилъ на прогулку въ большой сосновый лѣсъ, который непосредственно примыкалъ къ зданію, онъ съ наслажденіемъ упивался тишиной и одиночествомъ.
День его протекалъ до безсмысленности просто и здорово. Утромъ онъ пилъ кофе и читалъ Жюль-Верна, въ двѣнадцать завтракалъ, до обѣда гулялъ. а потомъ снова Жюль-Вернъ, ужинъ и крѣпкій здоровый сонъ.
Къ концу второй недѣли, когда онъ брился, онъ замѣтилъ у себя на щекахъ какіе-то робкіе намеки на румянецъ и улыбнулся такъ просто и ясно, какъ уже давно не улыбался.
— Чортъ возьми — громко сказалъ онъ... Подумалъ и прибавилъ:
— Хорошо...
Въ эту ночь ему снилось, что онъ вмѣстѣ съ двумя своими отважными товарищами очутился на таинственномъ островѣ и благородный капитанъ Немо взрываетъ корабль пиратовъ, которые намѣревались напасть на нихъ...
А утро было такое бодрое, ясное, солнечное, такіе веселые зайчики прыгали по стѣнамъ его комнаты, что онъ. не успѣвъ какъ слѣдуетъ одѣться, схватилъ скрипку и сыгралъ на ней какой-то бравурный, громкій маршъ.
Въ лѣсу косые лучи солнца сколь
зили между стройными стволами сосенъ и узорчатымъ кружевомъ ложились на снѣгъ, съ чуть замѣтнымъ лиловатымъ отливомъ...
Онъ думалъ о томъ, что хорошо было бы прожить здѣсь всю жизнь...
Чему-то улыбалось сердце и все было новымъ.
Когда онъ свернулъ съ узкой тропинки на большую, расчищенную до
рогу. ведущую въ санаторію, онъ увидѣлъ впереди хрупкую женскую фигурку, медленно направляющуюся къ зданію.
Какой-то мальчишескій задоръ проснулся въ немъ; онъ быстро нагналъ ее, взглянулъ въ лицо и приподнялъ шапку.
— Здравствуйте...
Дѣвушка взглянула на него, немного удивленно и просто отвѣтила: — Здравствуйте.
У ней были тонкія черты лица, неправильныя, немного дѣтскія, раскраснѣвшіяся отъ мороза щеки и большіе синіе глаза...
— Сегодня прекрасный день... Не правда-ли?.. Вы тоже вѣроятно живете въ санаторіи?..
Она отвѣтила, — «да», и онъ удивился — почему они не встрѣтились раньше...
— Я пріѣхалъ только вчера вечеромъ...
Ей было не больше двадцати лѣтъ и оттого, что брови ея были строго сдвинуты, на этомъ миломъ дѣтскомъ лицѣ былъ отпечатокъ какой-то скорби...
Онъ проводилъ ее до пансіоната, болтая о пустякахъ, и прошелъ въ свою комнату, потому что всегда обѣдалъ одинъ...
На другой день они встрѣтились снова, онъ хотѣлъ сначала не узнать ее, но она улыбнулась ему такъ просто и ясно, что ему стало стыдно...
Онъ пытался немного кокетничать съ ней своей утомленностью и презрѣніемъ къ людямъ, но она не вѣрила, улыбалась и говорила:
— Ну что вы, право... Люди такіе хорошіе...
Молчала минутку, задумавшись и прибавляла:
— Только среди нихъ много несчастныхъ...
Онъ узналъ, что она курсистка, что ея отецъ гдѣ-то въ Рязанской губерніи священникомъ и что въ эту санаторію она попала такъ какъ очень устала отъ экзаменовъ.
— Потомъ я работала въ кассѣ взаимопомощи... Въ этомъ году было ужасно много работы...
Онъ слушалъ ее, улыбаясь, какъ иногда взрослые слушаютъ дѣтей.
— Вѣроятно, трудно было многимъ въ этомъ году?
— О, да — горячо подхватила она — Это такой ужасъ, вы не можете себѣ представить... Вы знаете, у насъ многія обѣдали только раза два въ недѣлю. Комнаты такъ дороги и многія живутъ вчетверомъ... Вы представляете себѣ?
Онъ совсѣмъ не представлялъ себѣ этого; все это было ему совершенно неинтересно и чуждо, но онъ съ удовольствіемъ слушалъ ея нервный, мягко вибрирующій голосъ и внимательно глядѣлъ въ синеву глазъ, горящихъ мягкимъ огнемъ.
Когда они возвратились въ пансіонатъ, онъ обѣдалъ съ ней за общимъ столомъ и было радостно смотрѣть, какъ движется у нея на вискѣ, когда она пережевываетъ...
Совершенно незамѣтно въ жизнь вошло что-то новое.
Они встрѣчались каждый день и въ словахъ, которые говорили другъ другу, возникало что-то свѣтлое, нѣжно волнующее, намекъ на что-то.
Когда она спросила его, что онъ читаетъ и услышала о Жюль-Вернѣ, она разсмѣялась.
— А что же нужно читать по вашему?
Она удивленно подняла брови и просто отвѣтила:
— Конечно, Михайловскаго.
И онъ согласился. Въ тотъ же вечеръ въ его комнатѣ они читали Михайловскаго — «Герои и толпа»...
— Вы знаете — осторожнымъ шопотомъ сказала она, когда онъ остановился. — Вы знаете, взгляды Михайловскаго есть философское обоснованіе нашей партіи...
— Вотъ какъ — улыбнулся онъ. — Какой?..
Она чуть чуть покраснѣла и отвѣтила совсѣмъ тихо:
— Соціалистовъ-революціонеровъ.
Ему въ эту минуту до боли хотѣлось близко-близко прижать къ себѣ эту дѣвочку и осторожно поцѣловать ея въ лобъ...
Теперь дни стали какъ-то короче и пробѣгали очень быстро. За послѣднее время онъ узналъ — что такое соціализація земли, великолѣпно усвоилъ значеніе общины и хорошо могъ отвѣтить — почему въ исключительныхъ случаяхъ необходимъ терроръ.
Однажды утромъ онъ не встрѣтилъ ея на прогулкѣ... Недовольный и огорченный возвратился въ пансіонатъ и узналъ отъ горничной. что вчера ночью пріѣхалъ какой-то студентъ съ барышней, а утромъ уѣхали всѣ трое.
— Совсѣмъ? — нервно спросилъ онъ.
Горничная пожала плечами. — Не знаю.
Онъ отказался отъ обѣда и до поздняго вечера шатался по лѣсу.
А утромъ горничная, принесшая