УЖОВКА
Театр Революции, несомненно, идет верными путями.
От революционной агитки через революционную героику к революционному быту — таков путь театра, его верная параллель нашей революционной жизни. И иным и не может быть путь театра Революции.
Работа над крестьянской пьесой, показ „Ужовки“ — М. В. Шимкевича, является органическим продолжением верно взятого театром курса.
И не в том дело, что нельзя было этому театру обойти молчанием крестьянство теперь, когда оно в центре внимания.
Появление крестьянской пьесы на большой центральной сцене, на сцене театра Революции, — мы хотим и должны рассматривать, как явление более значительное. Таким оно и будет.
Все углубляющийся союз с крестьянством, задачи, которые ставит себе рабочий класс, партия, город по отношению к деревне, к крестьянству, прежде всего требуют обоюдного, широкого, всестороннего знания.
Деревня должна знать не только все у себя, но должна знать и город. И обратно — город должен знать деревню. И понятно, показать деревню — деревню, „как она есть“ показать ярко и вразумительно — необходимо.
Эта, все растущая потребность лучше, ближе, точнее знать деревню, несомненно, заставит в ближайшие годы наши передовые театры значительно „окрестьянить“ репертуар.
Но вместе с тем, каждая крестьянская пьеса, появляющаяся теперь на городском театре, не может быть только пьесой „для города — о деревнеˮ.
Каждый автор и каждый театр, взявшийся за крестьянскую пьесу, должен в своей работе выйти за пределы городского зрительного зала и видеть, и учитывать самою деревню.
Только научившись смотреть на деревню глазами передовой деревни, только научившись учитывать ее и в этой работе так, как мы учитываем ее во всех других областях нашей общей с крестьянством жизни, — мы сумеем увидеть настоящую деревню и сумеем ее показать.
Несомненно, что каждая большая крестьянская пьеса, осуществленная в городе, будет и не сможет не быть своеобразной моделью для низового и обслуживающего деревню творчества.
Трудность увязки всех этих сложных задач, да еще в начале работы, конечно, понятна. И понятно, что в этом первом опыте театру не все удалось.
Прежде всего — пьеса дана, по преимуществу, как схема недостаточно живой драматической ткани. С первого же момента, с первых же слов всем становится ясно и развитие всей пьесы, и положение, и характер каждого действующего лица, и его роль в пьесе. Ясно все. Что происходит в деревне мы знаем, нам важно видеть, как это происходит.
Схематичность пьесы усилена особенно тем, что автор свел все к противопоставлению двух цен
тральных фигур — селькора Доронина и кулака Зубакина (отца). Автор внимательно освободил селькора от всех способствующих, подсобных сил. Автор отделил от Доронина даже комсомол (пусть бы часть, пусть большую, но зачем всех? ) Зато тщательно собрал автор все известные отрицательные явления и силы деревни возле противной стороны, возле кулака Зубакина.
Вот это резкое, оголенное противопоставление стало в „Ужовке“ основой досадной схематики.
Вот почему сцена в овраге — проходная сцена перед занавесом, когда два человека заговорили живыми словами живых людей — эта сцена, несомненно, собрала внимание зрительного зала больше, чем какая либо другая.
Большая ошибка автора — введение чисто литературного и старого, надо сказать, мотива деревенского „снохачаˮ. Несомненно, что вся драматическая линия Зубакина — отца и Дарьи только затуманивает, сбивает, снижает, мешает развернуть линую социального столкновения.
Не совладал ли автор с тем, чтобы сильно и убедительно развернуть классовую борьбу, хотел ли автор усилить этим старым приемом драматизм всей пьесы или эта тема входила в его основное задание — это одинаково плохо. Эта литературная подтема вовсе не является обязательным, типовым явлением современной деревни.
Вообще кулак Зубакин действует слишком размашисто, слишком откровенно — надо знать, что
ГОСЕТ „ДОКТОРˮРис. Савицкого
МИХОЭЛС и МИНКИНА
Театр Революции, несомненно, идет верными путями.
От революционной агитки через революционную героику к революционному быту — таков путь театра, его верная параллель нашей революционной жизни. И иным и не может быть путь театра Революции.
Работа над крестьянской пьесой, показ „Ужовки“ — М. В. Шимкевича, является органическим продолжением верно взятого театром курса.
И не в том дело, что нельзя было этому театру обойти молчанием крестьянство теперь, когда оно в центре внимания.
Появление крестьянской пьесы на большой центральной сцене, на сцене театра Революции, — мы хотим и должны рассматривать, как явление более значительное. Таким оно и будет.
Все углубляющийся союз с крестьянством, задачи, которые ставит себе рабочий класс, партия, город по отношению к деревне, к крестьянству, прежде всего требуют обоюдного, широкого, всестороннего знания.
Деревня должна знать не только все у себя, но должна знать и город. И обратно — город должен знать деревню. И понятно, показать деревню — деревню, „как она есть“ показать ярко и вразумительно — необходимо.
Эта, все растущая потребность лучше, ближе, точнее знать деревню, несомненно, заставит в ближайшие годы наши передовые театры значительно „окрестьянить“ репертуар.
Но вместе с тем, каждая крестьянская пьеса, появляющаяся теперь на городском театре, не может быть только пьесой „для города — о деревнеˮ.
Каждый автор и каждый театр, взявшийся за крестьянскую пьесу, должен в своей работе выйти за пределы городского зрительного зала и видеть, и учитывать самою деревню.
Только научившись смотреть на деревню глазами передовой деревни, только научившись учитывать ее и в этой работе так, как мы учитываем ее во всех других областях нашей общей с крестьянством жизни, — мы сумеем увидеть настоящую деревню и сумеем ее показать.
Несомненно, что каждая большая крестьянская пьеса, осуществленная в городе, будет и не сможет не быть своеобразной моделью для низового и обслуживающего деревню творчества.
Трудность увязки всех этих сложных задач, да еще в начале работы, конечно, понятна. И понятно, что в этом первом опыте театру не все удалось.
Прежде всего — пьеса дана, по преимуществу, как схема недостаточно живой драматической ткани. С первого же момента, с первых же слов всем становится ясно и развитие всей пьесы, и положение, и характер каждого действующего лица, и его роль в пьесе. Ясно все. Что происходит в деревне мы знаем, нам важно видеть, как это происходит.
Схематичность пьесы усилена особенно тем, что автор свел все к противопоставлению двух цен
тральных фигур — селькора Доронина и кулака Зубакина (отца). Автор внимательно освободил селькора от всех способствующих, подсобных сил. Автор отделил от Доронина даже комсомол (пусть бы часть, пусть большую, но зачем всех? ) Зато тщательно собрал автор все известные отрицательные явления и силы деревни возле противной стороны, возле кулака Зубакина.
Вот это резкое, оголенное противопоставление стало в „Ужовке“ основой досадной схематики.
Вот почему сцена в овраге — проходная сцена перед занавесом, когда два человека заговорили живыми словами живых людей — эта сцена, несомненно, собрала внимание зрительного зала больше, чем какая либо другая.
Большая ошибка автора — введение чисто литературного и старого, надо сказать, мотива деревенского „снохачаˮ. Несомненно, что вся драматическая линия Зубакина — отца и Дарьи только затуманивает, сбивает, снижает, мешает развернуть линую социального столкновения.
Не совладал ли автор с тем, чтобы сильно и убедительно развернуть классовую борьбу, хотел ли автор усилить этим старым приемом драматизм всей пьесы или эта тема входила в его основное задание — это одинаково плохо. Эта литературная подтема вовсе не является обязательным, типовым явлением современной деревни.
Вообще кулак Зубакин действует слишком размашисто, слишком откровенно — надо знать, что
ГОСЕТ „ДОКТОРˮРис. Савицкого
МИХОЭЛС и МИНКИНА